обозначенными стандартами немедленно подвергалось критике и пресекалось. Так, с производства был снят учебник Денисова «Теория государства и права», где автор счел нужным только упомянуть об обстоятельствах, «при которых Советское государство станет ненужным».[259] В результате вместо серьезных исследований страницы научных изданий заполнялись громкими, но бессодержательными дифирамбами, как, например, такое: «… то, чего в вопросах государства не успел вследствие своей смерти сделать Ленин, сделал тов. Сталин. Уменье смело учитывать новые жизненные явления, факты действительности, уменье не цепляться за теоретические положения вчерашнего дня, а смело двигать вперед теорию марксизма-ленинизма представляют собой выдающиеся качества нашего великого учителя и вождя».[260]
Развитие концепции сохранения и усиления государства в ходе коммунистического строительства требовало уточнения его роли и функций. В этом смысле государственная власть определялась в качестве основного рычага в создании нового общества, важнейшим условием утверждения новых отношений. При этом особо выделялась хозяйственно-организаторская и культурно-воспитательная деятельность советского государства. Эти две стороны государственного функционирования рассматривались в теснейшей и все более возрастающей взаимосвязи. Как считалось, именно расширение и усложнение этих функций обуславливало возрастание роли государства. С точки зрения хозяйственного аспекта государство объявлялось «той решающей силой, которая способна направлять все развитие советского общества в соответствии в экономическими законами социализма». [261]
Главным инструментом в осуществлении этой задачи рассматривался государственный план, с помощью которого используется закон стоимости для учета необходимых пропорций в производстве и распределении общественного труда и продукта. Как подчеркивал Председатель Госплана СССР Н. Вознесенский, «эта необходимость осуществляется Советским государством, которое определяет и обеспечивает выполнение определенных пропорций в распределении труда и материальных фондов в интересах укрепления социалистического строя и решения задач, поставленных государством для данного периода».[262]
Значительная роль советского государства признавалась и в дальнейшем укреплении колхозного строя. Считалось, что государство обеспечивает количественный и качественный рост производительных сил, индустриальной техники, используемой в колхозах через МТС. На этой основе происходит дальнейшее развитие социалистического экономического базиса в деревне. Ведь подавляющая часть машин, применяемых в колхозах, принадлежит государству, поэтому процессы механизации и электрификации села означали усиление ведущей роли государственной собственности во всех сферах колхозного производства, а это в свою очередь позволяло говорить об усилении организаторской роли государства в развитии колхозной экономики. В укрупнении колхозов, начавшемся в 1951 году, также виделась возможность дальнейшего повышения хозяйственной функции государства в отношении более эффективного использования трудовых ресурсов, земли и орудий производства.[263] Такое же значение придавалось культурно-воспитательной деятельности госорганов. Научные издания того периода следующим образом раскрывают эту функцию: «Только Советское государство, как подлинно народное государство, оказалось способным решать совершенно новую, несвойственную государствам старого типа задачу политического воспитания народа. Оно подняло на небывалую высоту сознательность и понимание общегосударственных интересов, оно воспитало в народах СССР чувство уважения друг к другу, чувство взаимопонимания, чувство любви к социалистической Отчизне, заботы о судьбах Родины».[264]
Анализируя приведенный материал, можно сделать одно любопытное наблюдение. Рассуждения о роли и значении государства в экономическом строительстве, воспитании масс во многом воспроизводят и повторяют задачи партии в тех же самых сферах общественной жизни. Подробное знакомство с научной периодикой послевоенного периода укрепляет это впечатление. На ее страницах значительно реже упоминалось о руководящей и направляющей роли коммунистической партии, а приоритеты были явно смещены в пользу государства как решающей силы, способной направлять все развитие советской державы, силы, нуждающейся в постоянном и всестороннем укреплении. На наш взгляд, в этом состояло сталинское видение властного устройства в целом, где государство в лице возглавляемого им правительства сосредотачивало реальные рычаги управления, все оперативное руководство социально- экономической и культурной жизнью и выдвигалось на передовые позиции во властной иерархии. В этом заключалось своеобразие сталинского режима «культа личности», когда неразвитость, а порою и просто отсутствие институтов гражданского общества, фактическое сращивание партийного и государственного аппаратов делало нереальным существование иных путей функционирования общественного организма.
Не случайно, что после смерти Сталина, его развенчание как классика марксизма-ленинизма происходило на основе критики его учения об усилении роли государства в коммунистическом строительстве. Хрущев вернулся к традиционным марксистским взглядам, прогнозировавшим постепенное уменьшение значения государственной власти в общественной жизни. На этой теоретической базе в конце 50-х — начале 60-х годов в СССР состоялся масштабный эксперимент по частичной передаче функций госвласти различным общественным организациям. Тогда в этом виделся стратегический путь восхождения к коммунизму. При всей непродуманности, поспешности, а порою и наивности этих процессов положительным здесь следует признать изменение отношения к общественным организациям, их статусу и роли в жизни страны. Сам факт появления в СССР на рубеже 50-х — 60-х годов всевозможных и многочисленных общественных организаций и объединений имел позитивное значение в плане формирования первых ростков гражданского общества.
Другим важнейшим компонентом сталинской концепции коммунистического строительства являлось развертывание борьбы в пережитками капиталистического прошлого. Утверждение новых коммунистических отношений напрямую зависело от вытеснения идеологических представлений и морали «старого мира» из общественного сознания. После ликвидации эксплуататорских классов борьба с пережитками прошлого возводилась в ранг основной задачи советского государства. Например, научные консультанты главного теоретического органа партии — журнала «Большевик» — в ответах на письма читателей следующим образом разъясняли суть данного вопроса: исчезла ли совсем классовая борьба в нашем обществе с уничтожением эксплуататорских классов и групп, с возникновением новых движущих сил общественного развития? Нет, не исчезла. Она приняла лишь другие формы. В настоящее время важнейшей формой проявления этой классовой борьбы является огромная и разносторонняя работа нашей коммунистической партии по преодолению живучих пережитков капитализма в навыках, привычках, быту и сознании советских людей. Эти пережитки — главный тормоз для продвижения вперед. Поэтому именно сюда направляет партия свой удар. Борьба против пережитков в сознании людей, борьба с проникающими в нашу страну буржуазными идеями, преодоление антинаучных взглядов на природу, предрассудков, старых привычек, борьба против индивидуализма и эгоизма — все это является борьбой за окончательное преодоление отставания сознания советских граждан, за дальнейший подъем каждого человека до уровня научного социализма, до уровня большевистской партии.[265]
Серьезной брешью в идеологической работе властей по решению этой задачи в послевоенный период стало участие большого количества простых граждан в освободительном походе против фашизма по странам Европы. Впервые, оказавшись в другом мире, советские люди получили возможность сопоставить жизненные реалии двух систем. Сравнение, как правило, оказывалось не в пользу Советского Союза. Данное обстоятельство хорошо понимали власти, рассматривая их как основу, где могли формироваться протестные процессы. Так, секретариат ЦК на заседании 27 мая 1946 года рассмотрел вопрос «О полиитческой работе среди демобилизуемых из Вооруженных сил СССР». Выдвигалось требование особого внимания к воинам, местные партийные и советские органы были обязаны организовывать им по прибытии домой торжественные встречи, обеспечивать их жилплощадью, вовлекать в общественно- политическую жизнь, выделять бесплатную подписку на центральные газеты «Правда», «Известия», «Комсомольская правда» и др.[266] На торжественном заседании по случаю 30-летия Великой Октябрьской социалистической революции один из лидеров страны В. Молотов подчеркивал важное идеологическое значение этого вопроса: «Наемные буржуазные писаки за рубежом предсказывали во время войны, что советские люди, познакомившись в своих боевых походах с порядками и культурой на Западе и побывав во многих городах и столицах Европы, вернутся домой с желанием установить такие же порядки на Родине. А что вышло? Демобилизованные солдаты и офицеры, вернувшись на Родину, взялись с еще большим жаром укреплять, развивать социалистическое соревнование на фабриках и заводах, встав в передовых рядах советских патриотов».[267]
Главным оружием партии и государства в борьбе с пережитками прошлого и влиянием буржуазных идей объявлялся советский патриотизм, возведенный в ранг государственной политики Советского Союза. На языке официальной пропаганды тех лет означало, что воспитание и культивирование чувства патриотизма — это не что иное, как беспощадная борьба, прежде всего, против раболепия и низкопоклонства перед иностранщиной и чуждого советскому народу буржуазного космополитизма. Выдвижение на первый план этой темы было не совсем традиционно с точки зрения марксистско-ленинского учения, которое гораздо больше внимания уделяло интернационалистическим мотивам. Как известно, лидеры большевистской партии начала 20-х годов вообще не рассматривали Россию в качестве локомотива ожидаемой мировой революции, а считали ее лишь плацдармом для установления коммунистической власти в развитых странах Западной Европы и, в первую очередь, в Германии. Сталинская доктрина строилась на иных подходах, с акцентом на советский патриотизм, на новый тип советского человека, находящегося на более высокой ступени развития, одухотворенного высокими идеалами большевизма. «Последний советский гражданин, — указывал Сталин, — свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства».[268]
Вне всякого сомнения, усилению патриотических акцентов во многом способствовала Великая Отечественная война, потребовавшая мобилизации всех нравственных и духовных сил народов Советского Союза. Однако принципиально новым моментом сталинской доктрины советского патриотизма стало сочетание таких двух компонентов, как любовь к Родине и строительство коммунизма. Это была крупная идеологическая находка. Подчеркивая величие русского народа и его истории, общественному сознанию внушалась мысль, что только у такой действительно великой нации мог появиться ленинизм.[269] Развернутая аргументация этого тезиса сопровождалась любопытными высказываниями. Вот один из многочисленных примеров: «Впервые в истории пролетариат обрел настоящее Отечество. Впервые широкие народные массы увидели в государстве не орудие своих классовых противников, а орган власти народа, взявшего свою судьбу в собственные руки. В этих условиях и возник советский социалистический патриотизм как новое явление, принципиально более высокое, чем патриотизм, проявляющийся на предшествующих ступенях развития общества. В нашем патриотизме любовь к своему нарду и к своей стране сливается безраздельно и полностью с любовью к своему государству, с пламенной преданностью советскому общественно-политическому строю, его основателям и вождям Ленину и Сталину».[270] Таким образом, получалось, что патриотом мог считаться только тот, кто разделял коммунистические идеалы и политику советского государства. Все находящееся за этими четко обозначенными рамками объявлялось вражескими происками, граничащими с предательством и изменой Родине.
Новое пропагандистское изобретение — советский патриотизм — стало той сердцевиной, вокруг которой строилась вся идеологическая работа послевоенных лет. На одном из совещаний в ЦК ВКП(б) Жданов подчеркнул государственную важность задач в этой области: «Если взялись за пятилетку хозяйственную, давайте возьмемся за идеологическую и вытянем ее. Что, сил не хватит? Хватит. Есть преемственность, есть великая преемственность великолепных традиций…»[271] Надо признать, что на это сил хватало. В эти годы не было такой сферы человеческой деятельности, которая бы могла развиваться без оглядки на сталинские ориентиры охранительного патриотизма. Особенно зримо это затронуло литературу и искусство. Хорошо известна целая серия идеологических постановлений ЦК ВКП(б) второй половины 40-х годов: «О журналах «Звезда» и «Ленинград», «О репертуаре драматических театров и мерах по их улучшению», «О кинофильме «Большая жизнь», «Об опере Мурадели «Вечная дружба» и др. Они дали сигнал к публичной травле многих выдающихся деятелей культуры: А. Ахматовой, М. Зощенко, Э. Казакевича, Ю. Германа, С. Прокофьева, А. Хачатуряна, Д. Шостаковича, С. Эйзенштейна и др.[272]
Проводником идеологи советского патриотизма в литературе являлась теория социалистического реализма. Концентрированно ее суть сформулировал А. Фадеев в своем выступлении на Всесоюзном совещании молодых писателей в марте 1947 года: показать нашего советского человека, как особого человека среди человечества, как носителя новой человеческой морали, показать его передовые, ведущие качества. Для достижения этого известный советский писатель требовал повернуть как молодых, так и крупных писателей к предприятиям, к колхозной деревне, к рядовой интеллигенции, ссылаясь на личный пример: «… для меня само слово завод звучало как музыка… рабочая обстановка, сами запахи волновали меня. Я смотрел, как ловко управляются рабочие с орудиями труда, завидовал им. Ведь в этом есть величайшая поэзия, это величественные вещи».[273] В качестве комментария к фадеевской мысли хочется заметить, что вряд ли его своеобразное отношение к производству могло искренне разделяться всеми без исключения советскими писателями и литераторами, но это однако никак не снижало качество их творчества.
Говоря о внедрении концепции советского патриотизма в литературу, необходимо отметить и другой важный момент — особое положение русской национальной литературы, которая определялась главенствующей среди литературного творчества всех народов Советского Союза. Русская литература рассматривалась как источник, обогащающий писателей других народов. Например, секретарь ЦК КП(б) Казахстана Ж. Шаяхметов писал в «Правду», что казахские писатели и поэты учились у передовой русской классической и советской литературы, у основоположника социалистического реализма М. Горького, у лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи В. Маяковского и др. По мнению секретаря Казахской компартии, еще до революции казахские писатели положили начало учебе у русских коллег. Эта учеба стала замечательной традицией: нет ни одного казахского литератора, на творчество которого не
