расплылся по всей передней'.
Какое отношение Полиграф Полиграфович Шариков из 'Собачьего сердца' имеет к 'Белой гвардии'? А вот какое: представьте себе Киев начала 1918 года, заполоненный шариковыми и швондерами. Что, сложно представить? Тогда мы чуть-чуть в этом поможем.
Февраль 1918 года выдался в Киеве очень снежным и холодным, а еще — кровавым и страшным. В городе царствовала третья власть, большевики, принесшая киевлянам безудержную вакханалию, кровавую бойню и Варфоломеевскую ночь по-русски. На улицах долгое время шли отчаянные бои между частями Центральной Рады и большевиками. Шла борьба между второй и третьей властями. Большая часть Киева оставалась равнодушной к этим боям. Жители считали, что являются третьей стороной в этом конфликте. Масса офицеров, не снимая погон, шаталась по городу, в некотором роде сочувствуя большевикам, как 'своим' — русским. Правда, последние, в основном состоящие именно из шариковых и швондеров, не разделяли этого мнения.
Отряды большевиков, сильно поредевшие в боях с украинскими войсками, полностью вышли из подчинения и грозили расправой своему руководству. Чтобы утихомирить злобу подчиненных, в большинстве своем — дезертиров, спившихся рабочих, выпущенных из киевских тюрем уголовников, унизанных золотыми кольцами балтийских матросов и просто любителей легкой наживы, командующий большевистскими войсками левый эсер полковник Муравьев еще во время боев отдал такой приказ: 'Войскам обеих армий приказываю беспощадно уничтожить в Киеве всех офицеров и юнкеров, гайдамаков, монархистов и всех врагов революции'. Большевистские части после полного окончания уличных боев, 9 февраля 1918 года, с радостью и воодушевлением бросились выполнять приказ Муравьева.
На улицах Киева пролилась кровь тех, кто еще несколько дней назад считал себя 'нейтральным'. Но разве существуют во время войны 'нейтральные'? Как известно, они погибают первыми. Самый ощутимый удар был нанесен по киевскому офицерству, вернувшемуся с русско-немецкого фронта. Франты-офицеры считали ниже своего достоинства ходить без погон. За это от третьей власти по приказу бывшего полковника русской армии Н. Муравьева они получили кровавые погоны, вырезанные штыками на плечах, а некоторые, самые ретивые — и эполеты с лампасами — пытку, к которой и в Средневековье не прибегали. Впрочем, об этих дьявольских и полных скорби днях было много написано оставшимися в живых свидетелями, как, например,
известным киевским общественно-политическим деятелем Н.М. Могилянским:
'Зеленые, изможденные голодовкой, безсоницей и пережитыми волнениями, лица обывателей исказились ужасом безумия и тупой, усталой безнадежности.
Началась в самом прямом смысле этого слова отвратительная бойня, избиение вне всякого разбора, суда или следствия оставшегося в городе русского офицерства, не пожелавшего участвовать в борьбе против большевиков на стороне украинцев. Из гостиниц и частных квартир потащили несчастных офицеров буквально на убой 'в штаб Духонина' — ироническое название Мариинского парка — излюбленное место казни, где погибли сотни офицеров русской армии. Казнили где попало: на площадке перед Дворцом, по дороге на Александровском спуске, а то и просто, где и как попало. Так мой двоюродный брат, полковник A.M. Речицкий, был убит на Бибиковском бульваре выстрелом в затылок, при сопротивлении, оказанном им четырем красноармейцам, хотевшим сорвать с него погоны. Герой Путиловской сопки, трагедии под Сольдау, Прасныша, много раз тяжело раненый и контуженый — он даже пред лицом верной смерти не хотел, не смотря на все убеждения, снять с себя воинскую форму: так трагически пресеклась 37-летняя молодая жизнь, полная героического исполнения долга.
Кроме офицеров казнили всякого, кто наивно показывал красный билетик — удостоверение принадлежности к украинскому гражданству. 'Казнили куплетиста Сокольского, за его злые куплеты против большевиков; казнили первого встречного на улице, чтобы снять с него новые ботинки, приглянувшиеся красноармейцу. Начались повальные избиения 'буржуев', обыски и вымогательства, с избиением недостаточно уступчивых и покорных судьбе. Так подвергся избиению известный городской деятель В. Демченко. Кто и когда еще расскажет о всей циничной пошлости этой разнузданной вакханалии произвола, насилия, глумления и издевательства над личностью мирного обывателя?! — 'Пойдем с нами щи хлебать, буржуйка!' — говорит солдат-красноармеец почтенной даме, в присутствии всех членов семьи, расставленных у стенки с приказанием не шевелиться во время обыска — 'У! Тебе бы все шампанское лакать!…' продолжает он, угрожая револьвером, приставленным к самому лицу несчастной жертвы надругательства.
Из обывательских квартир тащили все, что попало, сначала наиболее ценное: деньги, золото и серебро, всякого рода ценности. Богатые заведомо дома, конечно, были ограблены в первую очередь. Я зашел к старому другу, профессору К. Человек спокойный, уравновешенный, сидит в кресле совершенно подавленный, молчит и наконец, с трудом вытягивает из себя такие слова: 'Я на все смотрю равнодушно и спокойно… Кажется, если придут и скажут, что перебили всех моих детей — я не двинусь с места'. К К. заходил почтенный земской деятель, бывший полковник гвардии С. Я никогда в жизни не забуду этой безнадежности на окаменевшем лице, в глазах, из которых почти безумие глядит из опустошенного сознания'.
Город полностью вкусил радости жизни при большевиках. Еще бы, ведь досталось не только 'буржуям', монархистам, офицерам и гайдамакам, но и 'врагам революции', а таковыми считались все киевляне, которые не разделяли мнения Муравьева относительно расправы над городом. В результате всякие шариковы и швондеры останавливали, обыскивали и во многих случаях убивали всех, кто был одет более-менее прилично. Вот как это выглядело по воспоминаниям некоторых свидетелей:
Стой, твой документ? покажи руки… ага, белоручка… буржуй… в расход…
— Эй ты, в очках… наверное поповский сынок… в расход!
— Постой, постой, барынька, у тебя видно золотые зубы… Даешь зубы! — удар приклада и окровавленная, ни в чем не повинная женщина упала на снег'.
Конечно, в наше время в то, что так было, очень трудно поверить. Но, киевскую резню в начале 20-х годов вынуждены были признать даже сами большевики, тем более, по ошибке матросов в эти страшные дни рассталось с жизнью и несколько видных советских деятелей. Еще во время боев за Киев многие члены подставного украинского советского правительства из-за своих личных документов, написанных по- украински, подвергались репрессиям со стороны большевистских частей. Уже в городе те из них, кто попал в руки шариковых и швондеров, был расстрелян.
Владимир Затонский, один из виднейших большевиков Украины того времени, сам как-то избитый матросами-муравьевцами, называл эти проявления 'наивным интернационализмом'. А вот что рассказал еще один битый своими же большевиками член украинского советского правительства Г. Лапчинский: '…Я вспоминаю инцидент, который произошел в Полтаве, когда комендант штаба Муравьева тов. Любинский ('Хлор') явился арестовать т. Леонарда Бочковского, лидера украинских эсеров на Полтавщине. Когда Бочковский на вопрос ответил по-украински, 'Хлор' на него закричал: 'Предлагаю говорить со мною по- интернациональному'. Я умею говорить по- английски, по-немецки, по-французски, по-польски, по-русски, — ответил Бочковский, — но я не знаю, какой язык из них вы считаете интернациональным'. Лишь после этого 'Хлор' понял, что он сделал глупость. Наверное такой же 'наивный интернационалист' через несколько недель после этого расстрелял тов. Бочковского в Киеве лишь потому, что у него был красный билет члена Центральной Рады, составленный по-украински, и Украина потеряла одного из самых выдающихся революционеров, который ранее, нежели официально это сделала большевистская Полтавская организация, начал выступать с девизом 'вся власть советам' и поставила уэсэровской организации вопрос про объединение с большевиками еще летом 1917 года'.
Конечно, войска большевиков проявляли чрезмерную жестокость, но что еще можно было ожидать от них. Тут следовало бы вспомнить уже крылатую фразу Шарикова: '…мы их душили, душили'. Да, душили, и не котов, а 'буржуев'. Кстати говоря, в начале 20-х годов, когда писалась повесть 'Собачье сердце', никаких подотделов отчистки не существовало, зато всяким ЧК и ОГПУ не было счета… Впрочем, о чекисте Шарикове, когда-то бродячем псе, отделении ОГПУ, скромно названном Булгаковым 'подотделом отчистки', пышных котах с бантиками (тоже персонаж 'Собачьего сердца') — 'недобитых буржуях', а также о том, как этих самых котов-'буржуев' 'душили, душили', мы поговорим как-нибудь в следующий раз.
Думаете, Шариков и Швондер литературные персонажи в единственном числе? Вот и не угадали. Эти персонажи были типичными для времени, в котором жил и творил Михаил Булгаков.
