И манит к нивам золотым.Зовет старик к родным избушкам,К зеленым отчим рубежам,К осенним радостным пирушкамИ к тяжким, сладостным трудам!Август 1912 МоскваНиколаевский солдатВ холод, в оттепель и в знойМимо серых, дымных хатХодит бравый отставнойНиколаевский солдат.И хотя на днях емуСтукнет восемьдесят пять,Бодро носит он сумуИ не хочет помирать.А когда бывает пьян,Он поет про старину:Про Малаховский курган,Про Венгерскую войну.С ярким пламенем в глазахГоворит он про врагов,И объемлет жуткий страхПростодушных мужиков.Рты раскрыв, они глядят,Как в них метит костылемРасходившийся солдат,Точно въявь он пред врагом…А когда Японец нам,Обезумев, стал грозить,То старик пришел к властямИ сказал: «Хочу служить!»Видел я потом: рыдалСтарый, будучи не пьян,И – рыдая, повторял:«Наши сдали Ляоян!»август 1912 МоскваСтановой ПриставБудя бубенчиком лужайки,Простор тревожа полевой,На дребезжащей таратайкеКуда-то едет становой.От пыли сер помятый кительИ сед его повисший ус –И каждый деревенский жительСнимает перед ним картуз.Не зная долгих остановок,Всегда он мчится средь полейНа гул кабацких потасовок,На крики буйных бунтарей.Сожгут ли сена стог в усадьбеИль конокрада свалит кол,Умрет ли пьяница на свадьбе, –Он все заносит в протокол.К купцам, известным в околодке,Он заезжает на лету,С дороги, крякнув, выпьет водки,Похвалит дочек красоту, –И мчится дальше в ночь глухуюНа зов настойчивый и злой,И будит тишину ночнуюЕго бубенчик удалой.И так всю жизнь. Без пыли седыТеперь концы его усов,Но так же в мире часты бедыИ змей греха многоголов!
