медики. Дали ребятам спирту, поместили в госпиталь — они там пробыли неделю, а услышали, что их собираются отправить в далекий тыл, — сразу сбежали.
В тот вечер я узнала от Андрея Коняхина и Левы Кабищера, что погиб Павел Евтеев, наш полковой баянист, песенник. Не стало и Виктора Гуркина.
После этой встречи с боевыми друзьями я стала часто получать письма от однополчан. Прислал письмо и наш комиссар Дмитрий Поликарпович Швидкий. Он рассказывал, что живет в Харькове, работает на Тракторном заводе, что вместе с бывшим начальником политотдела корпуса полковником Тупановым разыскивает мой наградной лист, в котором ходатайствовали о присвоении мне звания Героя Советского Союза. Написали уже во многие инстанции, даже в Президиум Верховного Совета СССР.
А письма ко мне все шли и шли. Теперь уже по другому поводу. Многие из них я сохранила. Вот письмо из Ташкента. Василий Петрович Рябов, преподаватель политехнического института, пишет:
«Прочитал два очерка о вас, дорогая Анна. В «Литературной газете» — «Егорушка» и в «Огоньке» — «Штурман полка». Горжусь вами, как русский человек. Вот уже вторую неделю хожу под впечатлением прочитанного о вас, расстроенный и встревоженный воспоминаниями о минувшей войне. Спасибо вам, русские женщины!
Тяжело было нам на вислинском плацдарме в составе 8-й гвардейской армии. В тот день, когда вас сбили стервятники, нам, наземным войскам, было особенно тяжело. Я там, на плацдарме, смотрел на штурмовиков, как на героев. Появление Ил-2 заставляло молчать фрицев, и захлебывались их атаки. Всегда хотелось расцеловать летчиков-штурмовиков, мне казалось, что они необыкновенные герои. Но, оказывается, своим героизмом нас выручали не только мужчины, но и наши милые русские девушки. Я прошел в боях всю войну, имею много орденов, но преклоняюсь перед вами и горжусь вами…»
Полковник в отставке Константин Паппа из Белой Церкви рассказывал о себе, о том, что он, кадровый военный артиллерист, участвовал во многих войнах, многое повидал, еще больше пережил. «Я видел ваш последний бой на магнушевском плацдарме за рекой Вислой, южнее Варшавы, — припомнил артиллерист. — Я тогда не знал, что на штурмовике погибла женщина. Это был ведущий самолет второй группы. В первой группе тоже подбили ведущего штурмовика, но он сумел посадить его на остров посредине реки. Ваш же самолет вспыхнул на высоте и горящим факелом пошел к земле, к фашистским танкам, и взорвался…
Прочитав очерки о вас в «Литературной газете» и «Огоньке», я живо вспомнил и представил всю картину боя за плацдарм. На нас с трех сторон шли фашистские танки, хотели сбросить десант. Мы отбивались, но силы были явно не равны. И тут большими группами прилетели наши грозные штурмовики. Атаки немцев были отбиты, и мы удержали плацдарм.
Я до сих пор не могу представить женщину на таком грозном самолете, как наш Ил-2… Как хорошо, что вы чудом остались живы!..»
И вот 7 мая 1965 года рано утром у нас в квартире раздался телефонный звонок. Я сняла трубку и тихо, чтобы не разбудить спящих сыновей, сказала обычное: «Слушаю…»
— Ура! Ура! Ура! — летел по проводам взволнованный голос поэта Гильярди. Смеясь, я спросила:
— Что же это вы, Никодим Федорович, спозаранку-то торжествуете?
В ответ услышала:
— Включите, Аннушка, радио! Указ передают о присвоении вам звания Героя…
Тут же раздался второй звонок. Это звонил писатель Марягин. Георгий Александрович всю войну прошел артиллеристом, затем был корреспондентом газеты «Красная звезда». В памяти надолго сохранилось его доброе участие в моей литературной работе.
Словом, весь май 1965-го меня поздравляли боевые друзья, редакции газет, журналов, представители общественных организаций. Прислали поздравления и главный маршал авиации К. А. Вершинин, и бывший командующий 16-й воздушной армией маршал авиации С. И. Руденко. Очень душевные слова написал летчик-испытатель М. Л. Галлай:
«Искренне счастлив, что Золотая Звезда все-таки нашла Героя, хотя в глазах ваших товарищей по оружию вы уже давно бесспорный, настоящий герой…»
Навсегда запомнились и строки Указа Президиума Верховного Совета СССР о присвоении мне звания Героя Советского Союза.
«За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронтах борьбы с немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны и проявленные при этом отвагу и геройство…» — читала я торжественные, сдержанные слова этого документа, а перед глазами поднимались навсегда ушедшие на огненные высоты однополчане, ревущие строи штурмовиков — тревожное небо моей молодости.
«И зачем это девчонок на фронт берут?..» — слышался будто голос Бори Страхова, и казалось, вот стоит он передо мной на аэродроме с полевыми ромашками в руках и улыбается по-юношески застенчиво, так светло и радостно. А за ним вставали в памяти штурмовики: Пашков, Андриянов, Усов, Степочкин, Зиновьев, Тасец, Подыненогин, Покровский, Ржевский, Мкртумов, Грудняк, Балябин…
Давно миновали страшные годы войны. Вот уже выросли сыновья, подрастают внуки. Как быстротечно время…
Старший мой сын Петр — военный летчик-снайпер. Он уже полковник, а я вот так и осталась в лейтенантах. Но па каких самолетах летает Петр — такое нам трудно было и представить!
А кажется, совсем недавно прибежал он из школы и с порога весело кричит:
— Мама, у меня по русскому двойка! «Хорошенькое дело», — думаю про себя и начинаю отчитывать:
— Будешь наказан, негодный мальчишка! И за двойку, а главное за то, что получил ее и, кажется, даже радуешься этому.
— Мамочка, но ты должна разобраться — учительница не права. Она вызвала меня к доске и велела просклонять слово «баба». А я отказался. Сказал, что слово это нецензурное и склонять его я не буду. Вот и влепили мне «пару».
— Вот и я сейчас пропишу тебе ремнем двоечку, — давясь от смеха, говорю Пете, а сама думаю, что, пожалуй, сыну пригодится в дальнейшем такое толкование о «бабе» — и отменяю наказание…
