общую яму соорудим, а ваших героев похороним по всем правилам. Пусть и прощальными почестями, но должен же Гердонез свободу оплатить?..
– Уж вам ли, сир, говорить об оплате? – заметил Шагалан устало. – Без вашего-то удара баталия вполне могла бы закончиться по-иному.
Сегеш глянул на юношу с прищуром.
– Благодарствую, сынок, на добром слове, хоть и понимаю – лукавишь, старика утешаешь. Отчаянно мои молодцы в атаку пошли, дружно, это верно. Порадовали. Только все равно раздавили бы их будто клопов, не сломайся прежде белокурые на вашей доблести. Уж я-то знаю доподлинно. А после того, что мельком увидеть довелось… Любой из вас, родные мои, страшней для мелонгов, нежели все наши ватаги вместе взятые. А потому вам самим определять себе дороги, нам же – лишь пособлять в меру скромных сил.
Стоявший рядом Опринья в разодранной кольчуге склонил голову, подтверждая речь атамана.
– Десять лет назад я провожал на таком же берегу мальчишек, покидающих родину. Не послушался мудрого Иигуира и отважного господина Эскобара, в гордыне своей верил, что сделаю для Гердонеза больше по эту сторону пролива. С тех пор многое изменилось. Я уже не тот, да и мальчишки… возмужали. Теперь-то никаких сомнений, прав был мессир Иигуир: не нашей удалью, но вашей мощью избавится страна от гнета Империи. Потому ваше ныне время, господа, приказывать, а уж старый солдат отработает за все годы отлучки.
Шагалан посмотрел в глаза каждому из ребят, тяжело поднялся. Замешкавшийся Эркол кинулся помочь, однако разведчик, закусив губу, отвел его руки. Выпрямился, вновь оглядел поле битвы, по которому среди массы разметанных тел перемещались фигуры ватажников. Главная их задача очевидна – собрать оказавшиеся нежданно ничейными оружие и доспехи. Едва ли у латников сыщутся какие-либо ценности, зато сама амуниция стоила недешево. Учитывая же, что на всякого повстанца приходилось по десятку павших мелонгов, день начинал чудиться на редкость удачным – победители сразу обретали неплохой капитал. Попутно разбирались завалы тел: варваров оттаскивали на один край поля, бойцов Эскобара – на другой. Принимавший их Арашан только печально мотал издали головой – живых не обнаруживалось. В качестве компенсации с ранеными врагами тоже не церемонились, приканчивая на месте. Бок о бок с ватажниками в разграблении активно участвовали и гребцы с захваченной галеры. Под занавес боя им удалось-таки посадить корабль носом на отмель, теперь он возвышался над водой мертвым, скособоченным чудовищем. Вторая галера, вовремя смекнув, чем оборачивается дело, предпочла ретироваться со всей возможной скоростью, даже не пытаясь помешать высадке. Впереди получивших внезапную свободу гребцов на берег выбрался Жига, неся на руках тяжелораненого Скоху.
– Кабо дождемся, – выдохнул наконец Шагалан, покосившись на бредущих с сопок Борхи и Дашера. Ребят откровенно шатало от усталости. – И его лошадей. Сколько из нас способны тронуться в путь?
– Немедленно? – Рокош удивленно поднял бровь. – Троих зацепило серьезно, Мори… очень серьезно. Вряд ли выкарабкается.
– Раненых – на попечение господина Сегеша, остальным – в поход. Знаю, братья, что тяжко, но это необходимо. Битву, допускаю важнейшую, мы выиграли, далее требуется выигрывать всю войну.
– И куда же направимся?
– Командор предполагал идти на Сегерхерд, не вижу причин менять планы.
– Новый бой? Приступ?
– Надеюсь, уладится без крови. Кабо прояснит. Чего они там такое нашли?
Вслед за ребятами ватажники несли от сопки чье-то тело. Вернее, волокли, столь громоздким оказался рыцарь в блестящих латах.
– Ронфрен, черт меня подери, – хмыкнул Рокош, когда процессия приблизилась вплотную. – Неужто жив господин граф?
– Шлем хороший! – Дашер буквально рухнул на землю рядом с товарищами. – И панцирь крепкий. Получил мечом или булавой, а всего-навсего оглушило. Ишь, заворочался, скоро совсем в себя придет.
– В этом нам повезло, – фыркнул Шагалан. – Будет кому описывать битву с самого начала.
Рокош усмехнулся, хлопнул ладонью по гулкому панцирю графа.
– Вот только концовки ему не описать. Представляешь, брат, выскочил на берег среди первых. Вопил несвязно и на врага мчался ураганом. Стрелы не берут, меч огромный, латы сияют, грудь во львах. Картина! Вот, похоже, мелонги и решили, что исключительно такой красавец и должен возглавлять отряда. Потому обстреливали его старательнее прочих, и латники навалились целенаправленно. В рубке граф, правда, выдюжил недолго, но удар отвлек на себя, командора прикрыл. Уже за это достоин благодарности. Верно я говорю, господин Ронфрен? – крикнул он в ухо разлепившему веки рыцарю.
Тот ошалело заморгал, закрутил головой, по-прежнему ничего не соображая. Кто был в силах, улыбнулся.
Пока Шагалан бродил по берегу в ожидании вестей от Кабо, подошел Эркол. Музыкант мучительно мялся, выдавливал малозначащие слова восхищения, затем наконец спросил.
– Вы уходите прямо сейчас?
– Да. На лошадях ли, пешком, но необходимо двигаться. А что? Сразу скажу, тебя мы взять не сможем.
– Я не о том, брат, – смутился повстанец. – Не укладывается в мозгу… Только что вы потеряли большую часть своих друзей… А теперь вдобавок, не задумываясь, покидаете раненых и тела погибших?.. Искренне преклоняюсь перед вашим подвигом, но… пугает… Я не заметил даже естественной человеческой скорби!.. Такое горе, а вы…
– Горе? – жестко глянул на него Шагалан. – Не вижу никакого горя. Есть бой, есть победа, есть павшие в бою. При чем здесь какое-то горе? Покажи его на поле, брат. Погибших надо хоронить, раненых – выхаживать, врага – добивать. Это я понимаю. Чего еще ты от меня ждал? Слез? Стенаний? Катания по песку? Кому это нужно, кому поможет? Ничего подобного действительно не было и быть не могло. Скорбь? Естественная? Я многократно говорил: к нам не стоит подходить с обычными мерками.
– То есть, – под напором разведчика голос Эркола дрогнул, чудилось, он сам готов разрыдаться, – плата за боевое могущество обязательно убийство всех и всяческих чувств? Бедная Танжина…
Шагалан посмотрел на музыканта, чуть смягчил тон.
– Не совсем верно, брат. Хотя, полагаю, уже этого тебе хватит, чтобы перестать сожалеть о той стародавней неудаче Маурома. Ты ведь привык купаться в эмоциях и не сумеешь отказаться от них. Лучше все останется, как есть. – Он опустил музыканту руку на плечо. – И нас прими такими, какие мы есть. Буря не разразится. Что же до почивших сегодня… Как сказал один мудрый человек, то были славные воины. Им посчастливилось сделать то, что следовало. Даст бог, у нас получится не хуже.
Конники вернулись часа через полтора. Запыленные, усталые, но довольные. Сам Кабо подъехал на взмыленном коне к друзьям, весьма ловко соскочил наземь. Прихрамывая, прошел вдоль круга, на миг соприкасаясь пальцами и взглядами с каждым. Шагалан подождал, пока он осознает новое положение вещей, затем поманил жестом.
– Гнали до самого города, брат, – понял Кабо. – Хоть и нелепо, когда три сотни человек удирают от двух десятков. Нелепо и страшновато.
– Мелонги не пытались огрызаться?
– Нет. Поначалу еще сохраняли какой-то порядок, часть ватажников, сунувшихся было наперерез, просто затоптали. Но далее паника всех до костей проняла. Под городом уже и снаряжение сбрасывали, и сапоги – лишь бы скорее до стен добежать, шкуру спасти.
– Много порубили?
– До сотни, пожалуй. У самых ворот отпустили.
– И крепкие ворота? – осведомился Шагалан.
Хромец скривился пренебрежительно.
– Да что ты, брат?! Это же не Галага, так, чуть больше деревни. Соответственно, и ворота точно с купеческого двора. О штурме никак мыслишь?
– А ты думаешь, сами сдадутся?
– Сегодня способны и сдаться, страху мы на них нагнали от души. Завтра… Если остынут, очухаются, то могут и упереться. Возьмем, разумеется, городишко, однако будет жарко.
