стол. Пахнет свежеструганными досками и речным песком, которым посыпан земляной пол.
— Ого! Да это же дворец! — закричал Петр Фролов, швыряя фуражку на стол. — Ну, где будешь спать?
Фролов заводила. Невысокого роста, коренастый, лобастый. Фуражку носил шестидесятого размера. Любил пофокусничать: снимет фуражку с чьей-либо головы: «Не моя?» И каким-то неуловимо быстрым движением напялит ее на себя аж по самые уши: «Моя!»
Все смеются, удивляются. Как так можно? Фуражка-то пятьдесят шестого размера!
Но однажды он попался. Напялил, а снять не смог. Потом ребята под общий хохот мыльной водой размачивали.
Забот, хлопот — целый день: набивать матрасы, размещаться, обкладывать снаружи дерном палатки, расчищать дорожки, посыпать их песочком. А потом еще надо бы на речку сбегать, посмотреть, послушать, как лягушки квакают. Но недосуг, старшина не пускает, кричит, разоряется.
Натрудились, намучились, а спать неохота: светло же еще, а отбой. Старшина тут как тут:
— Р-р-р-разговорчики!
Еле уснули. И только, кажется, глаза смежили — заиграла труба, закричал дневальный:
— Подъе-е-ом!.. Встава-ай!..
— Ох, поспать бы еще, понежиться…
— Братцы, а ведь сегодня полеты! Быстро!
Все быстро-быстро, бегом. Зарядка, туалет, завтрак — и строем к самолетам. Одеты мы уже по-летному: комбинезон, кожаный шлем с очками, а у кого даже перчатки с крагами. И где добыли?
Командир отряда, стоя в отдалении, лицом к самолетам, дает команду:
— Отря-а-ад! Становись!
И мы тут же выстроились возле левого крыла. Инструктор с техником встали возле мотора.
— Ррравня-а-айсь!.. Смир-рно-о! Товарищи инструкторы, ко мне!
Инструкторы шагают, сходятся, окружают командира полукругом. Короткий разговор, инструкторы дружно отдают честь, поворот кругом и — к самолетам!
— Запускать мото-оры!
Инструктор, в кожаном реглане, в застегнутом шлеме, статный, красивый, ловко забирается в переднюю кабину, а мы занимаем свои места: кто становится у стабилизатора, кто у крыла, кто помогает технику провернуть винт.
И по всей линейке — команды:
— Выключено?
— Выключено!
Клац, клац, клац, клац! — техники проворачивают винты.
— Внимание!
— Есть внимание!
Техник дергает за винт.
— Конта-акт!
— От винта-а-а!
И — вжи-вжи-вжи-вжи! — летчик крутит ручку пускового магнето.
Хлоп! Трах! Тр-тр-тр-тр! — стрельнув синим дымком, тут и там запустились, заработали, заурчали моторы.
Ох, сердце прыгает, прыгает! Здорово! Красиво-то как!
Мотор опробован, инструктор дает команду:
— Убрать колодки!
Убираем. Техник залезает в кабину: первый полет — инструкторский. Чуть отрулив, взлетают с предварительного старта. А мы строем идем к центру аэродрома, где уже торчат флажки, лежит посадочное «Т» и хозяйствует стартовая команда.
Наш первый учебно-летный день начался.
Старый лад
Мы идем, натыкаясь друг на друга, потому что смотрим вверх. Интересно! Самолеты, взлетев, собираются над аэродромом в строй. По звеньям. Первое — наше. Впереди — Рыбалко. Справа… Кто же это справа? Летит, словно привязанный, впритык. Наш, наверное, Ермолаев?
А левый! Левый! О-хо-хо! Вот умора! То обгонит, то отстанет. Чей это? Кто это?
Отряд пролетел над нами, так и оставив всех гадать, кто идет слева от Рыбалко. На старте поднялся спор. Каждый с пеной у рта отстаивал честь своего инструктора. Саша Чуднов тоже орал, а я молчал, потому что знал — справа от Рыбалко идет Людвичек, а слева, стало быть, Ермолаев. И сердце заныло. Ничего хорошего я не ждал от этого полета. Ведь должен же он понимать свой позор. Вот отсюда-то и «старый лад»! Будет он на нас вымещать свое неумение летать…
Отряд, развернувшись, шел к аэродрому. Хорошо шел, в общем-то слаженно, только один, портя строй, болтался где-то в стороне, и это была наша тройка!
Каждый хвастался своим инструктором:
— Вот наш идет! Вот наш идет!
А мы кусали губы. Хоть бы скорее садились, что ли! Разошлись, сели, зарулили.
— Кто полетит первый? Ты? Давай. Возьми ухо!
Петр Фролов воткнул в отверстие шлема трубку резинового уха, приладил, застегнул шлем. В кабине он присоединит трубку к резиновому шлангу, через который инструктор в специальный раструб будет давать в полете команды.
— Ну, ни пуха!
— К черту!
Побежал, забрался на крыло, козырнул, доложившись. Инструктор кивнул головой: «Садись!»
Сел, пристегнулся, поднял правую руку: «Готов!» Инструктор порулил к старту, попросил взлет. Курсант-стартер, осмотревшись, как учили — не рулит ли кто по взлетной, не идет ли на посадку — опустил к ноге красный флажок, поднял белый и картинно выставил его вперед: взлет разрешен! Самолет, мотая рулем поворота, как курица хвостом, побежал на взлет.
Первый полет — ознакомительный. Его делает инструктор. Он строит маршрут — «коробочку», проходит над аэродромом и садится.
Второй полет: ученик кладет ноги на педали, левую руку на сектор управления мотором, правую — на ручку управления рулями глубины и элеронами, но не управляет, а только прислушивается, как это делает инструктор.
В третьем полете уже пытается, под контролем инструктора, все это проделать сам. А дальнейшее будет зависеть от самого курсанта: освоит — значит, через определенное количество провозных выпустят в самостоятельный полет, а если нет, то выпустят на… «ундервуде». «Ундервуд» — это пишущая машинка, на которой будет напечатан приказ об отчислении из школы. Наш самолет шел на посадку.
— Второй! Кто полетит второй? Саша, ты?
Чуднов перевалился с ноги на ногу и улыбнулся, забавно сложив губы трубочкой. В такие моменты он походил на медвежонка, выпрашивающего конфетку, и в этой конфетке ему никогда не отказывали.
— Ну давай я, что ли…
Я подал ему ухо.
— А ты чего тянешь? — спросил он у меня.
— Боюсь что-то. Пусть остынет немного, а то как начнет на «старый лад».
Саша застегнул шлем.
— А-а-а. Ну и пусть! Не обращай внимания, — и побежал к самолету.
Петр Фролов, опустив голову, на ходу расстегивал шлем. Подошел, шумно вздохнул:
