– Где у тебя мама работает? – спросила она не терпящим возражений голосом.
– Моя мама работает в театре. Она артистка… – ответил Павлик уже без неприязни.
– А моя мама работает на стройке, – сказала девчонка и неожиданно протянула руку: – Давай познакомимся.
Но сдружились они по-настоящему уже здесь, когда Татьяна Владимировна забрала его из санатория, а дом Аниных родителей на улице Буерачной оказался рядом с садами.
Вместе с мыслью об Ане у Павлика появилось какое-то странное ощущение, будто она присутствует в доме. Он внимательно огляделся и только теперь заметил на углу подоконника небольшую, в темно- коричневом переплете записную книжку. Взял и, бережно погладив ее глянцевитые бока, опустил в карман. С этой книжкой Аня еще никогда не расставалась. Здесь были все ее главные замыслы на будущее, многие открытые ею жизненные тайны и основные человеческие правила: какими должны быть люди, а какими они быть не имеют права.
Находка Аниной книжки придала Павлику решимости. И он торжественно посмотрел на двухпудовую гирю у входа. Хозяин сада будто нарочно оставил эту двухпудовку. чтобы с первого дня она сделалась в жизни Павлика чем-то столь же первостепенно важным, какой была в жизни матери ее несыгранная роль в «Бесприданнице». Павлик должен был рано или поздно поднять эту гирю, поднять и выжать, хотя сейчас не мог пока даже оторвать ее от пола… Но они оба – и он, и мать – намеревались победить свои тяжести.
Еще раз тронув записную книжку в кармане, Павлик шагнул в сторону кухни к матери, чтобы заставить ее уехать…
В дверь неожиданно забарабанили. И, охнув и чуть не сбив с ног Павлика, Татьяна Владимировна испуганно выскочила из-за ширмочки.
Дядя Костя
Оставив дверь в комнату открытой и плотно прижавшись ухом к наружной двери, Татьяна Владимировна глухим от волнения голосом опросила:
– Кто там?
– Я, Таня! Что вы закрылись, как в берлоге?
– О, господи! – воскликнула сияющая Татьяна Владимировна, обеими руками срывая засовы, которых, помимо английского замка и цепочки, было еще три.
От Кости веяло энергией и хорошей мартовской прохладой.
– Ну, вот он – я! – сообщил Костя, опуская у входа свой желтый, на молниях чемоданчик и сняв кепку. – Что вы, как в засаде?
Ростом Костя уже чуточку обогнал Татьяну Владимировну, а в остальном они были очень похожи, с одинаково большими серыми глазами и немного выдающимися скулами, что бывало особенно заметно, когда они улыбались. И нос у Кости с такой же горбинкой, как у Татьяны Владимировны, и такие же волнистые темно-русые волосы, которые он отпустил до плеч. Из-за этих волос, кстати говоря, и произошел у него основной конфликт со школой. Учителям не понравилась длинная прическа. А Косте не нравились школьные порядки, он давно собирался начать самостоятельную жизнь и ушел на завод.
Правда, там его кудри тоже никого не обрадовали. Выяснилось даже, что по технике безопасности с такими волосами нельзя подходить к механизмам. И теперь Костя во время работы подвязывал их ремешком, как делали это в старину русские мастера.
Татьяна Владимировна не дала брату разговориться по поводу ее осторожности, а, ухватив его за рукав, прямо в пальто затащила на кухню.
– Костя, запоминай! Топить два раза: с утра и на ночь. Не слишком жарко! Дрова Павлик покажет где. Ты слышишь?! – принялась она учить, движением указательного пальца подчеркивая каждое свое наставление. – И регулярно, как можно дольше гулять на воздухе! Понял?! Одеваться потеплей – и на улицу! Яйца будешь брать у Васильевны, вот тут, на Буерачной. У нее начали нестись куры, бери только свежие. Соленья покупай у Мелентьевых – тоже здесь, рядом!.. Вот у меня записано тут все! – Татьяна Владимировна схватила со стола два густо исписанных тетрадных листа с пунктами: от одного до семидесяти восьми.
Костя оглянулся через плечо и незаметно подмигнул Павлику. Причем это не имело никакого отношения к Татьяне Владимировне: ее указания Костя слушал внимательно. Скорее всего, он имел какую-то серьезную новость для Павлика. Может быть, даже тайну.
– Молоко Васильевна приносит по утрам сама, – продолжала наставлять Татьяна Владимировна. – Парное! Каждый день – литр. Платить ей будешь по субботам. Деньги в столе. Ты слышишь?! Тут все записано!
– А больше она не может приносить? – неожиданно прервал ее Костя.
– Чего?.. – растерялась Татьяна Владимировна.
– Ну, молока! Чего!
– Ты стал пить молоко?! – От изумления и радости Татьяна Владимировна даже руками всплеснула.
– А что, я хуже других?.. – проворчал Костя. И опять бросил многозначительный взгляд на Павлика.
– Костя, ты становишься ангелом! – похвалила Татьяна Владимировна. И спохватилась: – А почему ты так долго?!
– Да прогулялся… – неуверенно ответил Костя.
– Он гуляет! – воскликнула Татьяна Владимировна. И хотела добавить что-то еще по этому поводу. Костя вспомнил:
– А! Я ж тебе тут одну штуку привез… – И отмахнулся от бумажек. – Я это, Таня, все сам прочитаю. И все сделаю. Что я, ребенок, что ли?
Он вернулся в комнату и, распахнув чемоданчик, извлек из него сначала книги, толстый том Александра Дюма и весь потертый на углах, в солидном кожаном переплете том сочинений Брема на «С», потом вышитые цветными нитками варежки и шарфик.
– Это Павлику, а это тебе…
– Боже! Костя! Какая ты прелесть! – Татьяна Владимировна обняла его и, прежде чем тот успел вывернуться, чмокнула в щеку.
– Ну вот… – проворчал Костя, растирая кончиками пальцев поцелуй. – Помады хоть не осталось?
– Как не стыдно, Костя! Сестра целует его…
– Ну же, не невеста…
Возмутиться на этот счет Татьяна Владимировна уже не успела, потому что глянула на будильник, охнула и, приоткрыв баул, торопливо засунула в него Костин подарок.
Теперь сборы завершились в считанные секунды. Мать обняла Павлика.
– Костя…
– Я провожу тебя, – сказал тот и, подхватив баул, натянул на глаза кепку.
– Павлик… Ты тут подскажешь ему, что и как… Будь умницей… – Она хотела еще что-то сказать, но голос у нее пропал. И, не разжимая дрожащих губ, она тяжело сглотнула.
Павлик осторожно высвободился из ее объятий.
– Ты, мама, напиши нам тогда… Ну, как сыграешь… Ладно?
И Татьяна Владимировна не выдержала, расплакалась. Тогда Костя решительно взял ее под руку и, как слепую, повел к выходу.
– Ни о чем не беспокойся… Все, Таня, будет в полном ажуре…
– Закройся, Павлик!.. – плачущим голосом проговорила Татьяна Владимировна уже от двери. Но Павлик тоже невольно сглотнул комок и, оставаясь посреди комнаты, закрываться не пошел, так как английский замок защелкивался автоматически.
Была ли Венера веснушчатой
«Графа Монте-Кристо» он уже читал. Но в двух старых книгах, без обложек, с кое-где оторванными страницами. А Костя привез новенькую, еще пахнущую типографским клеем и краской. Однако Брем был гораздо более ценным подарком. И Павлик положил его на середину стола, чтобы завтра, когда придет Аня, сразу обрадовать ее…
Мысль об Ане приглушила тоску, нахлынувшую с отъездом матери. Достал и подержал в руках ее записную книжку.
Как она могла забыть ее? И почему до сих пор не спохватилась?
