смеялись они в свое время над угрозами Гитлера. Говорят, что политика угроз есть оружие слабых против пугливых. Ну что же, — пусть пугает генерал Эйзенхауэр ворон на огороде, если ему так нравится эта детская забава».[133]
Характерным в пропаганде начала 50-х гг. является все более частое сравнение вчерашних союзников СССР с Гитлером и его подручными. Это не могло не вызывать у американцев особой досады и негативного отношения. Но на это и был расчет. Кроме того, в сознании советских людей образ прежнего врага — гитлеровской Германии постепенно занимал новый — коварный американский империализм, «поджигатели войны из-за океана» и т. п.
Антиамериканская кампания еще более усилилась в связи с нараставшей волной антисемитизма. На заседании Президиума ЦК КПСС 1 декабря 1952 г. Сталин заявил, что «любой еврей — националист, это агент американской разведки. Евреи-националисты считают, что их нацию спасли США (там можно стать богачом, буржуа и т. д.). Они считают себя обязанными американцам».[134]
Правда, в самом конце 1952 г. Сталин заявил, что готов к диалогу с новым президентом США и даже соглашался на встречу с ним. Однако вскоре Сталина не стало.
Д. Эйзенхауэр, вступив в обязанности президента США, 16 апреля 1953 г. выступил с программной речью, обращенной, по существу, к новым советским лидерам. Сформулированные в ней принципы должны были, по его мнению, стать основополагающими в системе международных отношений. В общих чертах они сводились к следующему 1)ни один народ (как народ) нельзя считать противником, 2)ни одна страна не может добиться собственной безопасности и благосостояния, оставаясь в изоляции, 3) каждая страна обладает неотъемлемым правом самой определять способ правления и экономическую систему, 4) не может быть оправдана попытка любой страны навязать силой любую форму правления, 5) прочный мир не может быть основан на гонке вооружений и страхе перед его применением.
Оценивая послевоенную внешнюю политику СССР, Эйзенхауэр отмечал, что «Советское правительство придерживалось совершенно иного взгляда на будущее. В мире, каким оно себе представляло его, безопасность следовало найти не во взаимном доверии и взаимной помощи, а в силе. Целью было установление превосходства силы — любой ценой. И случилось так, что сам Советский Союз разделял и испытывал те самые страхи, которые он возбуждал в остальном мире». Правда, Эйзенхауэр оставил без комментариев тот факт, что внешняя политика самих Соединенных Штатов в эти годы также мало совпадала с указанными им принципами.
В качестве шагов, ведущих к разрядке международной напряженности Эйзенхауэр предлагал новому советскому руководству решить проблему освобождения военнопленных, подписания договора с Австрией, завершения корейской войны, установления мира в Индокитае и Малайе, объединения Германии и формирования в ней правительства на основе свободных выборов, установления международного контроля над атомной энергией и запрещение ядерного оружия, ограничения военного производства и передача высвободившихся средств в фонд развивающихся стран и т. п. Эйзенхауэр отмечал, что «новое советское руководство имеет сейчас драгоценную возможность осознать вместе с остальным миром, какая создалась опасность, и помочь повернуть ход истории». Заканчивалось его выступление призывом к советскому руководству «Мы готовы к этому, готовы ли Вы?».[135]
Последовавшие вслед за этим события показали, что советское руководство не смогло отрешиться от старых подходов во внешней политике. По-своему был откомментирован в советской печати и сам текст выступления Эйзенхауэра (который, конечно, опубликован в СССР не был). В редакционном комментарии газеты «Правда» отмечалось «Вина за создавшееся международное положение возлагается на советскую политику. Совершенно обойден вопрос о Китае и восстановлении его национальных прав, а также обойден такой вопрос как восстановление единства Германии в соответствии с Потсдамскими соглашениями».[136]
Однако, как показало последующее развитие событий, советские лидеры согласились и на мир в Корее, и на подписание Государственного договора с Австрией, и на установление мира в Индокитае, и на освобождение военнопленных. Только советская общественность, как и прежде, должна была верить официальной пропаганде о том, что за решение всех этих проблем она должна быть благодарна именно советскому правительству, инициировавшему и добившемуся данных результатов в результате непрекращающейся «борьбы за мир».
Глава 2
Военные приоритеты мирной экономики
Послевоенная эпоха связанна со сменой стереотипов, сложившихся в обществе за все предыдущие годы советской власти. Реформа ценностей по-своему была актуальна и для высших структур управления страной. Своеобразие исторического времени как раз заключалось в несоответствии перемен на разных социально-политических уровнях. В экономической жизни это было несоответствие между ожиданиями масс и задачами правящей партии.
Во второй половине 40-х годов СССР приобрел статус великой державы, способной отстаивать свои интересы во внешней политике. Победа над фашизмом и связанное с ней повышение международного престижа страны создали благоприятные предпосылки для трансляции идей социализма во всем мире. Преимущество социалистической системы по замыслу И. В. Сталина было необходимо доказать быстрым преодолением разрухи, восстановлением экономического потенциала и государственных механизмов. В то же время, во второй половине 40-х годов в полном объеме была осознана вся значимость милитаризации страны, как фактора внешней политики. Пропорции гражданской и военной отраслей экономики отразили стратегические и идеологические задачи, которые стояли перед лидерами партии и государства.
Советское производство послевоенных лет, унаследовавшее многие параметры военной экономики, отличалось не только стабильной организацией и управлением, но и направленностью на решение общегосударственных задач, что было в достаточной мере отражено в работах советских историков.[137] В послевоенный период наблюдались значительные тенденции к централизации экономического управления. Во многом благодаря им, не зависимо от колоссальных материальных и людских потерь, разрухи и голода у СССР сохранялись перспективы экономического противостояния с развитыми капиталистическими странами. За годы войны руководство страны приобрело опыт решения предельно сложных хозяйственных задач в кратчайшие сроки, при ограниченных ресурсах и возможностях.
Не смотря на окончание военных действий и наступление мирного времени, главным содержанием экономического развития страны оставалось военное строительство. Это обуславливалось потребностями международной политики, принявшей формы «холодной войны», амбициями статуса «сверхдержавы». Советское правительство постоянно готовилось к войне за выживание. После Великой Отечественной войны атмосфера напряженности в отношении возможного вооруженного конфликта со странами Запада не только не уменьшилась, а наоборот приобрела еще более устойчивый характер. Об этом свидетельствуют материалы выборов Верховного Совета СССР 1946 года. В своих избирательных выступлениях практически все высшие руководители партии и правительства неизменно подчеркивали угрозу полномасштабного военного конфликта. Преобладание среди высшей элиты подобного мироощущения неизбежно сказывалось на формировании подходов развития экономики, делая неизбежным ее ярко выраженную милитаристскую направленность. [138]
Наиболее четко формат экономического развития советского государства сформулировал И. Сталин в своей программной речи на встрече с избирателями Сталинского округа Москвы 9 февраля 1946 г. Он выделил четыре основополагающие позиции, такие как металл — для производства вооружений и оборудования для предприятий, топливо — для поддержания работы заводов, фабрик и транспорта, хлопок — для производства обмундирования, хлеб — для снабжения армии.[139] Нетрудно заметить, что перед нами модель экономики, нацеленная, прежде всего, на обеспечение функционирования вооруженных сил и военно-промышленного комплекса. Для руководства страны одним из уроков победы стали меры по дальнейшему укреплению оборонной мощи за счет других отраслей народного хозяйства, которые в первую очередь влияли на рост благосостояния и уровень жизни населения. Очевидно, что все это программировало определенный ход экономического развития советского общества.
За вторую половину 40-х годов в СССР произошло практически полное техническое обновление вооруженных сил. Крупномасштабное перевооружение коснулось всех родов войск. Например, в авиационной промышленности после войны создано более 20 типов самолетов, 30 новых моторов и реактивных двигателей. В результате удельный вес реактивных самолетов в производстве авиационной техники увеличился с 1 % в 1946 году до 65 % в 1950.[140] Возрастали объемы производства промышленности боеприпасов. Так, потребности во взрывателях и дистационных трубках в мирные годы определялась в 35–40 млн. шт. в месяц, тогда как в военное время их производство не превышало 13 млн. шк. ежемесячно.[141] Для обеспечения аппетитов вооруженных сил постоянно происходило перераспределение ресурсов в пользу оборонного комплекса. В этом смысле характерно заключение Госплана СССР, сделанное к бюджету на 1948 год: «Повышение объемов поставок военной техники в 1948 году потребует переключения части производственных мощностей, в первую очередь рабочей силы, с производства гражданской продукции на производство военной продукции».[142]
В послевоенные годы структура отечественного ВПК складывалась вокруг трех специальных комитетов, образованных решением высшего руководства страны для работы в новейших сферах военного производства. Спецкомитет № 1 занимался атомной проблемой, его возглавлял Берия. Спецкомитет № 2 — созданием реактивной техники (Маленков). Спецкомитет № 3 — разработкой радиолокационных систем (Сабуров). Эти специальные комитеты представляли собой своего рода суперминистерства, которым не отказывали ни в чем.[143] В своих воспоминаниях Президент Академии наук СССР А. П. Александров подчеркивал: «Теперь можно открыто и прямо сказать, что значительная доля трудностей, пережитых нашим народом в первые послевоенные годы, была связана с необходимостью мобилизовать огромные людские и материальные ресурсы с тем, чтобы все возможное для успешного завершения в самые сжатые сроки научных исследований и технических проектов для производства ядерного оружия».[144]
Милитаризация и наращивание военного производства происходили на руинах в прямом смысле этого слова. О масштабе катастрофы свидетельствует тот факт, что на территории РСФСР было уничтожено почти 500 городов и рабочих поселков. 11 млн. человек остались без крова. В освобожденных районах действовало не более 13 % промышленных предприятий. Как известно, в городах, пострадавших от войны значительно сократилось количество населения. Так, например, в Сталинграде к моменту изгнания врага осталось 12,2 % жителей, а в Воронеже — 19,8 %.[145] Сложность экономической ситуации оправдывала экстренные, а порой и авторитарные, меры власти по восстановлению хозяйства. Разумеется, Сталин не мог упустить из виду столь удобный политический аргумент. Во второй половине 40-х годов апелляция к прошедшей войне и возможной будущей военной угрозе становиться неотъемлемой частью большинства его выступлений. Например, в выступлении перед избирателями г. Москвы 9 февраля 1946 года, Сталин намекнул на всевозможные «случайности» подобного рода, от которых необходимо застраховаться быстрым промышленным ростом. Причем речь шла о сферах производства, связанных с выпуском военной, а не гражданской продукции. Предполагалось ежегодно выпускать до 60 млн. тонн стали, 50 млн. тонн чугуна, 500 млн. тонн угля, 60 млн. тонн нефти,[146] то есть сырья и источников энергии для тяжелой и военной промышленности.
Таким образом, относительно послевоенного периода, скорее всего, правомерно говорить не столько о конверсии, сколько о производственной переориентации в рамках военно- промышленного комплекса. Руководство страны не смущало, что этот процесс противоречил насущным экономическим задачам и сдерживал рост уровня жизни населения. Как и в ряде других случаев, экономика оказалась подчинена внешнеполитическим и идеологическим программам. Не взирая на катастрофическое положение в стране, Сталин стремился извлечь и развить из победы максимальные геополитические выгоды.
Главным инструментом в осуществлении этих планов — военно-промышленный комплекс. Именно поэтому восстановление экономики происходило не через высвобождение финансовых средств из ВПК, а за счет материальных потерь населения. Средства массовой информации активно внедряли в коллективное сознание представление о необходимости общественными усилиями и жертвами компенсировать расходы страны на войну. Так оправдывалась жесткая налоговая политика, ограбление людей посредством государственных займов, убытки граждан от денежной реформы.
Общие расходы на войну и связанные с этим потери национального дохода были определены еще в конце 40-х годов. Они исчислялись ЦСУ СССР в размере 1890 млрд. рублей. Кроме того, потери доходов населения, государственных и кооперативных предприятий в период перехода от войны к миру и расходы на содержание армии оценивались 501 млрд. рублей. Долгое время сказывались потери национального дохода в результате демографических изменений, порожденных войной. Они исчисляются суммой 1664 млрд. рублей. Таким образом, с учетом прямых и косвенных потерь, общий экономический ущерб СССР в 1941–1947 гг. составил 4734 млрд. рублей в ценах 1940 г. или 893 миллиарда американских долларов (по официальному обменному курсу Госбанка СССР в 1940 г.).[147]
Специфика экономической политики власти первых послевоенных лет была обусловлена особенностями ведения хозяйства и финансов в годы войны. По своему использованию
