знакомую игру «Пасьянс». — Раньше работала в одном научно-исследовательском институте и разработала совершенно новый проект. Я придумала, как извлечь из людей чувства, а именно страхи. Понимаешь? Вообще-то по профессии я психолог, но потом переквалифицировалась в физика… В общем, тебе это не будет интересно, главное то, что я совместила свои знания из двух разных областей науки и, как я уже сказала, изобрела способ извлечения чувств… Свое внимание я акцентировала на страхах, ведь это так интересно! Я предложила руководству свой проект, но меня высмеяли и сказали, что это невозможно. Тогда я разозлилась и применила этот способ на том дурачке, который меня больше всех высмеивал. И… он сошел с ума от страха. Ах, все это так захватывающе, — восхитилась рассказчица. — Свой проект я долго совершенствовала, устраняла недочеты, на все это ушло несколько лет. И вот однажды я поняла, что работать надо не со взрослыми, а с детьми. Ваши страхи отличаются от страхов взрослых. Они мощнее, ярче, красочнее, плотнее, ощутимее… В конце концов открыла вот этот лагерь, который помогает и вам и мне: вы избавляетесь от своих страхов, а я их получаю. Уже многим детям я помогла, еще никто не остался не вылеченным. Вы же не задумываетесь, куда ваши страхи деваются, когда перестаете бояться, мне это только на руку. Я научилась страхи делать материальными. Вон, в баночках они стоят… Главное и парадоксальное то, что никто не знает, что их страхами может кто-то пользоваться. Вы, дети, избавились от фобий и рады — в темноте спите спокойно, на лифтах ездите, по мостам ходите, а я пользуюсь тем, что вам не нужно… Хотя могла бы неплохие проценты вам отчислять за эксплуатацию ваших страхов. Такая вот я умная, — заключила старуха.
— Но зачем они вам нужны, страхи? — растерялся я, не понимая, серьезно ли говорит бабка или шутит. И в порядке ли у нее с головой? Судя по фанатичному блеску в глазах, какая- то чудинка в ней точно есть…
— Да как же ты не поймешь, — с их помощью я могу сделать все, что захочу. Например… Да, забыла сказать важную вещь: я обожаю кино, сама с детства мечтала стать режиссером, но родители заставили меня учиться на психолога… А сейчас я поняла, что могу стать самым великим режиссером в мире. У меня получится (я уже проводила испытания) пропитывать пленку концентратом страхов, и, значит, люди испытают настоящий страх, а не посмеются, когда увидят в моем фильме отрезанные головы. Ты еще очень мал и, наверное, не знаешь, что главное в любом искусстве — достоверность. Хороший писатель лишь тот, который заставляет людей, читающих его книги, испытывать разные эмоции — смех и грусть, ярость и страх, а не пролистывать, позевывая, странички… Художник станет великим, если его картины заставят человека верить в то, что на них изображено, восхищаться, думать: а может, и правда такое есть? Ну а режиссер чем-то схож с писателем — фильм можно смотреть невнимательно, перематывать скучные моменты, а можно неотрывно следить за каждым кадром и в конце подумать: «Какой же классный фильм! Как натуралистично его сняли!» — Эмоционально закончив эту фразу, старуха замолчала и, шумно прихлебывая, стала пить чай.
— Сколько вам лет? — глупо спросил я, подумав: «Не поздно ли на склоне жизни великим режиссером становиться?»
— Тридцать пять, — сказала… «бабка», чем ошарашила меня.
— Ой…
— Что, плохо выгляжу? — усмехнулась она. — Наука еще не то с людьми делает… Мне не до красоты было… Вот разбогатею, приведу себя в порядок, и все падут к ногам моим… — пророчила Оксана Альбертовна, кивнув на свои ноги, обутые в дырявые тапки.
— Понятно… — отвел я взгляд от жутких тапочек. — А как вы все организовывали?
— Все объяснять тебе не буду, скажу лишь, что подмешивала вам в еду специальный состав, вызывающий галлюцинации.
— Наркотики, что ли?!
— Нет, не наркотики. Сказала же русским языком: специальный состав. Человек совершает обычные действия, никто из окружающих ничего не замечает, и одновременно он будто переносится в точно такой же мир, но в нем все происходит по-другому. А как — ты сам уже видел. Теплоход, например, или лес вспомни… Но все равно человек не до конца отключается, отдельные моменты мира настоящего он помнит.
«Наверное, тот разговор про Любкины очки одно из проявлений того, что отключился я не до конца», — подумал я.
— И происходит все в считанные секунды, хотя участникам эпизода кажется, что проходит много времени, — произнесла собирательница страхов.
— Значит, на теплоходе ко мне пришли галлюцинации после того, как я наелся вашей фирменной еды… А как же то, что из этих… эпизодов мы возвращаемся поврежденные? То есть я, к примеру, вернулся весь порезанный стеклами на теплоходе, а на Женькиной ноге была рана!
— Вот, ключевое слово — «была»! — подняла вверх палец бабка. — Сейчас же у тебя уже нет порезов… Дело в том, что все эпизоды происходят в подсознании, но психика так устроена, что сознание с ним смешивается, поэтому на нем, на сознании, остаются частички эпизода, который случился в подсознании, — замысловато разъяснила будущий великий режиссер. — А потом все исчезает, когда человек окончательно приходит в себя.
— Но как такое может быть? — запутался я.
— Все очень просто. Ты же слышал о самовнушении?
— Да, я пытался внушить себе, что не боюсь находиться в закрытых помещениях, но у меня ничего не получалось, — признался я.
— Правильно. Еще можно говорить себе: «Я расту, я расту, я расту», и человек действительно вырастает. Или я знаю одну девушку, которая была с кривым носом, она внушила себе, что у нее прямой нос, и через некоторое время он стал прямым… Так и здесь: подсознание смешивается с сознанием, но вот только последствия моих эпизодов исчезают.
— Ясно… Так зачем вы делали вид, что не знаете меня и Любку?
— Мне надо было от девчонки избавиться, очень уж она приставучая. А если б я сразу с распростертыми объятьями тебя приняла, а ее выгнала, она б что-то заподозрила. Короче, хватит о ней.
— Подождите, я все-таки мало что понял. Когда мы попали в лес, Женька говорил, что видел смерть…
— «Смерть»! — засмеялась Саакян. — Это я была. В подсознание влезала, наблюдала за вами.
— А как все эти… эпизоды на камеру снимали?
— Это сложно объяснить. Ваше подсознание посылало импульсы специальному прибору, который их принимал и записывал на пленку все, что творилось в вашей голове, понятно?
— Почти… — протянул я. — А монета с солнцем? А отрезанные пальцы — это действительно было с Женькиными родственниками?
— Нет, конечно, — повозила Саакян чашкой по столу. — Это я придумала. Классно, да? Хочу этот момент внести в один из своих фильмов… Ладно, Влад, перейдем к делу: так ты согласен бояться за деньги?
— Нет, — по-прежнему отказался я. — Больше я этого не вынесу.
Только я это произнес, как Оксана Альбертовна стукнула кулаком по столу, расплескав тем самым чай, заорала:
— Ах так! Тогда получай новый страх! — И брызнула мне в лицо струей из маленького баллончика.
Однако я увернулся и не вдохнул в себя распыленную жидкость.
— Вот! Вот тебе! — кричала Саакян, надвигаясь на меня, держа в руках баллончик. — Я научу тебя мне подчиняться! Дурак!
— Сами вы дура! — отфутболил я оскорбление и почувствовал, что сейчас злость на эту Саакян, на то, что она со мной, с Женькой и, наверное, с другими ребятам сотворила (интересно было бы посмотреть чужие эпизоды…), вырвется наружу.
Так и произошло.
В очередной раз увернувшись от ненормальной ученой, я в один прыжок достиг стеллажа и схватил с него чей-то страх. Бросив взгляд на банку, я прочитал: «Любовь Демидовна Балаболкина. Сколинофобия».
— Поставь на место! — завизжала Саакян, переходя на ультразвук. — Это очень редкий страх — боязнь школы!
— Ага, сейчас, разбежался! — зловеще рассмеялся я и… с размаху грохнул банку об стену.
Оксана Альбертовна открыла рот и бессвязно стала что-то кричать. Я начал хватать с полок чужие страхи и один за другим бить банки об стену. Стоял страшный грохот, банки бились…
— Что ты наделал, дебил?! — затряслась Саакян, доставая из ящика стола пистолет. Трясущимися руками она направила дуло на меня и взвела курок. Она была самой настоящей сумасшедшей, помешанной на своей идее. Сумасшедшей, которая могла меня убить. — Идиот!
Я уже приготовился умирать, как случилось неожиданное: вдруг гора стеклянных осколков затряслась, и над ней поднялось большое облако. Я догадался, что все страхи смешались воедино.
— Что ты натворил! — воскликнула Саакян, отбрасывая пистолет в сторону и направляясь к двери. — Пропусти меня! Быстро-о-о!
Но добежать до двери она не успела. Жужжащее, как рой пчел, облако, сжавшись до размеров бильярдного шара, завибрировало и устремилось ей в спину. Оксана Альбертовна дернулась, как если бы пуля попала ей в спину, и застыла на месте. Посмотрела на меня удивленными глазами, осела на пол и потеряла сознание.
Не успел я ничего сообразить, как дверь в комнату распахнулась от сильного удара, и внутрь ворвались люди в милицейской форме. Среди них маячила фигурка Любы Балаболкиной.
— Вот она! — завопила Люба и ткнула пальцем в лежащую на полу Саакян. — Я сразу поняла, сто она маньяська!
Дальше все помню как во сне. Саакян очнулась, на нее надели наручники и куда-то увели. Люба что-то энергично кричала насчет того, что в лагере завелись маньяки, что она, когда Саакян меня заперла, не стала мелочиться — искать Настю, а подняла на уши всю милицию, отделение которой, к счастью, находилось рядом с лагерем. Кто-то меня взял под руки и куда- то отвел…
В голове крутилась одна мысль: «Неужели этот бред закончился?»
Эпилог
Я лежал на полотенце, постеленном на мелкую горячую гальку, и нежился на солнце. Кожу уже начало немного припекать, и я подумывал о том, чтобы пойти окунуться в море, как вдруг мне на живот что-то упало. Я открыл глаза.
— Узе читал? — спросила Люба, кивая на газету, которая покоилась на моем животе.
— Не-а, а что там? — лениво поинтересовался я. Все-таки окунуться надо, а то можно обгореть. Потом придется сметаной мазаться…
— Поситай — узнаес.
Я взял газету и увидел большую статью с фотографией, на которой была изображена Оксана Альбертовна Саакян в смирительной рубашке. Ниже было написано: «Собирательница страхов», психолог-физик Саакян Оксана Альбертовна, создавшая лагерь для подростков, страдающих различными фобиями. — Дальше вкратце рассказывалось о лагере «Две сосны», о том, что в нем не так давно творилось, что Саакян, когда еще работала в научно-исследовательском институте, совершила много должностных преступлений, а потом подалась в бега. — Саакян помещена в психиатрическую клинику на принудительное лечение. Интересен тот факт, что сама женщина, получившая в народе прозвище «собирательница страхов», страдает множеством фобий. Врачи говорят, что такое количество страхов не видели еще ни у одного человека…
«Это что же получается? — подумал я. — Страхи, выпущенные мной на волю, вселились в саму Саакян? Ну, дела! За что боролась, на то и напоролась…»
Я продолжил читать: «Вожатая „Просто Настя“, как называют ее ребята, пострадавшие от действий Саакян, до сих пор не найдена. Вполне возможно, что ее не существует и она —
