– Не, вряд ли оклемается, – наклонился рядом Джангес. – От холода медленнее угасает всего лишь. Кости, вон, поломаны… Вряд ли…
– Все равно потащим! – Разведчик поднял голову. Никакого яростного пламени мести в его глазах не было, что пугало куда больше. – Наше дело – позаботиться, а уж Творца… Не снизойдут Небеса – хоть умрет среди друзей. Похороним, брат Торен отслужит по-человечески, как…
– Это уже едва ли.
В сарай втиснулся запорошенный снегом Сегеш. Хромая, приблизился к зловещему стойлу, глянул.
– Давно его так? – только и спросил он.
– Похоже, днем, – откликнулся Шагалан.
Атаман вздохнул.
– Теперь понятно, почему переговоры скомкали, ведали, твари, что отдавать-то, по сути, некого. Ну, эта ночь выродкам запомнится.
– Что с Тореном?
– У задних ворот тревога затеялась. Барокары, те, кто имел мужество сопротивляться, смекнули, что оборона рухнула, собрались в кучу и туда. Выбежало десятка два человек с бабами, детьми и стариками. Наших в заслоне пробили сразу. Затем подоспел я с ребятами… Далеко гнали проклятых, и трети не спаслось. А у нас Торен… Схватился отшельник на топорах с каким-то верзилой. Врага одолел, однако и сам… Принесли, говорят, совсем скоро упокоится. Вот подле мальчишки… Пойдемте, может, еще успеете проститься.
Раздвигая хлынувший к Йерсу народ, вожаки направились к дверям. На улице прямо у порога стояли угловатые носилки. Торен лежал на них полуодетый, но с огромным мотком ткани, тянувшимся от плеча к животу. Местами даже через эту нелепую повязку проступали темные расплывающиеся пятна. Отшельник, бледный почти как снег, что падал ему на лицо, неглубоко, часто дышал, задрав бороду к небу. Заметив подошедших, попытался приподняться, один из двух сопровождающих ватажников помог ему.
– Спасли… малыша? – На бескровном лбу от усилия навернулся пот.
Шагалан взял его холодеющую, дрожащую ладонь.
– Спасли, брат.
– Слава… Творцу Всеб… Как он?
Шагалан переглянулся с атаманом, тот мрачно покачал головой.
– Живой, – с трудом вымолвил юноша. – Правда, слаб очень, били крепко. Но-, выкарабкается обязательно. Обоим вам подлечиться, тогда и свидитесь.
– Это не для меня… – Отшельник откинулся на носилки. – Это Йерсу… жить да жить, а… я все… истек… Старался вот… как мог… а все равно… кровью грехи искупать… Хоть за малыша… порадуюсь…
Слова сменились бессвязным хрипом, раненый дернулся в судороге. Повинуясь знаку Сегеша, повстанцы подняли скорбную ношу и двинулись по улице.
– С собой понесем? – посмотрел вдогон Джангес.
– Понесем. – Атаман вздохнул. – Даже если Богу душу по пути отдаст. Потащим назад и раненых и убитых. Здесь-то их толком не похоронишь, да и могилам покоя не будет.
– Йерс покуда жив, – напомнил Шагалан. – И Торен…
– Ненадолго. Сами видели, кончается. Да и кто оправится после такой страшной раны? Грудь, почитай, напополам разнесло… А нам, братья, поторопиться бы. Что могли – сделали, пора следы зачищать и скрываться. Как бы гости какие незвано не объявились.
– Есть еще дело, атаман, – придержал старика Джангес. – Из-под дубинок Шагалана уцелело четыре латника. Он желает их допросить, народ требует повесить. Слово за тобой.
Сегеш повернулся к разведчику, посмотрел на него печальным взглядом.
– Уцелели, значит? Мы тут тоже по дороге в переулке наткнулись на побоище. Картина не из приятных. Не слишком ты, брат, похож на доброго сказочного рыцаря.
– И не претендую, – пожал плечами юноша.
– Бездоспешные там все мертвые уже валялись, но пара латников шевелилась. Мы им, впрочем, помогать не стали, на месте успокоили. А вы-то зачем со своими затянули?
– Мне надо с ними побеседовать, сир.
– Времени нет. Кто знает, куда последние выползни подевались и как скоро врагов ждать? Да и зачем? Уж не отпустить ли прикажешь в милосердии своем?
– На ваше усмотрение, сир. Мальчишку мы, боюсь, не выручили, так извлечем хоть какую-то пользу из свершенного. Я не уверен, что у нас еще много впереди таких моментов, таких разбитых хуторов.
Сегеш скривился, почесал жидкую бородку.
– Надеешься прок извлечь из болтовни? Ладно, пытайся, брат. Только быстро. И запомни, в любом случае за это, – он мотнул головой в сторону распахнутого сарая, – им утро живыми не встречать. И сам не допущу, и людей своих унимать не стану.
– А что с чужими людьми?
– Которыми?
– Бабы местные, старики. Дети малые. Все, кто убежать не успел.
– Не пойму я тебя, брат, – нахмурился Сегеш. – То ты покойниками улицы засыпаешь, то племени шакальему пощады испрашиваешь. Что, совесть вдруг проснулась некстати?
– С этим не знаком, сир. Когда нужно драться, я дерусь, когда не нужно – решаю миром. Бабам и так всем подолы оборвали, стариков отлупили, дети до старости кошмара не забудут. Не достаточно ли для них возмездия?
Атаман недовольно покосился на Шагалана, помедлив, махнул рукой.
– Черт с тобой, благодетель. Выгоним шатию за ворота, прежде чем гнездо палить. Будет воля Творца – сберегутся. Язвы эти, рассеянные по нашей земле варварами, надо выжигать каленым железом. А бабы… Что ж, пускай уходят. Однако латников, стольких моих ребят положивших, – он поднял указательный палец, – на перекладину. Что бы там тебе ни наговорили, уразумел? За Шургу и Торена с мальчонкой рассчитаться всей их черной крови не хватит.
В выбранном для пленных доме, похоже, единственном не занималось пока пламя пожара. Шагалан глянул на мельтешащие по поселку в отсветах тени. Времени и впрямь оставалось немного, никакой снегопад не помешает заприметить разгорающееся зарево. Внутри среди полутьмы и порушенной мебели гулял холодный ветер. Четверо пленников, связанные, в разодранном платье, мешками валялись в углу. Охранявшие их ватажники при появлении вожаков поднялись. Шагалан обозрел врагов, сухо ткнул в высокого бородача.
– Начнем с этого. Давайте в соседнюю комнату.
Командир барокаров, вероятно, не слишком еще очухался, потому втащили его почти волоком. Смотрелся он неважно. Подкашивающиеся босые ноги, порванное белье, грязь и кровь по всему телу – бедолаге явно успело перепасть и от повстанцев. Что юноша уверенно мог считать своей работой, так это огромный лиловый кровоподтек, закрывавший половину лица. Небрежно брошенный на лавку барокар при всем том зыркнул из-под спутанных волос непокорно и зло.
Выпустив охранников, Джангес притворил за ними дверь, сам устроился поблизости. Шагалан неторопливо прошелся по разгромленной комнате, выбрал более-менее уцелевший табурет, подтащил его к пленнику. Сел, долго и внимательно разглядывал угрюмого мужика.
– Если не ошибаюсь, – произнес холодно, – вы, сударь, возглавляли местных воинов. У частокола вы отказались со мной говорить, это упрямство ваши люди оплатили жизнями. Теперь я вновь предлагаю беседу.
Барокар не шелохнулся.
– Надеюсь, вы понимаете мою речь? Хоть немного знаком язык страны, в которую незванно ввалились? За несколько лет могли бы удосужиться освоить.
Бородач кинул исподлобья мрачный взгляд.
– Похоже, вы все-таки понимаете меня, – с удовлетворением кивнул Шагалан. – Итак, я хотел бы откровенно с вами побеседовать, сударь. Не собираюсь выпытывать никаких секретов и тайных планов, до которых вы никогда, видимо, и не допускались. Вообще-то меня не особо интересует даже ваше имя. Сразу и честно: о чем бы вы ни поведали, ваша судьба неизбежно будет безрадостной. Я, возможно, поступил бы
