Земли детишек – разумеется, в виде эмбрионов. Ну а на Земле отбоя не было от желающих продолжить свой род на других планетах, так что детей хватало как для развивающихся колоний, так и для уже устоявшихся, вроде той же Цефеи или Эсперансы.
По правилам Звёздного Флота, после каждого перелёта в один конец экипажу корабля полагался день отпуска на планете (а если рейс длился больше четырнадцати суток, то целых два). Но, поскольку предназначенная для нас баржа уже была готова, мы решили не тратить заработанный выходной и отправились на Землю сразу после выгрузки из трюмов корабля контейнеров с зародышами и пополнения бортовых запасов продовольствия. Правда, Марси и Симон были немного разочарованы таким решением, но я объяснил им, что сейчас на Цефее не совсем подходящий сезон для экскурсий: на обоих заселённых континентах была поздняя осень с постоянными дождями и слякотью, а на Арктическом материке весь год царила зима.
– Ещё успеете побывать здесь летом, – пообещал я. – А знакомство с колониями вам лучше всего начать с Эсперансы. Попомните моё слово: там вы будете рады, что сейчас мы сэкономили лишний день.
Наш обратный рейс был сложнее и длительнее, поскольку мы вели на буксире большущую баржу, гружённую пятьюстами тысячами тонн отборного цефейского зерна для вечно недоедающих землян. Сама по себе процедура буксировки была проста: сначала мы по радиосвязи программировали навигационную систему баржи и отправляли её в прыжок, после чего сами следовали за ней.
По завершении гипердрайва возникала девиация – отклонение точки выхода из прыжка от наперёд заданных координат, которое подчас достигало одной астрономической единицы. Это не имело ничего общего с погрешностью расчётов и неточностью задания начальных условий. Девиация была следствием фундаментальных законов природы, единственным известным науке проявлением квантового принципа неопределённости на макроуровне. Как результат, после стандартного прыжка в полпарсека ведущий и ведомый корабли разделяло приличное расстояние – и хорошо ещё, если всего десяток-другой миллионов километров. Но в любом случае нам приходилось дополнительно совершать короткий прыжок к барже, чтобы иметь возможность отдавать ей инструкции в реальном времени, без длительного запаздывания. И всё начиналось по-новому.
В общем, дело было не таким уж и сложным, но куда более хлопотным, чем полёт в одиночку. Марси наконец узнала, почём фунт лиха, и перестала задирать нос, хотя по-прежнему отлично справлялась со своей работой. Кроме того, она больше не приставала ко мне со своими учебными планами – убедилась, что я был совершенно прав, когда советовал не спешить с дальнейшей учёбой, а сперва привыкнуть к службе.
А вот Милош, несмотря на все наши уговоры, усиленно продолжал обучение. Как я и заподозрил ещё при нашем знакомстве, он оказался неисправим, и вряд ли стоило винить в этом одну только школу. Просто он принадлежал к тому типу эмоционально отмороженных детей, которые совсем не хотят быть детьми и стремятся как можно скорее повзрослеть. Штерн время от времени нарекал на излишнее рвение Милоша, но вместе с тем не мог нахвалиться его высокой для новичка, инженерной квалификацией.
Зато Симон никаких нареканий ни у кого не вызывал. С первого же дня он стал любимцем всей команды, и его готовы были носить на руках. Мы, астронавты, люди далеко не бедные, наши служебные оклады не уступают гонорарам в шоу-бизнесе, кино и спорте, так что мы с младых ногтей привыкли ко всему самому лучшему, и прежде нас здорово раздражало отсутствие нормального питания во время полёта. Разумеется, наши холодильники на корабле были битком набиты всевозможными деликатесами, что и не снились подавляющему большинству землян. Но одно дело – бутерброд с толстым слоем красной икры или наскоро размороженный в микроволновке омар, а совсем другое – приготовленные по всем правилам кулинарного искусства изысканные блюда, на которые Симон был настоящий мастак.
– Знаешь, кэп, – сказала мне однажды Краснова. – Я уверена, что к нам не случайно попали три лучших по своим специальностям выпускника. Ты точно подмазал кого-то из кадрового управления. Раскалывайся, богатенький Буратино, сколько заплатил – и мы разделим твои расходы.
Я не раскололся, потому что взяток никому не давал. Однако были у меня сильные подозрения, что тут не обошлось без содействия адмирала Лопеса.
А слышавшая наш разговор Марси позже спросила:
– Кэп, почему старпом назвала вас «буратино»? Ведь по-итальянски это значит «марионетка».
– Не только, – ответил я. – Ещё Буратино – герой одной русской книжки. Вроде Пиноккио – хотя не совсем.
– А кто такой Пиноккио? – поинтересовалась Марси.
После некоторых колебаний я пригласил её в свою каюту и открыл шкаф, где стояли мои самые любимые книги – и не обычные электронные планшетки, а самые настоящие бумажные, в прекрасном полиграфическом исполнении, с твёрдыми обложками. Достав с первой полки томик Карло Коллоди, я вручил его Марси.
– Можешь почитать. А заодно подтянешь своё знание итальянского.
Марси с сомнением посмотрела на иллюстрированную обложку, затем бережно раскрыла книжку и пролистала несколько страниц.
– Но ведь она детская, кэп!
– Да, детская, – ответил я. – Но это не значит, что плохая.
– Я не говорю, что плохая. Просто… такие книжки читает Симон.
– И правильно делает.
С несколько растерянным выражением лица она окинула взглядом книги в моём шкафу, особо удостоив вниманием красочно оформленные корешки на первой полке. И удивлённо произнесла:
– Эти тоже детские, да?
Я кивнул.
– Совершенно верно. Лучшие детские книжки. Самые интересные.
– Вы их читаете?
– И перечитываю. А что тут такого?
Марси недоуменно тряхнула головой.
– Но, кэп! Вы же взрослый.
Я улыбнулся ей.
– Одно другому не мешает. Позже ты это поймёшь… Гм, надеюсь, что поймёшь. Вот Милош точно никогда не поймёт. А ты ещё можешь понять.
– Что понять?
– Это, – я указал на первую полку, – часть нашего несбывшегося детства. Того детства, которое мы потеряли в школе. Повзрослев, многие из нас начинают осознавать эту потерю и стремятся восполнить её – каждый по-своему. Например, я люблю читать детские книжки. Особенно мне нравятся старые – девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого веков. Они умные, добрые, но без навязчивого морализма, чем грешат современные. И фантазия в них более раскованная. Вот, скажем, эта, – я выдвинул одну из книжек, – о девочке Алисе, которая провалилась в кроличью нору и попала в Страну Чудес. Эта – о мальчике Питере, который не хотел взрослеть. Эта – о приключениях девочки Дороти в Стране Оз. А эта – ты её не сможешь читать, она на моём родном языке, – про мальчика, которого все называли просто Малышом, и про его друга Карлсона, который жил на крыше. А здесь, – я подвинулся вправо, – уже не совсем детские книжки. О людях и сказочных существах, эльфах, гномах и хоббитах, противостоящих злым силам. Про мальчика-колдуна Гарри и его борьбу с Тёмным Лордом… Только повзрослев, я понял, как не хватало мне этих книг, когда я учился в школе.
После некоторых раздумий Марси вернула на место «Приключения Пиноккио» и взяла «Хоббита», явно привлечённая моими словами, что это «не совсем детская» книжка.
– Попробую почитать.
– Только не заставляй себя, – предупредил я. – Иначе всё испортишь.
– Конечно, кэп, – пообещала она. – Я не собираюсь читать через силу. С какой стати тратить время на то, что бесполезно и неинтересно?
Я почти не сомневался, что уже на следующий вечер Марси вернёт мне книжку и скажет, что это неинтересно. Но ошибся – она вернула её только через три дня и робко, словно стесняясь, попросила
