части уклонились и от фронта, и от плена
—арифметическая разница в 1,0—1,5 млн. человек — это раненые, брошенные при паническом бегстве, н неучтенные в донесениях с фронта убитые.
И что самое удивительное - советские «историки» никогда не считали эти чудовищные факты одной из причин (хотя бы даже самой малозначимой причиной) того, что они деликатно называли «временными неудачами Красной Армии». Плохой маслофильтр на танковых дизелях — это важная причина разгрома, о нем и пишут много, а в амбразурах дотов Киевского УРа стояли заслонки устаревшего образца — и об этом исписаны горы бумаги. А то, что миллионы солдат Красной Армии бросили оружие и разбрелись по лесам, — это мелочи, это к истории войны отношения не имеет...
БЕЗ ГОЛОВЫ
Таковы факты. Эти факты достоверны, их избыточно много, и в своей совокупности они позволяют утверждать, что главная причина военной катастрофы 1941 года лежит вне сферы проблем оперативного искусства или техники вооружений.
В самой краткой формулировке ответ на вопрос о причине поражения может быть сведен к трем словам: АРМИИ НЕ БЫЛО. В начале советско-германской войны на полях сражений встретились не две армии, а организованные и работающие, как отлаженный часовой механизм, вооруженные силы фашистской Германии с одной стороны, и почти неуправляемая вооруженная толпа—с другой. Результат столкновения армии и толпы не мог быть иным. Даже огромное количество первоклассного вооружения не позволит толпе победить армию. И за свое поражение неорганизованная толпа заплатит потерями, намного превосходящими потери армии противника. Именно это и произошло летом 1941 г.
К сожалению, такой вывод, простой и ясный, основанный на готовности честно посмотреть в глаза фактам, все еще воспринимается многими читателями как «сенсационный и скандальный». Увы, связь времен распалась, и то, что отчетливо понимали участники и свидетели величайшей трагедии, приходится сегодня «открывать заново». В порядке иллюстрации того, что даже выросшие в дурмане сталинской пропаганды люди первого советского поколения сохраняли способность мыслить ясно и честно (способность, в значительной степени утраченная их детьми и внуками), приведем отрывок из книги М. Коря- кова «Освобождение души». В 1941 г. автору было 30 лет, войну он начал рядовым, закончил капитаном. После Победы эмигрировал на Запад; книга была издана в Нью-Йорке в 1952 г.:
«...Каких-нибудь четыре месяца тому назад Красная Армия стояла на Немане, Буге, Пруте. Прибалтика, Полесье, Волынь, Галиция, Буковина, Бессарабия были оккупированы, присоединены к СССР, «освобождены», по советской терминологии. Наслаждаясь легкими, молниеносными победами, отъедаясь на даровых и обильных оккупационных харчах, бойцы и командиры Красной Армии были настроены залихватски. То была «сталинская молодежь», выращенная в искусственном, оранжерейном климате, полная веры в гений «великого, мудрого и любимого Сталина», в «освободительную миссию Красной Армии», в «непобедимость советского оружия».
Началась война... Нестойки оказались росточки веры в Сталина, выращенные в оранжерейном, тепличном климате. Они тотчас завяли, едва на них повеяло жарким, опаляющим дыханием тяжелых и неудачных боев. На протяжении десятилетий большевизм вытравлял в молодом поколении органическую, национальную веру в Россию; теперь напористый ураган войны выдул и веру в Сталина, — в душе советского солдата стало пусто, хоть шаром покати. Так начался разброд Красной Армии.
В июле и августе — первые два месяца войны — в действующую армию влились новые контингенты: миллионы крестьян Украины, Северного Кавказа, Поволжья, среднерусской полосы. Не комсомольцы, а тридцатилетние — сорокалетние люди, новый — более глубинный — народный слой, слабо затронутый большевистской пропагандой, идеями «освобождения» Европы, наступательной войны. На памяти этих бойцов лежало другое: как в 1930 году большевики разоряли единоличные — отцами и дедами построенные — хозяйства, отбирали лошадей, коров и насильно загоняли в колхозы; как в 1932 году целые деревни, села и станицы вымирали от голода, зарастали бурьянами, высылались на поселение в полярную тундру, пески Туркестана, концентрационные лагеря Колымы.
Новое пополнение принесло на фронт антисоветские настроения, которые сразу нашли отклик у «сталинской молодежи», разгромленной на границах в первые дни войны. Не только отклик, но и четкое оформление — прямую установку на пораженчество. Потеряв веру в Сталина, опустошенные душевно, молодые люди «сталинской эпохи» потянулись к немцам. Появились «нырики», прятавшиеся в погребах, подвалах. Немецкая волна прокатывалась — «нырики» вылезали. Бывшие коммунисты и комсомольцы, как правило, поступали на немецкую службу. Пожилые бойцы переодевались в крестьянскую одежду, подавались ближе к родной деревне, чтобы делить колхозы и заново строить единоличные дворы. Кто не имел поблизости родной деревни, оседал в хате какой-нибудь деревенской вдовушки, солдатской женки.
На полях России разыгрывалась большая военная, социальная, политическая, но главное — глубочайшая психологическая народная драма. Неправильно думать, что миллионы русских людей пошли к немцам. Ни к немцам, ни к большевикам, а просто — куда глаза глядят...
...Никто не знал, чем все это коннится. Меньше всего знали в Верховной Ставке, в Кремле. Было очевидно, что и позиция на Ламе — последний водный рубеж перед Москвой — будет вскоре сдана неприятелю. Не потому, что позиция была дурна, непригодна для обороны. Будь она много лучше, отвечай она всем требованиям тактики — теперь это не имело никакого значения. Беда была не в том, что войска отступали, а в том, что войска разбрелись...»
Насколько проста и очевидна непосредственная причина разгрома Красной Армии, настолько же сложен и неоднозначен ответ на другой вопрос: ПОЧЕМУ? Почему Красная Армия оказалась в таком бессильном, недееспособном состоянии? Как такое могло произойти в государстве, которое и по сей день представляется многим образцом строжайшего порядка и железной дисциплины? Почему грандиозная военная машина тоталитарной деспотии в считаные дни превратилась в груду хаотично разбросанных «колесиков и винтиков»?
Простого и короткого ответа на эти вопросы нет и быть не может. Простая арифметика закончилась, и далее в нашей книге речь пойдет о проблемах, которые, далеко выходя за рамки военной истории как таковой, требуют обращения к социальной психологии, политологии, т.е. к таким наукам, которые в принципе не позволяют прийти к точным, количественным оценкам.
Первым в ряду причин, предопределивших ничтожную боеспособность Красной Армии образца июня 1941 г., следует назвать крайне низкое качество ее командного состава.
Ветеран войны полковник Т.Г. Ибатуллин в своей книге пишет:
«Моральное состояние участника боевых действий зависит от ответа прежде всего на три вопроса:
—в чем смысл войны, справедлива и законна ли она?
—способен ли мой командир организовать бой так, чтобы с минимальными потерями выполнить задачу?
— уверен ли я в своей собственной подготовке к действиям в боевой обстановке?» (74).
Если ответ на первый вопрос определяется политикой, проводимой высшим руководством страны, то ответы на второй и третий вопрос зависят не от «высоких правительственных сфер», а от ротного старшины, от комбата и комдива. Именно они должны превратить толпу вооруженных людей в боеспособную армию. Именно они должны «организовать бой с минимальными потерями», а для этого — денно и нощно обучать своих подчиненных, готовить их к «действиям в боевой обстановке».
Уровень профессиональной подготовки командного состава Красной Армии, качество военного обучения рядовых бойцов — все это тема для отдельного, серьезного исследования. Специалисты, которые возьмут на себя труд глубоко и беспристрастно исследовать эту проблему, в огромной степени продвинут нас в понимании того, что произошло в 41-м и последующих годах. Отнюдь не считая себя компетентным в таких, сугубо военных вопросах, автор считает возможным отметить лишь некоторые факты, лежащие, что называется, на поверхности.
«Надо быть чрезвычайно невежественным или слепым квасным патриотом, чтобы не признать, что все наши военные средства и наша пресловутая, будто бы бесчисленная армия ничто в сравнении с армией германской». Такие вот «русофобские» мысли высказывал более ста лет назад знаменитый анархист М. Бакунин. Какие же великие достоинства усмотрел он в немецкой армии? А вот какие:
«...Немецкий военный мир имеет огромное преимущество — немецкие офицеры превосходят всех офицеров в мире теоретическим и практическим знанием военного дела, горячею и вполне педантическою преданностью военному ремеслу, точностью, аккуратностью, выдержкою, упорным терпением, а также и относительною честностью. Вследствие всех этих качеств организация и вооружение немецких армий существует действительно, а не на бумаге только, как это было при Наполеоне III во Франции, как это бывает сплошь да рядом у нас...»
С мнением русского анархиста вполне солидаризировался и немецкий марксист Ф. Энгельс:
«...Русский солдат является одним из самых храбрых в Европе... И тем не менее русской армии не приходится особенно хвалиться. За все время существования России как таковой русские еще не выиграли ни одного сражения против немцев, французов, поляков или англичан, не превосходя их значительно своим числом. При равных условиях они всегда были биты...» (122, стр. 480).
Едва ли Ф. Энгельс может считаться военным экспертом, тем паче экспертом беспристрастным (критическое, мягко говоря, отношение Энгельса к России и русским было секретом только для советских коммунистов). Впрочем, и беспристрастные факты свидетельствуют о том, что после триумфа 1812 года Россия с удручающим однообразием демонстрировала неспособность превратить мужество, терпение, выносливость, самоотверженность русского солдата в военную победу. Крымская война, в ходе которой огромной (в теории) русской армии противостоял малочисленный десант западных союзников, закончилась сокрушительным поражением. Таким же сокрушительным — но еще более кровопролитным и дорогостоящим — поражением закончилась война с Японией (1904—1905). Первая мировая война, в ходе которой русская армия понесла людские потери бблыдие, нежели ее западные союзники, закончилась для союзников победой, а для России — цепью тяжелых поражений на фронте, нарастающим экономическим кризисом в тылу, распадом государства и, наконец, «Брестским миром», условия которого мало чем отличались от капитуляции.
Одним словом — в военной области большевикам досталось не самое завидное наследство. Мало того, они еще сами поработали над тем, чтобы это «наследство» промотать и растранжирить. Тех кадровых офицеров русской армии, которые не погибли в сражениях Гражданской войны и не успели эмигрировать, большевики истребили почти поголовно. Беспощадно стреляли в 1918—1920 годах; несколько тысяч бывших офицеров арестовали в 1929—1931 гг.; в рамках крупнейшей чекистской операции «Весна»; немногих уцелевших добили в годы Большого Террора 1937—1938 гг.
Вот так, с «чистого листа», залитого кровью командиров старой русской армии, Сталин начал готовить новое поколение командных кадров. Будем справедливы — Хозяин старался как только мог. Он холил и лелеял верхушку армии, осыпал ее почестями и привилегиями. Уровень материального и социального комфорта, в котором жили «красные командиры», намного превосходил все, что было доступно высококвалифицированному инженеру или врачу (не говоря уже о нищем колхознике или живущем в фабричном бараке полуголодном рабочем). Затраты были большими. Значительно хуже обстояли дела с результатом.
В любой стране и во все века военная карьера была одним из способов, позволяющих парню из простой, бедной семьи «выбиться в люди». Беда в том, что в Советском Союзе этот способ стал едва ли не единственным, а происхождение из семьи «беднейшего крестьянина» стало непременным условием успешной карьеры. В итоге желающих подняться «из грязи в князи», ничего не делая, ничему не учась, ни за что реально не отвечая, а всего лишь согласившись носить казенные сапоги и шинель, стало слишком много. На свою командирскую службу они смотрели как на счастливый лотерейный билет, гарантирующий пожизненный комфорт и беззаботное существование. Увы, на вчерашних деревенских люмпенов, не имевших ни ума, ни образования, ни дворянской чести, ни пролетарской «революционной сознательности», обильная жратва (и еще более обильная выпивка) подействовала совершенно разлагающе.
«...Роскошный зал клуба был погружен в полумрак. Большой вращающийся шар, подвешенный к потолку, разбрасывал по залу массу зайчиков, создавая иллюзию падающего снега. Мужчины в мундирах и смокингах и дамы в длинных вечерних платьях или опереточных костюмах кружились в танце под звуки джаза. На многих женщинах были маски и чрезвычайно живописные костюмы, взятые напрокат из гардеробной Большого театра. Столы ломились от шампанского, ликеров и водки... Какой-то полковник пограничных войск кричал в пьяном экстазе: «Вот это жизнь, ребята! Спасибо товарищу Сталину за наше -счастливое детство!»
Так знаменитый чекист-невозвращенец, резидент НКВД в Испании, Орлов (Фельдбин) описывает бал в клубе НКВД, имевший место быть в 1936 г. Разумеется, были и другие командиры, и кричать они пытались совсем о другом. Так, командующий Белорусским военным округом командарм И.П. Белов, побывавший в служебной командировке в Германии, 7 октября 1930 г. писал оттуда Наркому обороны СССР Ворошилову:
«...Когда смотришь, как зверски работают над собой немецкие офицеры — от подпоручика до генерала, как работают над подготовкой частей, каких добиваются результатов, болит нутро от сознания нашей слабости. Хочется кричать благим матом о необходимости самой напряженной учебы — решительной переделке всех слабых командиров...» (71, стр. 272).
Белова расстреляли. И не его одного. Подробное рассмотрение причин, замысла и хода Большого Террора выходит далеко за рамки нашего повествования. Отметим лишь несколько моментов, имеющих непосредственное отношение к теме данной главы.
Один из самых распространенных мифов состоит в том, что к середине 30-х годов были подготовлены высокопрофессиональные и (что уже совсем необъяснимо) «опытные» военные кадры, и лишь «репрессии 37-го года лишили армию командного состава». Спорить по данному вопросу не о чем. Надо просто знать факты. За два года (1938—1939) Красная Армия получила 158 тысяч командиров, политработников и других военных специалистов. За три предвоенных года (1939—1941-й) военные училища окончили 48 тыс. человек, а курсы усовершенствования — 80 тысяч. В первой половине 1941 г. из училищ и академий в войска было направлено еще 70 тыс. офицеров. Всего на 1 января 1941 г. списочная численность командно-начальствующего состава армии и флота составляла 579 581 человек. Кроме того, за четыре года (с 1937-го по 1940-й) было подготовлено 448 тыс. офицеров запаса (150).
Арестовано же в 1937—1938 г. было (по данным разных авторов) никак не более 10 тысяч командиров и политработников (1, стр. 368). Что же касается именно погибших в годы репрессий, то наиболее полный поименный перечень, составленный О. Сувенировым, состоит из 1634 фамилий расстрелянных и замученных в ходе «следствия» командиров (149). Не пытаясь даже в малейшей степени оправдать это тягчайшее преступление и обелить руководителей и непосредственных исполнителей кровавого террора, следует все же признать тот очевидный факт, что если бы все погибшие остались в живых, то общее число командиров Красной Армии выросло всего лишь на 0,3 процента.
Весьма скромный некомплект командного состава (13% на I января 1941 г.) был обусловлен вовсе не репрессиями, а троекратным за три года ростом численности и огромным ростом технической оснащенности Вооруженных сил. Наконец, следует в очередной раз вспомнить о том, что пресловутый «некомплект» — это всего лишь несоответствие фактической и штатной численности. А штатные расписания могут быть самые разные. Например, в вермахте на одного офицера по штатным нормам приходилось 29 солдат и унтер-офицеров, во французской — 22, в японской — 19. И только в Красной Армии предполагалось наличие одного офицера (политработника) на 6 солдат и сержантов (1, стр. 365). Нельзя сказать, чтобы от такого «избытка» командиров в Красной Армии стало больше порядка.
«Я воевал в войну 1914—1917 годов, — писал 10 июля 1942 г. секретарю ЦК ВКП(б) Маленкову командир 141-й сд полковник Тетушкин. — В штабе полка были двое: командир полка и адъютант, в штабе дивизии трое-четверо—и все. Теперь у нас на КП командира полка — десятки людей, на КП командира дивизии — сотни, а в армии или на фронте я даже не могу сказать, там — тучи. Причем все они ездят на машинах, приезжает, привезет какую-нибудь писульку и завалится спать при этом штабе на неделю. А у противника штат тылов и штабов минимум раз в десять меньше нашего...»
Ни на чем, кроме голословных утверждений,
