которыми руководствовался «Ковчег», были совсем другие.
– Довольно любопытно, – признал я. – И по этой причине штаб решил отправить к ней экспедицию?
– Не без моего вмешательства. У меня есть определённые связи в руководстве, и я воспользовался ими, чтобы добиться этого решения.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я. – Конечно, одна звезда из тринадцати, да ещё только седьмая по счёту, – совсем не то, чего я хотел. Но лучше уж так, чем вообще никак.
Лопес хмыкнул.
– Не спеши благодарить. Я действовал прежде всего в собственных интересах. Боюсь, это тебе не понравится, но начальником экспедиции назначили меня.
Я изумлённо уставился на него.
– Вы полетите вместе с нами?
– Да, – кивнул он. – Это будет мой последний дальний полёт. Можно сказать, моя лебединая песня. И я обещаю, Эрик, не покушаться на твой статус командира корабля. Пока мы не доберёмся до цели, я вообще не буду ни во что вмешиваться. Ну а потом будем принимать решения совместно. Надеюсь, ты не очень расстроен?
– Нет, адмирал, – ответил я, всё ещё огорошенный этой новостью. – Мне будет приятно снова работать с вами. Вот только… – Я немного помолчал, собираясь с мыслями. – Для завершения карьеры вы могли бы выбрать и более перспективную экспедицию, чем наша.
– Тут ты ошибаешься. Как раз вашу экспедицию я считаю самой перспективной.
– Почему?
Лопес посмотрел на меня и загадочно усмехнулся.
– Пока не могу сказать. Если сейчас я поделюсь с тобой своими соображениями, ты решишь, что я так же безумен, как и второй «Ковчег».
Глава 8. К 519-й Стрельца
Лопес сдержал своё слово и не мешал мне исполнять капитанские обязанности. Всем своим поведением адмирал демонстрировал экипажу, что во время полёта является всего лишь пассажиром, а главным на корабле по-прежнему остаюсь я. Это было очень любезно с его стороны – особенно если учесть, что он имел официальные полномочия начальника экспедиции, а значит, стоял выше меня не только по званию, но и по должности.
Впрочем, я меньше всего опасался, что Лопес каким-то образом ущемит мои права командира. Гораздо больше меня волновало, выдержит ли он со своей ослабленной резистентностью длительный семинедельный перелёт на 1750 парсеков – и это только в один конец. По правде говоря, я ожидал, что рано или поздно придётся положить его в гибернационную камеру – таковых на корабле было две. Но адмирал держался молодцом и внешне не выказывал ни малейших признаков звёздной болезни. Хотя это вовсе не значило, что он не страдал – просто умело скрывал свои приступы. Ведь следовало учесть, что на протяжении пяти лет перед отставкой ему удавалось водить за нос собственную команду и квалифицированных врачей из медкомиссии.
На время полёта Лопес частично освободил нас со Штерном от обязанностей наставников Марси и Милоша, взяв под свой контроль их занятия по астрофизике. А будучи исследователем-универсалом, он также консультировал Сьюзан Грегори по планетологии (причём гораздо успешнее, чем это делали Краснова или Гамбарини) и оказывал помощь троице не имевших специальности техников в изучении ксеноботаники.
На первой половине пути к нашей цели мы, выполняя задание штаба, посетили три звезды, жёлтых карлика, и проверили их на наличие пригодных для жизни планет. В первых двух системах все планеты земного размера имели ядовитую атмосферу, а в третьей, находящейся на расстоянии восьмисот тридцати парсеков от Земли и почти семисот – от Эсперансы, мы обнаружили лишь некое подобие современного терраформированного Марса, что не представляло никакой ценности для колонизационных программ. В нашем регионе Галактики хватало и планет чисто земного типа, просто их не так-то легко было найти среди многих миллионов звёзд. Обычные астрономические наблюдения позволяли лишь установить наличие у звезды планет, их приблизительную массу, а в редких случаях – и с очень невысокой точностью – состав атмосферы. Так что приходилось посылать экспедиции – или автоматические исследовательские станции. Но «автоматы» часто терялись, а для пилотируемых кораблей вечно не хватало людей. Поэтому неудивительно, что за четыре столетия освоения Большого Космоса область пространства за пределами пятисот парсеков от Земли оставалась практически неисследованной.
В третьей системе мы немного задержались, но не из-за планеты, а чтобы отметить сразу два события: во-первых, наступал новый, 2585 год, а во-вторых, 31 декабря, аккурат в последний день уходящего года, Симону исполнялось пятнадцать лет. Он был на несколько месяцев старше Марси и Милоша, хотя и выглядел моложе их обоих.
Эту двойную дату мы отметили скромно, но со вкусом. Сначала отпраздновали день рождения Симона, а чуть позже, за тем же столом, встретили Новый год. Не повезло Жорже Оливейре, которому как раз в это время выпало дежурить в рубке (в таких случаях мы бросали среди офицеров жребий). Правда, он дистанционно участвовал в застолье, общаясь с нами через большой экран в кают-компании, а незадолго до полуночи присоединился к нам, чтобы под бой часов поднять бокал с безалкогольным соком. Также от спиртного пришлось воздержаться доктору Качуру, который сменял Оливейру в полтретьего ночи, а Гамбарини, заступавшая на дежурство с утра, ограничилась несколькими глотками шампанского. Столько же выпили Симон, Марси и Милош, зато остальные, включая меня, неплохо оттянулись – впрочем, не теряя чувства меры.
Первого января мы отдыхали, а второго вновь двинулись в путь, взяв курс прямиком к 519-й Стрельца – больше никаких остановок в нашем маршруте запланировано не было. На протяжении следующих двадцати трёх дней полёт проходил нормально, без всяких сюрпризов, а на двадцать четвёртый, когда до цели оставалось уже меньше двухсот парсеков, наши корабельные детекторы зафиксировали неожиданно мощный поток высокоэнергетических нейтрино.
Спешно вызванный в рубку Лопес немедленно спросил:
– Источник – наша звезда?
– Направление точное, – ответила Гамбарини, занимавшая пост дежурного по мостику инженера. – Но чтобы сказать наверняка, нужна триангуляция.
– Уже готовимся к короткому прыжку, – сообщил я, бросив быстрый взгляд на Краснову, которая сидела за пультом управления. – Десять астроединиц будет достаточно.
Когда начался тридцатисекундный отсчёт, явились Штерн и Марси – согласно правилам, при любых нештатных ситуациях в штурманской должны присутствовать все пилоты и главный инженер корабля.
– Ожидается нейтринная вспышка? – с порога осведомился Штерн.
– Молись, чтобы нет, – сказал я. – Иначе никаких следов «Ковчега» мы уже не найдём.
– Ну и что? Зато мы станем первооткрывателями необычайного феномена – преждевременного взрыва звезды, едва соскользнувшей с главной последовательности. А это куда интереснее, чем разыскать второй «Ковчег».
Мы совершили мгновенный прыжок на десять астрономических единиц перпендикулярно направлению на звезду. Гамбарини быстро произвела расчёты и доложила:
– Всё подтверждается. Источник нейтрино – 519-я.
Лопес покачал головой.
– Невероятно! Этого просто не может быть.
– Тем не менее есть, – сказал я.
Следующие несколько минут мы просто ждали, когда поток нейтрино, и так очень мощный, на долю секунды возрастёт ещё в сотни миллионов раз, а затем, после некоторого «затишья», светящаяся в центре главного обзорного экрана звезда ярко вспыхнет, превращаясь в Сверхновую.
Однако время шло, но ничего не менялось.
– Странно, – пробормотал Штерн, занявший место Гамбарини. – Интенсивность колеблется совершенно случайным образом. И вспышки всё нет.
Я распорядился произвести прыжок на сто астрономических единиц вперёд по курсу. Картина осталась
