Я как раз собирался отдать Штерну распоряжение запустить главный реактор и заняться подготовкой систем гипердрайва, когда в рубку ворвалась Марси. Резко затормозив, она уставилась на главный экран, а осознав смысл увиденного, с невыразимой болью посмотрела на меня.
– Всё кончено, да?
Меня хватило только на то, чтобы молча кивнуть ей.
Несколько секунд Марси простояла на месте, всхлипывая, потом вдруг подбежала ко мне, прижалась лицом к моей груди и заплакала. Я обнял её вздрагивающие плечи и стал гладить по голове. Моё сердце разрывалось от жалости к ней. И к себе тоже…
– Что ж, ладно, – произнёс Штерн. – Мы с Ольгой пойдём и займёмся машинерией.
Они вышли, а Марси ещё долго плакала, прильнув ко мне, но, к счастью, ничего не говорила – иначе бы я точно не выдержал. Сейчас ей было хуже, чем мне, однако я понимал, что из нас двоих она раньше сумеет одолеть свою боль. Безусловно, Симон навсегда останется в её памяти, первую любовь не забывают, но это чувство недолговечно, оно быстро гаснет в разлуке. Через пару лет Марси лишь иногда взгрустнёт, подумав о красивом мальчике, затерянном в бесконечной дали другой Вселенной.
Ну а я обречён пронести свою любовь через многие-многие годы. Я очень долго ждал её, чтобы теперь забыть. Я встретил её лишь в двадцать восемь лет, нашёл в далёкой-предалёкой галактике – нашёл, чтобы потерять навсегда…
Полчаса спустя главный реактор был запущен, а системы гипердрайва переведены в рабочее состояние. Я занял место пилота и приступил к подготовке прыжка, а Марси ассистировала мне за пультом дежурного по мостику инженера. К этому времени она уже успокоилась, сходила умылась и причесала всклокоченные волосы. Теперь о недавней сцене напоминала лишь бледность её лица – а ещё тихая грусть, затаившаяся в её глазах.
Краснова осталась в двигательном отсеке, чтобы помогать Штерну. Поскольку нам предстоял далеко не ординарный прыжок, я включил между нами видеосвязь для лучшей координации наших действий.
– Прыгнем для начала на одну десятую парсека, – сказал я, задавая на пульте параметры. – И пойдём на малой мощности.
– А не чересчур малой? – отозвался с экрана Штерн, увидев на своём дисплее мои цифры. – Сдаётся мне, ты слишком осторожничаешь.
– Ничего. Тише едешь – дальше будешь. Учти, шеф, что реактор и движок простояли полтора месяца, а с тобой рядом нет Оливейры… Гм… только пусть Ольга не обижается.
– Никаких обид, – сказала Краснова. – Я пилот и не претендую на высокую инженерную квалификацию.
– Итак, – продолжал я, – расчётное время прыжка – 3 минуты 17 секунд, максимальная девиация – 0,62 астрономические единицы. Доложить о готовности к гипердрайву.
– Двигательный отсек готов, – сообщил Штерн.
– Бортовые системы готовы, – отчиталась Марси.
– Начинаю тридцатисекундный отсчёт.
Никогда ещё эти стандартные полминуты не тянулись для меня так долго. Застыв в кресле, я смотрел на табло, где с невыносимой медлительностью сменялись цифры. Марси тоже не шевелилась – и, как мне показалось, даже перестала дышать.
Наконец счётчик обнулился. Все обзорные экраны в одночасье погасли…
А я ничего не ощутил. Не было кратковременной заторможенности, мои мысли не наталкивались ни на какой барьер. Создавалось впечатление, что мы не переходили в гипердрайв, а просто случился сбой в работе систем наружного наблюдения. Но нет – показания приборов свидетельствовали о том, что сейчас корабль находится в прыжке.
– У меня не было «мыслетормоза», – неуверенно промолвила Марси. – А у вас, кэп?
– Тоже, – ответил я.
– И у меня, – в один голос произнесли Краснова и Штерн. А последний добавил: – Похоже, подтверждается.
– Да, – кивнул я, – похоже на то. Мы, конечно, ещё проверим на нормальной мощности, но я уверен, что нам не показалось. Проблема гипердрайва действительно устранена… – Из моей груди вырвался облегчённый вздох. – Значит, всё было не зря. Наши потери… они не напрасны.
Губы Марси слегка задрожали, она шмыгнула носом, но сдержала себя, лишь с тоской посмотрела на меня. Я ответил ей ободряющим взглядом. Этот взгляд дался мне с огромным трудом.
Когда время прыжка истекло, обзорные экраны ожили, и на них вновь зажглись звёзды. Только рядом не было ни Шамбалы-1, ни её солнца, 519-й Стрельца.
Компьютер автоматически рассчитал наши координаты и выдал мне результаты. Ознакомившись с ними, я не поверил своим глазам.
– Нет, быть такого не может!
– В чём дело? – мигом насторожился Штерн. – Что-то не так?
– Навигационный комп заглючил, – ответил я. – Утверждает, что мы прыгнули на один и тридцать шесть парсека.
– Это невозможно! – отозвалась Краснова.
– А я что говорю.
Марси, не дожидаясь моего распоряжения, доложила:
– Запускаю тестирование, кэп.
– Правильно, – одобрил я.
Однако тесты показали, что навигационные системы функционируют нормально. Я дал команду повторить расчёты – и опять получил те же самые 1,36 парсека.
– Чёрт возьми! – выругался я. – Что же теперь, вручную считать?
– Кэп, – отозвалась Марси, – я оценила расстояние до 519-й по видимой яркости. До неё действительно больше парсека.
– Это невозможно, – повторила Краснова. – Реактор работал на малой мощности, а такая колоссальная девиация недопустима даже теоретически. Структурная поправка ограничивает…
– Стоп! – вдруг произнёс Штерн. – Вот оно что! Конечно, структурная поправка… – Он оттеснил жену с экрана, и посмотрел на меня немного диковатым взглядом. – Кэп, рассчитай-ка протяжённость нашего прыжка при нулевой поправке.
Я мигом понял, к чему он клонит, и от такого предположения у меня даже слегка закружилась голова. В своём первоначальном виде теория гипердрайва возникла из чисто абстрактной теории нелокальных взаимодействий, но при её проверке на практике оказалось, что она, давая верные качественные предсказания, грешила ошибочными количественными результатами. Для согласования теории с экспериментом пришлось ввести в уравнения дополнительный член с эмпирической (то есть получаемой из опыта) константой, которую назвали структурной поправкой. Название взяли, как говорится, с потолка – а выходит, что попали не в бровь, а в глаз. Ведь, по утверждению Узла, наличие Сети Миров вызывало изменение в сверхтонкой структуре пространственно-временного континуума…
Я лихорадочно ввёл необходимые данные, запустил вычисления и в итоге получил искомые 1,36 парсека.
Взгляд Штерна из диковатого стал вовсе сумасшедшим, и он торжествующе рассмеялся. Потом исчез с экрана а из-за кадра донёсся протестующий крик Красновой:
– Тео, прекрати! Ты меня уронишь!
Марси, на бледном лице которой было написано крайнее изумление, потрясённо произнесла:
– Кэп! Неужели это значит…
– Да, – подтвердил я. – Это значит, что Сеть мешала не только людям, но и кораблям. Теперь, при том же расходе энергии, при той же нагрузке на системы, мы сможем лететь в тринадцать раз быстрее. Нам не понадобится ждать спасательной экспедиции. До Земли мы сможем добраться за несколько дней, причём не особо напрягаясь. – Я откинулся на спинку кресла и, по примеру Штерна, рассмеялся. – А потом мы попросимся в экспедицию вокруг Галактики. И пусть только посмеют нам отказать!
Марси наконец улыбнулась. Совсем слабо – но улыбнулась.
Эпилог. Новая Земля
