Последовал неизбежный ответ в 'Либерасьон' от 8 марта 1979 г., но создается впечатление, что он был адресован не автору письма, а газете 'Минют':
Когда антисемитизм выходит наружу.
Газета 'Либерасьон' опозорилась. Она опубликовала вчера такой текст о фильме 'Холокост', который смердит, в котором выходит наружу антисемитизм. Это право автора, П. Гийома, быть антисемитом на уровне убеждений или подсознания. Но наше право — и это должно быть нашей обязанностью — не публиковать такие тексты. Тем более автор сам директор издательства 'Ла Вьей Топ', так пусть печатает свои 'мнения' у себя. Свобода выражения своих идей от этого ничуть не пострадает. Эта пресловутая свобода не может служить ширмой для прикрытия того факта, что с 'Либерасьон' такое случается уже не впервые. Время от времени затхлый запах антисемитизма вырывается наружу, неумело прячась под покровом нонконформизма. Это вопрос не только идей, но и тона. Уже было дело Флатто Шарона: целью не было выражение антисемитских взглядов, но тон был антисемитским… И сегодня в номере, который вы держите в руках, Ги Хоккенгейм комментирует дебаты в крайне легковесном тоне: от этих дебатов, мол, уже живот болит. Это из тех случаев, когда налицо антисемитский подтекст, а не открытое выражение антисемитизма. Вчерашний текст 'Что знают французы о массовых убийствах в Сетифе?' это уже слишком. Я не собираюсь спорить с антисемитами и не понимаю, почему 'Либерасьон', моя газета, спорит с ними. Им место в 'Минют'.
В названной статье обращают на себя внимание две вещи. Во-первых, известный аргумент, что не одни евреи страдали, но они всегда требуют для себя первое место на 'хит-параде ужасов', но гнусному выражению Хоккенгейма. Можно оспаривать этот аргумент, и его оспаривали в ходе дебатов на экране. Когда говорят, что ужасы переживали все, это становится подозрительным, потому что явная цель подобных рассуждений — замутить воду. Те, кто сетует о том, что весь мир — театр ужасов, заявляют, как Пьер Гийом, что 'депортация 'мешающего' меньшинства — отнюдь не исключительный факт в истории', напоминают об алжирцах Сетифа, немцах Дрездена и испанских республиканцах, делают это не ради них, а для того, чтобы евреи заткнулись. Потому что когда евреи говорят об этом, под пером писателей такого рода это сразу же становится 'пропагандой' в соответствии с устойчивым стереотипом евреи-пропаганда: 'Извращенные манипуляции с нечистой совестью не приводят ни к чему, кроме новых крестовых походов'. Дело сделано: все это — 'манипуляции'. Допустим, это лишь мнение. Но читая текст дальше, мы встречаем исторический тезис: 'Историей не установлено, что Гитлер отдал приказ уничтожить хотя бы одного еврея только потому, что он еврей'. Итак, евреев не истребляли 'только потому, что они евреи'. Удивительный аргумент! Остается добавить, что евреев вообще не истребляли. Здесь я остановлюсь. Я не хочу дискутировать с Гийомом. Он высказывает не 'свободное мнение', а утверждение, притом явно ложное. Можно думать что угодно об истреблении евреев или цыган, но нельзя пытаться внушать, как Фориссон, что никакого истребления не было, или как П. Гийом, что его, может быть, и не было (он говорит только о депортациях), а если оно и было, то вовсе не по тем критериям, что это евреи или цыгане. 'Либерасьон' нет никакого смысла публиковать подобные статьи. Наоборот, есть все основания, и я перечислил их выше, их не публиковать. Свобода выражения мнений не означает свободу говорить невесть что, во всяком случае, в нашей газете'.
Этому начинающему цензору утер нос Жан-Пьер Карассо ('Либерасьон', 12 марта 1979 г.). На этом публичные дебаты временно закончились, потому что никто больше не осмелился их возобновить.
Когда антисемитизм выходит наружу, люди с чистой совестью могут вздохнуть спокойно.
Недавно 'Либерасьон' опубликовала — вопрос принципа — письмо Габи Кон-Бендита. Очень хорошо; это не было промахом, это нужно было сделать, притом именно в 'Либерасьон'. Но когда наш товарищ Пьер Гийом внес малейшую дисгармонию в большой хор рыдающих о холокосте, сразу же было брошено веское обвинение: это антисемит! Правда, обвинитель принял меры предосторожности: может быть, антисемит 'на уровне подсознания'. Пора, черт возьми, покончить с этим терроризмом, этим шантажом, — я настаиваю на этих определениях.
Моя фамилия — Карассо. Если бы моему отцу не удалось убедить благожелательного чиновника мэрии в 1941 году, что Леви это мусульманское имя его отца (!), я звался бы Леви-Карассо. Этого достаточно для докторов юридических наук? Мне дадут слово?
Я убежденный сторонник искоренения иудаизма, равно как католицизма, христианства, мусульма… и т. д. вплоть до анимизма включительно. Когда я читаю заголовок в 'Монде' от 8 марта 'Новые казни гомосексуалистов в Иране', я говорю себе, что Адольф должен радоваться на развалинах своего бункера, и мои антирелигиозные убеждения укрепляются. Когда мне рассказывают (я не настолько порочен, чтобы присутствовать при подобных клоунадах), что мадам Вейль заявила, что лагеря в СССР это совсем другое, потому что заключенные в них осуждены за идеи, или когда я узнаю на следующий день, что антисемит Эрсан в заголовке на на всю газету, которой он владеет незаконно, выражает госпоже министру свое удовлетворение ее действиями, а та находит его заявление 'потрясающим', я говорю себе, что должны же быть какие-то пределы приличия для той разнузданной кампании по внесению беспорядка в мозги, которая подменяет собой идеологию и служит костылями для умирающего капитализма (да, да, я принимаю желаемое за действительное).
Я думаю также, вместе со знаменитым антисемитом, похороненным в Англии (имеется в виду Карл Маркс), что 'подлинная общность людей в том, что они люди'. Я думаю, что все, кто противится воплощению в жизнь этой общности, принимают сторону моих врагов, и когда этими врагами являются евреи, то именно по той причине, что я не антисемит и не могу им быть, я не боюсь называть их врагами.
Когда барон Ги де Ротшильд пишет, что чувствует себя чужим в Израиле, посмеет ли объявить его антисемитом знаменитая чета охотников за нацистами, Беата и Серж Кларсфельды (это более увлекательно, чем охота на детенышей тюленей, не правда ли?)? Могут ведь… Во всяком случае, он быстро отрекся от сказанного, этот барон, испугавшись криков негодования, которые он наивно вызвал.
Мои амбиции заключаются в том, чтобы нигде не чувствовать себя чужим. Но я заявляю, что чувствую себя совершенно чужим везде, где меня лишает моей человеческой сути гнусная система, господствующая на всей планете, и я требую — вы меня слышите, г-н Брюнн (Карассо обращается к автору статьи 'Когда антисемитизм выходит наружу'), требую для моих друзей и себя самого, как и для всех других, права обличать ее и не подвергаться за это глупым оскорблениям со стороны тех, кто сделал своей профессией борьбу за лучший мир, как они говорят'.
В то же время в 'Либерасьон' продолжалась закулисная дискуссия. Когда Жюльен Брюнн передал в газету свою статью, Пьер Гийом приложил к ней текст письма, которые приводится ниже. В нем открываются неожиданные аспекты дела, в частности, оказывается, что текст, опубликованный 7 марта, 'Что знаю французы о массовых убийствах в Сетифе?' был написан в соавторстве с Фориссоном. Это доказывает, что Фориссон не был сумасшедшим, как позже стали писать в 'Либерасьон'. Это письмо никогда не было опубликовано:
'Благодарю вас за публикацию моего текста. Немного жаль, что вы не сохранили заголовок, которым я его снабдил: 'Покончить с безумием или Зверства: способ осуществления'. Дело в том, что этот текст имеет свою историю. Он не закончен. В нем в самом общем виде изложены классические тезисы революционного движения о войне, военной пропаганде и нацизме. Но он написан не для того, чтобы указать, как надо мыслить. Он написан в конкретной, трагической ситуации для того, чтобы найти практический выход из этой ситуации.
Я встретился с профессором Фориссоном в конце ноября. Я увидел перед собой отчаявшегося человека, готового окончательно замкнуться в параноидальном безумии, что вполне объяснимо. Но этот человек глубоко изучил свою тему (его архив это 200 кг. рабочих документов, вес изученных им текстов — несколько тонн) и работал в том же направлении, что и 'Ла Вьей Топ', только ушел дальше (с 1970 года
