— То-то и оно! Пожалуйте бриться, приехали. Нет, ребята, давайте за то, чтобы у нашего Игната была судьба не как у всех. Чтобы в нем осуществились и мои загубленные когда-то мечты!
— Сергей Филиппович, а кто он — покупатель?
— Желаешь напрямую связаться? Лишить меня комиссионных?
Игнат улыбнулся, не веря в комиссионные, но разочарованный скрытностью старика: хотелось услышать, что именно сказал меценат, какая гравюра ему особенно понравилась. Хотелось хоть туманно поиграть в будущую жизнь. Чего-то старик недоговаривал, ссылаясь на боязнь сглазить, спугнуть удачу. Однажды сказал внушительно: все будет зависеть от тебя. Но в каком смысле будет зависеть, не объяснил, сменил тему.
Вот и сейчас, отвлекая Игната, повел рукой, словно лаская воздух над деньгами.
— До чего новенькие, — умилился Афоня, запивая чаем бутерброд.
— Затертых не терплю, — Сергей Филиппович взял купюру и засмотрелся. — Красивы, чертовки! Как подумаешь, так ведь это мистика. Берется бумага, на ней делается специальный рисунок. И вдруг начинается колдовство. Это уже не бумага. Это любая вещь. Любое желание. Свобода. Покоренное пространство… Только рисунок должен быть очень точным. Не хватит одной крошечной завитушки — вроде какая разница. А уже все. Уже колдовство разрушается. И бумага — только бумага. Но если все на месте — посмотрите, какие переливы, какие тонкие волшебные узоры, какие строгие линии!..
Оказывается, его лицо может быть вдохновенным, почти красивым.
— Поэма, — сказал Игнат и свел на шутку: — Для гознаковской многотиражки.
— Сергей Филиппович, а вы опасный человек! — Афоня переглянулся с братом, оба засмеялись, вспомнив следователя.
— Хозяин, где твой сейф? Прибрать, пока не залили вином. — Старик потянулся положить деньги на полку, заметил там повестку, повертел, читая и разглядывая. — Повестка… Вот — другой рисунок и совсем другие чувства. Зачем вызывали?
— Да помните, у нас в подъезде…
— А-а… на похороны не ходили?
— Пока жив.
— Нож совсем рядом с сердцем прошел.
— Не повезло… — медленно произнес Сергей Филиппович.
— И еще он, когда упал, головой приложился. Да так, что, говорят, кость треснула и осколок в мозг вошел, — с удовольствием излагал подробности Афоня.
— Да? И все без сознания? А вас-то что таскают?
— Трясут подряд без разбора.
— Работнички!
Неожиданно для старика Афоня возразил:
— Нет, они кое-что могут. Рассказывали про такие экспертизы — обалдеть!
— Да ну? Развлеки.
Афоня развлек бродягой-шпионом. Сергей Филиппович нашел историю недостоверной: смахивает на брехню. Афоня заспорил, отстаивая правдивость Кибрит, Игнат поддержал брата. Сергей Филиппович засмеялся хитро:
— Молоденькая?
— Да не важно, просто не такая, чтоб сочинять! — горячился захмелевший Афоня. — Вы послушайте, по слюне можно узнать группу крови. Сплюнешь дуриком, а там про тебя уже кое-что знают!
— Теперь и не плюнь? — подначил Сергей Филиппович.
— Ага. Потом мы все гадали, почему он нож в спине оставил. Оказывается, умный. Чтоб из раны не окатило.
— Конечно, умный. Еще что-нибудь рассказывали… об этом деле?
— О деле — нет, вообще. При какой-то болезни, например, кровь какая-то делается особенная. Прямо, говорят, как удостоверение личности! А еще здорово — по отпечаткам пальцев вычисляют, сколько человеку лет!
Сергей Филиппович налил себе одному и выпил без тоста.
— Что за болезнь, не знаешь?
— Не помню. Мы же здоровые, нам до лампочки!
— Как лечить, так их нет, а ловить — академики! — он вильнул глазами, пряча их внезапное полыхание.
Наступил «прокрут» на месте.
Ни во что не развившись, как усохшие почки, опадали зародыши версий.
Из колонии ждать ответа было еще рано. Запросы в медицинские учреждения породили тонкую струйку пустых пока бумажек: несколько очень старых людей, один ребенок, один актер, давно и надолго уехавший с гастролями.
Серов застыл на зыбкой грани между жизнью и смертью.
Знаменский допрашивал и передопрашивал его родственников и знакомых, мог назубок рассказать биографию Серова с детских лет. И не находил в ней того единственного, что объяснило бы, кому понадобилась его гибель.
Томин пропадал, по собственному выражению, в «надлежащих кругах», слабо надеясь выудить какой-нибудь толчковый фактик. Набегавшись, приходил к Знаменскому покурить и сыпал по инерции блатными словечками. Или садился листать сводки по городу.
Вот тут-то и напал на сообщение, которое дочитывал уже стоя, торопливо натягивая пиджак. Два дня назад кто-то выдавил ночью окно платной поликлиники, расположился в регистратуре, устроил там пьянку и свинство.
Через полчаса Томин примчался в отделение милиции, где удивил дежурного интересом МУРа к мелкому бессмысленному хулиганству. А интерес стал буквально жгучим, когда оказалось, что ночные гуляки перевернули помещение вверх дном, но не оставили ни единого отпечатка пальцев. Ни единого окурка. Никаких своих следов на подоконнике или на полу.
— Что-то украли! Или уничтожили! — воскликнул он.
— Д-да… странный случай: говорят, некоторые документы пропали.
Пропала куча историй болезни на буквы «Л» и «М» и журнал для регистрации пациентов, которых врачи назначают на консультацию к специалистам. Включая, естественно, и гематолога.
Водочные бутылки, огрызки колбасы и хлеба, размазанный по стене помидор, опрокинутые стулья, выпотрошенные ящики картотеки — вся картина буйного кутежа была маскировкой и премило сработала на медперсонал и милицию: еще не такое, мол, спьяну вытворяют.
Взвинченный, переполошенный, возвратился Томин под вечер на Петровку и с порога обрушил на Знаменского свои новости.
Холодная змейка скользнула у того по спине.
— Боюсь, это он.
— Наверняка он! Но ты скажи, Паша, откуда узнал, что ищем через поликлиники?! С-сукин сын! Убыток определен в три рубля ноль две копейки. Наверно, уже завели новый журнал для консультантов. А нам могли ответить: «По имеющимся документам не значится». Запросто.
— Угу, расчет верный, — рассеянно отозвался Знаменский, уставясь в угол кабинета.
— Может, он сам работает в этой поликлинике? Или в другой? Или в райздраве? Или ему кто-то сболтнул про такой запрос?
Знаменский оторвался от молчаливого созерцания пустого угла и набрал четыре цифры. Долго не отвечали, но вот длинные гудки прервались и послышался знакомый низкий голос.
— Зина!
— Это ты? — ответила Кибрит. — Я вернулась уже из коридора.
— Хорошо сделала. Ты здесь нужна. Жду.
Без обычного «пожалуйста», в приказном порядке — мельком изумился Томин. Зинаида дала гениальную зацепку, а мы поленились, не сумели использовать! — горевал он и прикидывал, как бы надо организовать поиск, чтобы ни в коем случае не спугнуть преступника. Воображались способы один другого хитроумнее, а в голове стучало: прозевали, упустили, прошляпили, бить нас некому, портачи, дерьмовые сыщики!.. Чем теперь-то Зинаида поможет?
Он спросил Знаменского, тот шевельнул спиной и буркнул что-то невнятное. Ладно, пусть сами разбираются. Надо уточнить у нее название болезни и взять в оборот врачей поликлиники, а потом их консультанта по крови. Вдруг вспомнят фамилию больного или хоть приметы — если, конечно, повезет. Никто ничего не помнит, вселенский склероз. Напала тоскливая собачья зевота. Или в самом деле спать хочется?..
— Тебя. — Знаменский протягивал трубку внутреннего телефона.
Томин прижал ее к уху и через секунду встряхнулся.
— Пусть междугородка переведет разговор сюда, — сказал он, хлопнул трубку на рычаг, обернулся: — Паша, Джермук. Двести пятьдесят километров от Еревана. Водичка, укрепляющая пищеварение, хрустальный воздух, сказочный вид.
— И что?
— Вести от гражданина Тираспольского, который на кофейном «Москвиче». А мы с тобой без сигарет. Сейчас пошурую.
Он отправился по этажу, а вскоре пришла Зина.
— Явилась по высочайшему распоряжению, — доложила она, давая понять, что задета начальственным тоном, которым ее призвали.
Обидчивостью Зина не страдала, но отличалась независимым нравом, знала себе цену — и другие знали ей цену и обращения к ней как к эксперту всегда облекали в форму просьбы, даже если по должности имели право распорядиться.
Но ее Пал Палыч, мягкий, деликатный Пал Палыч и не думал приносить извинения.
— В одной из поликлиник, — хмуро произнес он, — уничтожены документы, позволяющие установить, кто направлялся на консультацию к гематологу. Притом поликлиника платная, так что без привязки к адресу.
— Крутой поворот! — закусила она губу.
— Зина, мне жаль, но… какие примеры экспертиз ты приводила Никишиным? По-моему, как раз и…
— О, господи! Да. Но тогда значит… что?
