соотношение между силами союзов и силами государства, при котором последнему не грозило бы никакой опасности. Со временем об этом соотношении забыли и сохранилось лишь преклонение властей перед террором правых, которые рассматривали каждое мероприятие, направленное против военных союзов, — разумеется, лишь тогда, когда речь шла не о левых союзах, — как преступление. Этот террор парализовал также силы государства в его борьбе с радикализмом справа.
Было бы, однако, вполне достаточно, если бы правительство хотя бы теперь осознало, что оно должно добиваться победы. Лишь недавно закончилась избирательная кампания, во время которой консервативная государственная власть одержала верх над довольно сильной революцией; теперь не время было по-рыцарски выражать сожаление по поводу того, что и во вражеских рядах находятся храбрые люди. Через 14 дней после президентских выборов был переизбран прусский ландтаг, и результаты этого переизбрания снова показали, какое широкое поле деятельности открыто энергичному правительству. Национал-социалисты сохранили 36 % голосов, которые они получили во время президентских выборов; со своими 162 мандатами из 423 они стали самой сильной партией в ландтаге. Одного из своих агитаторов, судейского чиновника среднего ранга, Керля из Ганноверской провинции, они в состоянии были провести председателем ландтага. И, наконец, величайшее достижение — они свергли посредством вотума недоверия министерство Брауна — Зеверинга. Однако у них не хватило сил, чтобы образовать новое правительство взамен старого. Последнее поэтому спокойно продолжало вести дела, как это имело место несколько лет назад в Баварии и Саксонии. Внимательно присматриваясь к результатам выборов в Пруссии, можно было сделать вывод, что они не знаменуют собой дальнейшего роста национал-социалистских сил. Одновременно на выборах в Вюртемберге, Баварии и некоторых других провинциях партия собрала только 32 % и даже 26 % голосов. В среднем во всей Германии национал-социалисты не добились даже того успеха, которого им удалось достигнуть во время президентских выборов. Во всяком случае партия была далека от того, чтобы собрать абсолютное большинство голосов. Теперь германское правительство перешло к контрнаступлению, смело с улицы штурмовые отряды и благодаря этому с одобрения большинства народа впервые после целого ряда лет обеспечило нормальный ход общественной жизни. Национал-социализм находился на такой высоте, когда, получив решительный удар, он мог легко споткнуться; споткнувшись же однажды, он мог в один прекрасный день упасть. Имперское правительство, которое заговорило бы с народом на понятном ему языке, предложило бы ему конструктивную программу хозяйственного обновления, сумело бы хоть отчасти использовать лозунги и обещания так, как это позднее сделали пришедшие к власти национал-социалисты, — такое правительство, вероятно, могло бы одержать верх над Гитлером. Для этого требовалось, однако, объединение всех наличных сил, для этого необходимо было, чтобы все эти силы действовали в одном направлении и осознали свою общую задачу — так как национал-социализм является общим врагом, то и все они должны были стать врагами национал-социализма.
На пути к такому объединению социал-демократия в те месяцы предприняла свой последний, весьма интересный шаг. В течение многих лет под ее покровительством находился военный союз — союз имперского флага. Он был основан в 1924 г., с тем чтобы явиться республиканским противовесом военным союзам правых, которые правительство не запрещало. На бумаге это была колоссальная армия, фактически же под руководством своего малопригодного вождя Герзинга она не представляла собой опасного противника правых. Правда, союз имперского флага располагал в общем и целом более крепким человеческим материалом, чем штурмовые отряды, и столь же готовым на жертвы. Однако его политические вожди за отсутствием популярных целей не сумели воодушевить этот союз так, как Гитлер воодушевил своих сторонников. Военное обучение велось плохо, ибо союз испытывал недостаток в хороших инструкторах. Бывшие офицеры старой армии и рейхсвера были по своим взглядам ближе к военным союзам правых, и лишь немногие из них отдали себя в распоряжение союза имперского флага, который к тому же считался «пацифистским». Пара энергичных людей из союза имперского флага попыталась в 1931 г., правда, довольно поздно, положить конец этой жалкой роли союза. Они сместили Герзинга и посадили на его место его же прежнего сотрудника, Карла Хельтермана. Как организатор и агитатор Хельтерман превосходил своих товарищей. Он обладал также более широким политическим кругозором. Отличался ли он также твердостью и непреклонностью, которые требуются от великого вождя? Этих качеств не успел проявить этот слишком поздно пришедший человек, которого к тому же опередили события. Во всяком случае он сумел на пару месяцев увлечь за собой усталых и отчаявшихся социал-демократических рабочих на борьбу против Гитлера. Он объединил союз имперского флага и прочие рабочие организации под единым слегка хвастливым названием «Железного фронта», образовал боеспособные отряды и в ряде звучных речей создал нечто вроде нового стиля в пропаганде рабочих партий. Его идеология была явно антипацифистской и воинственной. Это было воскрешение отмерших уже социал-демократических представлений о народной милиции. С помощью этих идей он сумел приобрести расположение в министерстве рейхсвера, правда, с большим опозданием. Стратегическим ядром этой новой организации являлись так называемые «молотки». Под этим названием союз имперского флага объединил своих сторонников на предприятиях и собрал свои кадры на случай всеобщей забастовки. Это была, можно сказать, идея творческого отчаяния. Ибо было мало надежд на то, что рабочие окажутся в состоянии долго сопротивляться легально пришедшему к власти национал-социалистскому правительству, на стороне которого будет рейхсвер, полиция и, быть может, «Стальной шлем». Однако приходилось считаться с тем, что в последней отчаянной борьбе «молотки» могли нанести стране огромный экономический вред, такой вред, что в глазах руководящих хозяйственных кругов потери от их выступлений должны были показаться гораздо тяжелее, чем выгоды от передачи власти Гитлеру. В этой игре с мыслью о риске, которому подвергалось народное хозяйство, был некоторый блеф. На самом деле они не попытались даже оказать сопротивление, несмотря на то что могли бы опереться на поддержку части рейхсвера и полиции. Однако этот блеф оказал некоторое политическое влияние и мог в первую очередь послужить помощью правительству Брюнинга — Гренера, если бы оно решилось оказать серьезное сопротивление Гитлеру и не носилось все время со странной идеей — «связать» национал-социализм, предоставив ему больше власти.
Соображения этого рода могут показаться кое-кому жалобой. Однако они содержат чрезвычайно полезный урок, который могут извлечь из них лица, участвовавшие и не участвовавшие в событиях 1932 г. Ибо сегодня каждый понимающий человек в Германии знает, что как генерал Шлейхер, так и социал-демократические вожди от всей души хотели бы вернуть упущенные ими возможности, чтобы поступить совершенно иначе, чем они действовали в то время. Причина, почему они всегда поступали неправильно, кроется в полном непонимании ими своего национал-социалистского противника. Полным самообманом являлось, с одной стороны, представление о национал-социализме как о куче демагогической грязи, с другой — как о благородном вине, которое еще бродит и которое может быть легко разлито и закупорено в бочках, причем трубку, через которую льется это вино, держит в своих руках рейхсвер. Тактика консервативной государственной власти по отношению к Гитлеру в 1932 г. служит одним из прекраснейших доказательств беспомощности такого рода государственной мудрости, которая в погоне за тайнами не видит белого дня, в поисках выхода не замечает открытой дороги, а из любви к интриге забывает о собственных силах.
Классическим примером этой исторической слепоты стал генерал фон Шлейхер, который выступил в то время на политическую авансцену. Начальнику канцелярии министерства рейхсвера внезапно показался опасным, слишком прямолинейным, слишком простым запрет штурмовых отрядов, за который он сам первоначально высказался. Он предпочел добиться тех же результатов с помощью дипломатического фокуса и в последний момент внезапно потребовал, чтобы вопрос о запрете снова был обсужден с Гитлером, с тем чтобы на последнего можно было возложить ответственность за это мероприятие. Так же как и стратеги XVIII в., он был больше заинтересован в изящном по форме разрешении тактической задачи, чем в победе. Генерал, очевидно, не сознавал, что здесь надо было пустить в ход уже не переговоры, а вывести государственную власть из состояния позора. Получив меньшинство на заседании кабинета, он ушел и хлопнул дверью.
По сей день осталось неизвестным, что, собственно, в глубине души собирался делать генерал фон Шлейхер с национал-социалистами. Вероятно, и сам он не представлял себе достаточно ясно, хочет ли он заключить с ними честный союз, или же он намерен при помощи дипломатических уловок устроить ловушку и в конце концов уничтожить национал- социалистов. Разумеется, его политика не была бесплановой, она, скорее, страдала избытком плановости. Правительство Брюнинга к тому времени почти полностью разрешило одну из своих внешнеполитических задач: освобождение Германии от репараций. Оно находилось, как выразился в то время Брюнинг, в 100 метрах от цели, которую единым духом сумел достичь преемник Брюнинга, Папен. Теперь рейхсвер стал выдвигать вторую цель: достижение равенства в вооружениях. Рейхсвер выдвинул это требование до некоторой степени самостоятельно, причем, по крайней мере в вопросе о методах борьбы, он никогда не пользовался полной поддержкой министерства иностранных дел. Ибо наряду с этой политикой военщины из года в год, то ослабевая, то усиливаясь, продолжается политика, целью которой является искреннее соглашение с Францией. Будучи рейхсканцлером, фон Папен, опираясь на некоторые французские круги, пытался объединить в одно дипломатическое целое вопрос о соглашении с Францией и стремления к равенству в вооружениях. Попытка эта, со времени которой сейчас (в 1933 г.) прошел только один год, кажется отдаленной от нас целыми столетиями.
Разумеется, для генерала фон Шлейхера вопросы военной политики стояли на первом плане. При этом он, вероятно, полагал, что встретит в людях, которые следовали за знаменами Гитлера как при нынешнем руководстве, так и при реорганизации этой партии, более боевых союзников, чем в социал-демократии. Военный пыл, который поддерживался союзом имперского флага в социал-демократических рядах, Шлейхер либо не замечал, либо не принимал всерьез. Во всяком случае после запрета штурмовых отрядов он поспешил выразить свое соболезнование представителям Гитлера и то же высказал президенту.
В этот момент в помощь национал-социалистам в более чем достаточной мере пришла германская юстиция. Верховный прокурор не нашел в опубликованных Зеверингом документах ничего преступного и отказался возбудить против национал-социалистов преследование за государственную измену. Поэтому президент, подписавши декрет о роспуске штурмовых отрядов, почувствовал себя поставленным в неловкое положение. Он написал нелюбезное письмо Гренеру и дал ему понять, что необходимо распустить также союз имперского флага. Когда у Гренера, больного человека с прерывающимся голосом, хватило мужества под неистовые крики национал-социалистов в рейхстаге отклонить это требование, — сцена эта несколько напоминает историю с Бюловым и Вильгельмом в деле «Дейли телеграф»,[126] — Шлейхер воткнул ему нож в спину. После речи Гренера он подошел к своему начальнику и заявил ему в известной степени от имени армии, что его дальнейшее пребывание в качестве министра рейхсвера недопустимо и что он должен подать в отставку. Гренер был поражен словно ударом молнии. Он любил Шлейхера как «приемного сына» и самым бескорыстным образом собирался открыть широкую дорогу талантам своего протеже. После своего назначения министром иностранных дел в октябре 1931 г. он собирался добровольно уступить Шлейхеру министерство рейхсвера, с тем чтобы предоставить поле деятельности честолюбию этого способного человека. Его измены он не ожидал.
Покинутый Гинденбургом и фон Шлейхером, Гренер должен был оставить пост министра рейхсвера. При такой ситуации кабинету Брюнинга морально наносился смертельный удар. Старый президент в то время находился в своем имении в Нейдеке в Восточной Пруссии, где ему прожужжали уши жалобами на Брюнинга. Планы канцлера, желавшего поделить на участки часть обанкротившихся ост-эльбских поместий и заселить их крестьянами, были представлены президенту как «аграрный большевизм». Престарелый господин понял из всего этого лишь одно слово «большевизм». Министр труда Штегервальд, бывший рабочий, затем вождь христианских профсоюзов, в прошлом политический опекун Брюнинга, а теперь его министр, особенно упорно защищал эти планы и даже лично занялся вопросами расселения крестьян. У старого фельдмаршала возникли подозрения.
Брюнинг решил вывести интригу на чистую воду. Он хотел обратиться непосредственно к президенту с вопросом, пользуется ли он еще его доверием, и рассчитывал, что у Гинденбурга не хватит духа ответить «нет». Но он не знал седого фельдмаршала так же хорошо, как знал его генерал Гренер, который собственными глазами видел, как фельдмаршал с невозмутимостью бревна расставался с Людендорфом, с Вильгельмом II, со своими избирателями 1925 г. и с Германом Мюллером. «На что вы, безусловно, можете положиться, — сказал Гренер, — это на неверность старого господина».
Когда Гинденбург вернулся из Нейдека, Брюнинг поставил вопрос о доверии. Это произошло во время их двухдневных переговоров. Они продолжались в первый раз один час, во второй раз четверть часа, ибо престарелый господин не в состоянии был долго разговаривать. На записочках большими буквами он записал свои вопросы, которые затем зачитал. «У вас в кабинете, как передают, министры носятся с большевистскими планами?» — был один из вопросов. Брюнинг попытался объясниться, но старого господина трудно было отвлечь от его записочек. На другой день он дал понять, что Брюнингу лучше отказаться от канцлерского поста и остаться в кабинете, подобно Штреземану, министром иностранных тел. Брюнинг однако отклонил это предложение. Со словами «и у меня есть свое доброе имя и своя честь» от оставил комнату. 30 мая 1932 г. после двухлетнего пребывания на своем посту пал этот «лучший со времени Бисмарка» канцлер под напором национал-социализма, недовольства генерала фон Шлейхера и происков ост-эльбских юнкеров.
Глава третья
