Ромка, насупившись, молчал всю дорогу. Он уже был по горло сыт всякими картинами и надеялся, что его спутницы сжалятся над ним и не станут заставлять пялиться еще на одни. Но «Сааб» подкатил к ступеням Пушкинского музея, Лешка с Катькой выскочили из машины, помахали на прощание Володе и, купив в кассе билеты, резво побежали вверх по лестнице.
Ромка плелся позади девчонок, бормоча себе под нос, что он вовсе не намерен тратить время на всякую ерунду, и поначалу вообще не смотрел по сторонам. Однако потом, в зале импрессионистов, куда приволокла их Лешка, вдруг замер у знаменитой картины Матисса с изображенным на ней аквариумом с красными, плывущими по кругу рыбками. Губы у него зашевелились, но он ничего не произнес, а Лешка удовлетворенно улыбнулась. Ну наконец-то ее брата хоть что-то здесь заинтересовало! Неприятно же, когда кто-то постоянно зудит тебе под нос и все время куда-то торопит.
Однако Ромка, оторвавшись от красных рыб, шустро обежал весь зал и снова прицепился к Катьке.
— Ознакомилась? Ну и хватит. Слишком много хорошего тоже нехорошо. В другой раз в Москву приедешь и снова на все это позыришь, если тебе так этого захочется, только, пожалуйста, без меня. А я есть хочу. У меня от одного только вида картин жуткий голод просыпается.
— А в Храм Христа Спасителя? — робко взглянула на друзей Катька, когда они вышли из музея. До Храма было рукой подать, и Катька завороженно уставилась на величественное сооружение. — Сколько раз я его по телику видела, а наяву он в сто раз лучше.
— Вот и любуйся на него отсюда. Все видно, что тебе еще надо? Сможешь всем сказать, что везде побывала. — Ромка задрал рукав свитера, чтобы взглянуть на часы. — Время-то обеденное, а когда мы еще до Дарьи Кирилловны доберемся? Что ты ей везешь, кстати?
— Конфеты воронежские, прямо с фабрики, и фотографии Серафимы Ивановны и ее собаки Альмы.
— Надеюсь, ты все с собой захватила? Катька похлопала по своей сумке.
— Я никогда ничего не забываю. Наконец-то Ромка воодушевился.
— У Дарьи Кирилловны и пообедаем. К кому-кому, а к ней я завсегда с превеликим удовольствием. И тебе она понравится, вот увидишь.
Он помчался к метро, не дав Катьке как следует осмотреться.
Дарья Кирилловна, стройная, моложавая и совсем не похожая на бабушку, встретила их в своем любимом бордовом халате, расшитом золотыми цветами.
— Проходите, проходите, — сказала она своим низким завораживающим голосом и, приподняв вверх брови, внимательно оглядела Катьку. — А это… Я, кажется, догадываюсь…
— Это наша Катька и есть, — опередив ее, объявил Ромка, будто в том, что Катька появилась в доме Дарьи Кирилловны, была его заслуга.
— Значит, ты тоже участвовала в поисках старинных монет? Мы о тебе, обо всех вас с Серафимой Ивановной часто вспоминали с огромной благодарностью, особенно тогда, когда ездили в Болгарию на могилу ее мужа. Ведь если бы не вы, этой поездки не случилось бы, и тетя Сима до сих пор бы не знала, где и как он погиб. Ну что ж, сейчас я вас буду кормить, а вы мне рассказывать о своих новых приключениях.
С кухни Дарьи Кирилловны, как всегда, доносились невероятно аппетитные запахи, от которых у Ромки прямо с порога потекли слюнки. Здесь они с Лешкой всегда чувствовали себя как дома, и сейчас он безмятежно развалился в кресле в ожидании, пока его позовут к столу.
Ждать долго не пришлось. Подав друзьям вкусное, запеченное с грибами мясо, Дарья Кирилловна с теплой улыбкой стала рассматривать привезенные Катькой фотографии.
— Расскажи-ка мне, как там моя старушенция одна поживает, не скучает по Москве и по нас с Анд-рюшей?
— Серафима Ивановна не одна, вы ведь знаете, что у нее теперь Альма есть. Вот она. — Катька указала на большую желтую дворнягу с грустными, все понимающими глазами. — А еще я часто ее навещаю, и Стае тоже. Мы ей помогаем, ходим в магазин или там в аптеку, и всегда будем помогать. Плохо только, что телефона у нее нет и она не может нам позвонить, когда ей что-нибудь надо.
— Вы прямо как тимуровцы, — улыбнулась Дарья Кирилловна. — Когда я была маленькой, повесть Аркадия Гайдара «Тимур и его команда» была у нас настольной книгой, и все мы старались подражать ее героям. И я с тобой согласна, телефон тете Симе действительно нужен. Катюш, а знаешь, что? Я дам тебе денег, а ты купишь для нее в Воронеже сотовый, чтобы он у нее всегда был под рукой и она могла позвонить и вам, и в поликлинику, если понадобится. Хорошо?
Девочка с готовностью кивнула.
А Лешка принялась рассказывать Дарье Кирилловне о том, как они спасали дога по кличке Банг и коллекцию кузнецовского фарфора, для чего им пришлось поехать в Воронеж, где им на подмогу пришли Катька со Стасом, и поэтому все у них удалось как нельзя лучше.
— А теперь Катька к нам в Москву приехала, — она с нежностью погладила подругу по плечу. — Я так ее ждала. До сих пор она о нашей жизни знала только по нашим рассказам, а теперь всех сама увидит. Мы сегодня уже успели у Матвея Юрьевича побывать и с Ариной в художественную галерею съездить.
— Отличная галерея, — подхватила Катька. — В ней я увидела одну замечательную картину. Ну, там, конечно, всяких картин полно, и самая главная на мольберте стоит, с небоскребами, «Восход» называется, но лично мне больше всего понравилась другая. Ее написал один воронежский художник, не помню, как его зовут. На ней наш каменный мост нарисован, причем совсем не такой, как теперь, а каким был в старину, лет пятьдесят назад или даже больше,
— Пятьдесят лет — это еще не старина, — улыбнулась Дарья Кирилловна и задумчиво произнесла: — Но я знаю, что его потом перестроили. Очень интересно было бы взглянуть на эту картину. Ведь в том месте, недалеко от каменного моста, жили мои дедушка с бабушкой. И мама моя тоже там родилась, а когда выросла, в Москву переехала. Я появилась на свет уже в столице, а деда с бабкой видела, когда была маленькой, мама меня к ним привозила. И, представьте себе, все еще помню этот мост.
— Правда? — Катька запнулась, помолчала и затараторила вновь: — А потом еще Володя, Аринин друг, отвез нас в Пушкинский музей. Но из-за Ромки мы ничего не успели толком рассмотреть, он вечно всем недоволен и всегда куда-то торопится.
— Чем это ты недоволен? — удивилась Дарья Кирилловна, видя, как Ромка смирно сидит на стуле и увлеченно поглощает ее кулинарные шедевры.
— Я музеями недоволен, — проглотив огромный кусок мяса, проворчал мальчишка. — И вообще я не понимаю, что такого во всех этих картинах, которые там развешаны. Нет, есть, конечно, такие, каких даже мне сроду не нарисовать, портреты, например. С другой стороны, зачем малевать людей, тратить на это время, когда можно сделать фотографию? Щелк — и готово. Ну, в прежние времена несчастным художникам приходилось рисовать всяких там знаменитостей, разных богачей, королей и графов, чтобы они могли увешивать стены своих старинных замков портретами предков. Но теперь-то вместо этого фотоальбомы существуют! Лично я вообще не люблю портреты, пусть их теперь историки разглядывают. Но там, в музее этом, есть вообще непонятные картины. Мне кажется, их нарисовать раз плюнуть. Вот, например, красные рыбы у Матисса, знаете, они у него в аквариуме по кругу плавают. Я сегодня этих его рыбок очень внимательно рассмотрел. Такое чувство, что их ребенок рисовал. Я, думаете, так не смогу? Так каждый дурак нарисует.
Дарья Кирилловна лукаво улыбнулась.
— Не все так просто. Фотограф передает образ, а художник — душу. А насчет Матисса… Видишь, ты сам заметил, что рыбки у него движутся как бы по кругу. Этого художник достиг сопоставлением разных цветов, выделив свой любимый, оранжевый, и нарочито нарушив привычные правила рисунка, для чего приподнял верхний край стола, чтобы на его рыбок можно было взглянуть одновременно с двух точек зрения: сверху и сбоку. Окружности стола, кстати, у него тоже расположены в разных плоскостях. Все эти «нарушения» и сделали картину такой реальной. У ребенка так бы не получилось.
Ромка во все глаза смотрел на Дарью Кирилловну.
— Надо же, какие сложности. А на вид и правда делать нечего. Впрочем, все гениальное всегда простым кажется.
— Вот именно, ты же у нас философ, все правильно понял, — она потрепала мальчишку по голове. — Есть много великих произведений, еще более простых на вид. Вы, надеюсь, слышали о Малевиче?
Катька зажмурилась и выпалила:
— Казимир Малевич. «Черный квадрат». Нам в школе его показывали.
— Молодец! «Черный квадрат» — самое известное произведение Малевича. Но у него много и других работ.
Дарья Кирилловна пошла в свою комнату и вынесла оттуда большой альбом.
— Вот, посмотрите на его картины.
Ромка открыл альбом и сразу наткнулся на репродукцию знаменитого «Черного квадрата», полистав, нашел еще и «Белый квадрат» и хмыкнул:
— И что ж, кроме этого вашего Малевича, никто больше квадраты рисовать не может?
— Квадраты-то рисовать мог и может каждый, ты прав. Однако «Черный квадрат» Малевича — это не просто написанный маслом четырехугольник, это, как бы получше выразиться, нулевая стадия новой, авангардной живописи. То есть в 1915 году Малевич призвал к отказу от изображения людей, вещей, природы и провозгласил переход к беспредметным формам. Черный квадрат для него — это элементарная форма выражения чистого цвета. Потом художник приступил к сочетанию чистых плоскостей и в том же году впервые ввел в русский язык термин «супрематизм», то есть превосходство беспредметности над старой живописью, «миром вещей», и провозгласил победу чистых красок. Это была самая настоящая революция в искусстве. Не случайно супрематические полотна Малевича до сих пор высоко ценятся во всем мире.
Дарья Кирилловна вновь сходила в свою комнату и положила перед Ромкой иллюстрированный журнал:
— Вот еще одна из «супрематических» картин Малевича. Она так и называется «Супрематизм». Художник написал ее в том же 1915 году, и уже в нашем, двадцать первом веке, на аукционе в Нью-Йорке британский дом «Филипс» оценил ее в двадцать один миллион долларов.
Ромка чуть не поперхнулся.
— Что? Вот за это? Вот за это самое двадцать один миллион? Тут же одни прямоугольники и линии. Да вы только поглядите! Черный прямоугольник, зеленый прямоугольник, ромб темно-синий, полоски всякие мелкие… И больше ничего. Странно как-то…
Внезапно он резво подскочил, не отрывая глаз от репродукции.
— А… А вы дайте мне ее копию, пожалуйста. Можно я сам ее сделаю?
— Сделай, если тебе так хочется, — разрешила Дарья Кирилловна.
С журналом в руках Ромка понесся в комнату ее внука Андрея, где стоял компьютер с принтером и сканером, и уже через несколько минут выскочил оттуда с яркой картинкой в руках.
— Ну надо же, двадцать один миллион баксов, — сверяя листок с образцом, он недоуменно покачал головой, затем кинул журнал на стол, убедившись, что сделанная им копия ничем не отличается от журнального варианта.
А когда они засобирались домой, в прихожей послышался шорох, и в комнате появился внук Дарьи Кирилловны Андрей, журналист известной газеты «Новости плюс». С ним, как и с его бабушкой, Ромка с Лешкой тоже были большими друзьями. И не сосчитать, сколько раз Андрей по первому зову приходил к ним на помощь, а потом, основываясь на их расследованиях, писал интересные статьи в свою газету.
— Какие люди! — воскликнул он. — Бабушку пришли навестить? А это кто ж у нас такая?
— Это Катька из Воронежа, мы тебе о ней сто раз говорили, — сообщил Ромка. — Можешь с ней познакомиться и заодно — попрощаться, потому что мы уже от вас уходим. Засиделись, хватит.
— Очень приятно, — улыбнулся Катьке Андрей. — Надеюсь, что мы еще увидимся?
Ромка пожал плечами.
— Вряд ли. Она здесь ненадолго.
— Увидитесь, увидитесь, — возразила Дарья Кирилловна. — Через день я жду вас у себя снова. Учтите, у меня будет много вкусных вещей.
— У бабушки послезавтра день рождения, — шепнул друзьям Андрей. — Приходите, не пожалеете.
