громадный барьер с тех самых пор, как появились современные виды животных; поэтому нам и не следует ожидать сходства более близкого между организмами на разных склонах Анд, чем между организмами на противоположных берегах океана, — не то пришлось бы допустить, что одни и те же виды были созданы в двух разных местах. В обоих случаях нужно исключить из рассмотрения те виды, которые были в состоянии пробраться через барьер, будь то каменный массив или соленая вода.
Растения и животные были здесь по большей части те же, что и в Патагонии, или очень близкие к ним. Тут водятся агути, вискаша, три вида броненосцев, страус, некоторые породы куропаток и других птиц; ни одно из этих животных не встречается в Чили, но все они характерны для пустынных равнин Патагонии. Тут есть также многие из тех же самых (впрочем, только для глаз человека, не сведущего в ботанике) чахлых колючих кустарников, та же сухая трава и карликовые растения. Даже черные, медленно ползающие жуки и те очень похожи на патагонских. а некоторые, я уверен, при самом строгом осмотре окажутся абсолютно тождественными с ними. Прежде я все время жалел, что мы вынуждены были отказаться от подъема вверх по реке Санта-Крус раньше чем достигли гор: у меня все еще оставалась затаенная надежда встретиться с какими-нибудь значительными переменами в характере страны; но теперь я уверен, что все дело свелось бы только к тому, что равнины Патагонии сменились бы круто уходящими вверх горами.
24 марта. — Рано утром я вскарабкался на гору с одной стороны долины и с удовольствием увидел широко раскинувшиеся пампасы. Это было то самое зрелище, которого я всегда ожидал с таким интересом, но тут я был разочарован; с первого взгляда оно показалось мне очень похожим на вид отдаленного океана, но вскоре в северном направлении я различил много неровностей. Наиболее интересной особенностью были реки, которые сверкали в лучах восходящего солнца, как серебряные нити, пока не терялись где-то в безграничной дали. В полдень мы спустились в долину и достигли домика, где помещались офицер и три солдата, проверявшие паспорта. Один из солдат был чистокровный пампасский индеец: его держали здесь с той же целью, с какой держат собаку-ищейку, — выслеживать всякого, кто захотел бы — пешком ли, на лошади ли — тайком пробраться мимо. Несколько лет назад один путник пытался остаться незамеченным, для чего сделал длинный обход вокруг соседней горы; но этот индеец случайно набрел на его след, целый день гнался за ним по сухим каменистым холмам, пока наконец не нашел беглеца укрывшимся в лощине. Здесь мы узнали о том, что серебристые облака, которыми мы любовались сверху, где все было залито солнцем, излили потоки дождя. Начиная с этого места долина стала постепенно раскрываться, а холмы по сравнению с оставленными позади гигантами казались всего лишь размытыми водой пригорками; потом долина перешла в слегка наклонную равнину, покрытую щебнем и поросшую низкорослыми деревьями и кустарником. Эта осыпь, хотя и кажется узкой, достигает, должно быть, 10 миль в ширину, прежде чем переходит 'в совершенно ровные на вид пампасы. В окрестности мы видели только один дом — эстансию Чакуайо; на закате мы остановились у первого же укромного уголка и расположились там на ночь.
25 марта. — Я вспомнил буэнос-айресские пампасы, увидев диск восходящего солнца, перерезанный горизонтом, ровным, как в океане. Ночью выпала сильная роса — явление, которого мы ни разу не встречали в Кордильерах. Дорога шла некоторое время прямо на восток через низменную топь, а выйдя на сухую равнину, сворачивала к северу, по направлению к Мендосе, до которой оставалось два долгих дня пути. В первый день нам понадобилось сделать 14 лье до Эстакадо, а во второй- 17 лье до Лухана, около Мендосы. Вся дорога проходит по гладкой пустынной равнине, на которой нам встретилось не больше двух-трех домов. Солнце сильно пекло, да и вся поездка была лишена какого бы то ни было интереса. В этой траверсии [пустыне] очень мало воды, и за второй день поездки нам встретилась только одна лужица. С гор стекает мало воды, да и та скоро поглощается сухой ноздреватой почвой, так что хотя мы ехали на расстоянии только 10–15 миль от наружного хребта Кордильер, но не пересекли тут ни одного ручья. Во многих местах земля была покрыта инкрустацией из соляных отложений, а потому тут были такие же солончаковые растения, какие растут около Баия-Бланки. Ландшафт носит однообразный характер вдоль всего восточного побережья Патагонии от Магелланова пролива до Рио-Колорадо, и, по-видимому, такая же местность простирается в глубь страны от этой реки и, поворачивая, доходит до Сан-Луиса, а может быть, и еще дальше на север. К востоку от этой изогнутой полосы лежит бассейн сравнительно влажных и зеленых равнин Буэнос-Айреса. Бесплодные равнины Мендосы и Патагонии покрыты слоем галечника, окатанного и накопленного тут волнами моря, тогда как пампасы, покрытые чертополохом, клевером и травой, образованы илом древнего эстуария Ла- Платы.
После двух дней утомительного путешествия на нас еще издали освежающе подействовал вид тополей и ив, растущих рядами вокруг селения и реки Лухан. Вскоре после приезда сюда мы заметили на юге какое-то клочковатое облако темного красновато-бурого цвета. Сначала мы подумали, что это дым от какого-то большого пожара на равнинах, но скоро увидали, что это рой саранчи. Она летела на север и, подгоняемая легким ветерком, обгоняла нас со скоростью 10 или 15 миль в час. Главное ядро насекомых заполняло воздух от 20 и, казалось, до 200–300 футов над землей, и «звук их крыльев был точно грохот запряженных множеством коней колесниц, мчащихся в бой» или, я бы сказал, вернее, точно завывание сильного ветра в снастях корабля. Даже сквозь авангард роя небо казалось гравюрой, отпечатанной меццо-тинто, но сквозь ядро его вовсе ничего не было видно; впрочем, насекомые летели не так плотно, чтобы не могли уклониться от палки, которой я размахивал. Когда они сели, то их было больше, чем листьев в поле, и поверхность земли сделалась из зеленой красноватой; после того как рой сел, отдельные насекомые продолжшш летать из стороны в сторону по всем направлениям. Саранча — обычное бедствие в этой стране: в этом году сюда уже прилетало несколько меньших роев с юга, где, как то происходит, очевидно, во всех частях света, саранча размножается в пустынях. Бедные крестьяне тщетно пытались отвратить нападение, разводя костры, поднимая крик и размахивая ветками. Этот вид саранчи очень похож на знаменитую Gryllus migratorius Востока, а может быть и тождествен с ней.
Мы переправились через Лухан, довольно большую реку, путь которой к морю, однако, известен очень плохо; не выяснено даже, не испаряется ли она и не теряется ли в равнинах. Ночевали мы в Лухане, небольшом селении, окруженном садами и составляющем самый южный возделанный округ провинции Мендоса; он расположен в 5 лье к югу от столицы. Ночью я подвергся нападению (ибо оно никак не заслуживает менее сильного названия) бенчуки, крупного черного, пампасского клопа из рода Reduvius. Нет ничего противнее того ощущения, какое испытываешь, когда по телу ползут эти мягкие бескрылые насекомые, около дюйма длиной. До того как клопы насосутся, они совсем плоские, но после того как нальются кровью, становятся круглыми, и в таком состоянии их легко раздавить. Один клоп, пойманный мной в Икике (они водятся и в Чили, и в Перу), был совершенно тощий. Я положил его на стол, и, хотя вокруг стояли люди, стоило подставить палец, как смелое насекомое тотчас же высовывало свой хоботок, бросалось на палец и, если ему позволяли, сосало кровь. Укус не причинял никакой боли. Любопытно было наблюдать, как во время сосания менее чем за десять минут тело клопа из плоского, как облатка, становилось шарообразным. Однако такого пиршества, которому бенчука был обязан одному из наших офицеров, было достаточно, чтобы насекомое оставалось растолстевшим целых четыре месяца; но уже после первых двух недель оно было совсем не прочь снова полакомиться.
27 марта. — Мы поехали в Мендосу. Страна была прекрасно возделана и похожа на Чили. Эта местность славится фруктами, и в самом деле не найдется ничего, что казалось бы таким цветущим, как эти виноградники и фруктовые сады с фиговыми, персиковыми и оливковыми деревьями. Мы покупали арбузы почти вдвое больше человеческой головы, чудесно освежающие и ароматные, по полпенни за штуку, а за три пенса — полтележки персиков. В провинции обработано и огорожено очень немного земли — немногим больше того, что мы видели по пути между Луха-ном и столицей. Как и в Чили, земля своим плодородием всецело обязана искусственному орошению, и поистине изумительно, какой необыкновенно плодородной становится благодаря орошению голая траверсия.
Следующий день мы провели в Мендосе. В последние годы благосостояние города сильно упало. Жители говорят: «Тут хорошо жить, но очень трудно разбогатеть». У низших сословий те же ленивые и бесшабашные нравы, что у пампасских гаучосов, да и одежда, конская сбруя и образ жизни почти такие же. На мой взгляд, город выглядит каким-то, вялым, заброшенным. Ни прославленной аламедой [бульваром] ни общим видом своим он не может идти ни в какое сравнение с Сантьяго; но приезжим из Буэнос-Айреса, только что пересекшим однообразные пампасы, эти фруктовые сады должны показаться восхитительными. Сэр Ф. Хед, говоря о здешних жителях, замечает: «Они пообедают, а потом уже очень жарко, и они 'ложатся спать, — ибо что им еще делать?» Я вполне согласен с сэром Ф. Хедом: счастливый удел обитателей Мендосы заключается в возможности есть, спать и бездельничать.
29 марта. — Мы выехали обратно в Чили через перевал Успальята, расположенный к северу от Мендосы. Нам предстоял длинный переезд в 15 лье по совершенно бесплодной траверсии.
В одних местах почва была совершенно голая, в других — покрыта бесчисленными карликовыми кактусами, вооруженными грозными иглами; местные жители называют их «маленькими) львами». Тут росли также немногочисленные низкорослые кустарники. Хотя равнина лежит на высоте почти 3 000 футов над уровнем; моря, солнце пекло немилосердно, а жара и облака мельчайшей пыли делали наше путешествие крайне утомительным. Дорога весь день. шла почти параллельно Кордильерам, но все же постепенно к ним приближалась. Перед заходом солнца мы вступили в одну из широких долин, вернее, бухт, открывающихся на равнину; долина вскоре сузилась в ущелье, по которому несколько выше расположен дом Вилья-Висенсио. Так как весь день мы провели без капли воды, наши мулы и мы сами томились жаждой и жадно высматривали поток, струящийся вниз по долине. Любопытно было следить, как постепенно появлялась вода: на равнине русло было совсем сухим, потом оно понемногу слегка увлажнялось, затем появились лужи, которые вскоре стали соединяться между собой, и у Вилья-Висенсио уже струился прелестный ручеек.
30 марта. — Одинокую избушку, носящую импозантное название Вилья-Висенсио, упоминают все путешественники, переходившие здесь через Анды. В этом месте, а также на соседних рудниках я провел следующие два дня. Геология окрестных мест очень интересна. Хребет Успальята отделен от главных Кордильер длинной, узкой равниной, или котловиной, подобной тем, которые так часто упоминались мной в описании Чили, только лежащей выше, на высоте 6 000 футов над уровнем моря. Этот хребет географически расположен относительно Кордильер почти так же, как гигантская горная цепь Портильо, но он совершенно иного происхождения: он состоит из различного рода подводных лав, перемежающихся с вулканическими песчаниками и другими замечательными осадочными отложениями; все это вместе очень похоже на третичные пласты на берегах Тихого океана. Исходя из такого сходства, я ожидал найти здесь окременелые деревья, которые вообще характерны для этих формаций. Ожидание мое оправдалось самым необыкновенным образом. В средней части хребта, на высоте около 7 000 футов, я заметил на обыкновенном склоне выступающие белоснежные столбы. То были окаменелые деревья, из коих одиннадцать были окременелые, а тридцать-сорок других превратились в грубокристаллический белый известковый шпат. Они были обломаны, и оставшиеся пни торчали лишь на несколько футов из земли. Стволы были от 3 до 5 футов в окружности. Они стояли на некотором расстоянии один от другого, но все вместе составляли одну группу. М-р Роберт Броун был настолько любезен, что изучил эти деревья, и нашел, что они принадлежат к подразделению елевых, но в то же время имеют черты семейства араукариевых, а в некоторых любопытных отношениях сродни тиссу. Вулканический песчаник, в котором залегали деревья и из нижних слоев которого они, должно быть, выросли, постепенно скоплялся вокруг стволов тонкими слоями, и камень до сих пор сохраняет следы их коры.
Немного нужно было иметь опыта в геологии, чтобы понять ту удивительную историю, какую раскрывала вся эта картина, хотя, сознаюсь, в первый момент я был до того изумлен, что едва верил несомненной очевидности, Я видел перед собой то место, где некогда группа — красивых деревьев качала свои ветви на берегах Атлантического океана в ту пору, когда океан этот (ныне отступивший на 700 миль) подходил к подножию Анд. Я видел, что они выросли из вулканической почвы, которая поднялась над уровнем моря, и что впоследствии эта суша вместе с еще стоявшими деревьями опустилась в глубины океана. В этих глубинах прежняя суша покрылась осадочными слоями, которые в свою очередь были залиты громадными потоками подводной лавы, — один такой массив достигал тысячи футов в толщину; потоки расплавленного камня и водные отложения пять раз поочередно покрывали друг друга. Океан, вмещавший такие высокие массивы, был, должно быть, очень глубок; но снова пришли в действие подземные силы, и теперь я видел перед собой дно этого океана, образовавшее горную цепь вышиной более 8 000 футов. Не дремали, однако, и те противодействующие силы, которые постоянно разрушают поверхность земли: огромные толщи пластов были пересечены множеством широких долин, а деревья, ныне обратившиеся в кремень, выступали теперь обнаженные из обратившейся ныне в камень вулканической почвы, откуда некогда, зеленые и цветущие, поднимали они свои высокие кроны. Теперь все вокруг совершенно бесплодно и пустынно; даже лишайник не может прилепиться к каменным слепкам прежних деревьев. Пусть такого рода громадные и едва укладывающиеся в сознании перемены и должны были когда-нибудь произойти, но тут все они совершились за период, недавний по сравнению с историей Кордильер, тогда как сами Кордильеры — образование буквально современное по сравнению со многими содержащими окаменелости пластами Европы и Америки.
1 апреля. — Мы перевалили через хребет Успальята и ночевали в таможне — единственном обитаемом месте на равнине. Незадолго до того, как оставить горы, мы увидели совершенно необычайную картину: красные, пурпурные, зеленые и совсем белые осадочные породы, перемежающиеся с черными лавами, были взломаны снизу внедрившимися в них в полнейшем беспорядке массами порфира всех цветов и оттенков — от темно-коричневого до самого яркого лилового. Я впервые увидел тут картину, действительно похожую на те красивые разрезы, какими геологи изображают внутренность земли.
На следующий день мы пересекли равнину и направились по течению того самого большого горного потока, который протекает у Лухана. Здесь поток был бурным и стремительным; переправиться через него не было никакой возможности, и воды в нем по-видимому, было больше, чем внизу, как то мы наблюдали и в отношении ручейка у Вилья-Висенсио. На следующий день к вечеру мы добрались к Рио-де-лас-Вакас, который считается самым трудным для переправы потоком в Кордильерах. Так как все эти реки быстры, коротки и образуются тающим снегом, то объем их сильно меняется в зависимости от времени дня. Вечером поток мутный и полноводный, но к рассвету он становится более прозрачным и далеко не таким стремительным. То же самое было и на Рио-Вакас, и утром мы переправились через эту реку без большого труда.
