фигуры, вооруженные камнеметами. Выяснять, кто есть кто, долго не пришлось; пароль и отзыв не понадобились. Сержант потребовал отвести его к командиру. Им и оказался Кирпич, единственный на весь Бастион офицер. Остальные погибли, даже капралы. По словам лейтенанта, изначально на усиление группировки в город прислали целую роту из Моркарской Бригады, но все, что от нее теперь осталось, это восемнадцать бойцов, способных держать оружие. Были и раненые – семеро. Медика ухлопали сегодня утром.
«Куда ни кинь, всюду клин», – подумал Сказочник, услышав эти «жизнеутверждающие» новости.
Бойцы Моркарской не переставали удивляться, как подпехам удалось пройти в окруженный город. Сержант объяснил. Удивление вступило в следующую фазу, когда зеленые рассмотрели самого низкорослого члена взвода. Этайн не смутилась, привыкла уже к такой реакции и не замечала ее. А Кирпич ни о чем не спрашивал, просто бросил на эльфку пару долгих взглядов. Потом, видимо, решил, что не его дело. Раз она с подпехами, значит, так надо.
– Говоришь, только сейчас они кольцо замкнули? – спросил Кирпич, входя в довольно широкий и глубокий блиндаж, освещенный масляной лампой. На столе лежали карты.
Подпехи расположились у порога. Кто сел, кто прислонился к стене.
– Выходит, так, лейтенант.
– Эх, если бы рацию не уничтожили… Глянь, сержант. Где наши друзья теперь?
Сказочник выложил все, что знал, все, что смог выудить Гробовщик. Кирпич уперся обеими руками в стол.
– Что ж… грядет жаркая вечеринка… это точно… так какие твои планы, Сказочник?
– Никаких. Мы не баклуши бить пришли. Из кольца нам не выбраться, а сидеть сложа руки не будем. Драться так драться.
Кирпич посмотрел на него, потом перевел взгляд на остатки взвода подпехов.
– Ладно. Каждый ствол у меня на счету. Но… я так соображаю, у вас секретное задание… боюсь, вы тут застряли. И можете не дойти до конца.
Подпехи и бывшая пленница смотрели на лейтенанта.
– Просто предупреждаю…
– Нет проблем, – ответил Сказочник.
Кирпич пожал плечами.
– Тогда придется засучить рукава. Мы как раз к штурму готовились. Хорошо, если эльфюги протянут время, чтобы дать возможность нашим подойти. Но это, если подкрепление вообще идет. Вот в чем закавыка.
– Не будет языками чесать, лейтенант, – отозвался Сказочник.
– Вот и началось… – сказал Шершень, входя в «госпиталь», святилище полуразрушенного храма, что стоял на холме в северо-восточной части города.
На расстеленных спальных мешках и кусках брезента лежали раненые гоблины. У кого туго перевязана культя и почти скрыто бинтами лицо. У кого нет обеих ног. У кого что-то с брюшной полостью. Шершень определял с первого взгляда и понимал, что большинству из семерых больше не светит не только воевать, а даже просто вести нормальную жизнь.
Одурманенные лекарствами, раненые спали. Кто-то стонал во сне и рычал, дергая конечностями, словно пес.
В углу, уронив голову, дремал гоблин с перехваченной крест-накрест грязным бинтом головой.
Шершень осмотрелся. Еще недавно здесь хозяйничал убитый санитар, теперь придется хозяйничать ему. В воздухе стоял стойких запах некроза и грязи. Лекарства и растворы для дезинфекции не справлялись с вонью.
Подпех снял ранец, оружие и положил все это там, где громоздилось убогое медицинское хозяйство. Затем потряс за плечо спящего гоблина. Тот вскочил, гаркнув, словно ему дали хорошего пинка, и вытянулся во фрунт.
– Спокойно, братишка, – сказал Шершень. – Я не офицер.
Гоблин облизнулся, расслабился.
– Как зовут?
– Штифт!
– Шершень.
Подпех огляделся.
– Ну вводи в курс дела, раз ты дежурный. Теперь я вроде как за старшего…
Штифт улыбнулся.
– Наконец-то… Это вы из новых?
– Ага.
– У нас тут куча делов. Гребень и Удод совсем плохи. Помирают.
– Тогда давай – за работу. Там будет драка, а мы займемся своими делишками. Вода найдется – руки помыть?
– Найдется, – хмыкнул Штифт. – Только спиртом, поди, лучше дезинфекцию проводить. Вон целая канистра.
«Храм Бога Войны Творга Могучего, – думал Хилый, рассматривая руины каменной громады, стоящей на холме. – О нем написано в «Истории войн». Этот случай… Вообще автор много писал про Злоговар – тех времен, когда эльфы прошлись по нему огнем и мечом… Дети Цветов перестроили храм, не стали сравнивать до основания, как было с другими… Почему? Кто ж их знает? Кто скажет?
А когда-то это была еще и крепость. В ней двести зеленых в течение двух месяцев оборонялись от захватчиков. Со всех сторон окруженные, дрались до последней капли крови, выстояли и против магии, и против стрел, и против накатывающих валов отборной пехоты. Они держались, но все погибли. Брагох Даолаг пишет, что эльфы были настолько поражены мужеством и стойкостью гоблинов, что похоронили их с почестями, под храмом, вмуровали тела в основание, чтобы увековечить их память. Такова легенда. Но скорее всего она врет – эльфы наверняка сбросили тела в вонючую яму и сожгли, как бешеных собак. Сожгли, а пепел закопали, после чего насадили на этом месте очередной сад. Стерли это неприятное воспоминание из своей памяти навечно, предали анафеме… А теперь здесь мы. Я. И все как будто повторяется. С тем же количеством шансов выжить в мясорубке. Нулевым…»
Хилый сидел в траншее вместе с двумя другими солдатами. У одного была базука, другой вооружился снайперской винтовкой. Третий, сам Хилый, держал гвоздемет дулом на юг, откуда ожидали атаки.
Первая линия обороны. Сюда враг обрушит всю ярость первого натиска. Гоблины размазаны на фронте шириной почти в сто пятьдесят метров. Меньше двадцати единиц личного состава.
Хилый обернулся на Храм. Туда отступят те, кому удастся выжить. Там – последняя линия. Повсюду взрывчатка. Эльфам не достанется храм Творга. Снова не достанется.
Хилый ощутил холодную дрожь, пробирающую до костей.
«Мелодраматично. Мистически. Словно в романе, словно в нелепой сказочке или армейской байке, сложенной солдатом с убогой фантазией… Это глупо. Очень глупо и несправедливо. Мы – не они. Нас, в конце концов, не двести, – подумал новоиспеченный капрал, поправляя очки. – И я не хочу так умирать!»
– Говорят, они поят свою пехтуру какими-то магическими отварами, – сказал гоблин справа от Хилого. Оптический прицел его винтовки обмотан, словно шарфом, чистой лентой из плотной тряпицы. – И от них эльфюги дуреют. Крышу у них отрывает, и они лезут напролом. Им наплевать, что в морду им лупит гвоздемет. Они будут идти. Потому что знают: если зелье не подействует и они не смогут выполнить приказ, их расстреляют… Такая вот любовь к своим.
Гоблин повернул голову к Хилому и приподнял брови.
– Вчера был бой. Вон там, где подбитый «онагр», видишь? Там была чертова куча трупов. Три взвода мы их положили, а эльфюги лезли и лезли. На кучу, прямо под очереди. Дерьма кругом было, скажу я тебе… Лезли и скатывались. А тем, кто следом пер, легче было – словно мостик через траншеи… Хлоп-хлоп! Легкими ножками по трупам, чтобы получить промеж глаз!
– Зачем ты мне это говоришь? – спросил Хилый.
