наказует нерадивых слуг и хозяев. Чтобы сойти на землю, Куге находится переплывать воздушное море. Отсюда возникли рассказы, что на пути своем она переправляется через реку. Колесница Чумы заменяется иногда ладьею, торой эта злоб ная дева, исполняя обязанность Харона или архангела Михаила, увозит души умерших. Когда в царствование Юстиниана свирепствовала чума, то н? море видели медную барку; в ней сидели черные мужи без голов, и куда направляли они свой путь, там немедленно начиналась язва. По хорутанскому преданию, Чума переезжала на ладье через реку Саву [315] . В замену платка, которым веет Моровая дева, германские предания говорят о венике: этот платок – метафора бурного облака, а веник – необходимый атрибут ведьмы, символ вихря, нагоняющего туманы и тучи.
В Норвегии Pesta, тощая, бледная старуха, ходит по земле с граблями [316] и веником, где она действует первым орудием – там еще остаются некоторые в живых: грабли не все дочиста загребают, а где метет веником – там решительно все умирают; часто она появляется в красном платье. Шведские саги рассказывают о старой деве (Pestjungfran), что впереди ее идет крошечный и прекрасный мальчик (эльф) с железными граблями (rifva – reibeisen), а сама она выступает с веком, и чт? остается в живых от ее передового спутника – то все подметает безжалостной рукою [317] .
Мифические представления, соединяемые с моровою язвою, распространяются и на холеру, и на скотский падеж. На Руси Холеру представляют старухой, с злобным, искаженным страданиями лицом [318] ; в Малороссии уверяют, что она носит красные сапоги, может ходить по воде [319] , беспрестанно вздыхает и по ночам бегает по селу с возгласом: «Була бида, буде лыхо!» Где она остановится переночевать, в том доме не уцелеет в живых ни единого человека. В некоторых деревнях чают, что Холера является из-за моря и что их – три сестры [320] , одетых в белые саваны; однажды мужик, отправляясь на базар в город, подвез с собою двух сестер Холер, они сидели на возу, держа на коленях узелки с костями; одна из них отправлялась морить людей в Харьков, а другая – в Курск [321] .
Сходно с этим новогреческое сказание упоминает о трех страшных женах, которые странствуют вместе по городам и селам и карают жителей моровою язвою: одна носит длинный свиток, где записаны имена приговоренных к смерти, другая – ножницы, которыми наносит людям смертельные удары, а третья – веник, которым сметает с лица земли все живое. Очевидно, что эти три Моровые жены, сербские три Куги и наши три сестры Холеры тождественны с древними парками, эвменидами и фуриями! [322] Болгары утверждают, что Чума и повальная Оспа, являясь по ночам, читают по книге, кто должен умереть и кто выздороветь [323] .
О чуме рогатого скота русские поселяне рассказывают, что это безобразная старуха, у которой руки с граблями; она называется Коровья или Товаряча [324] . Смерть и сама редко заходит в села, а большею частию ее завозят. Показывается она преимущественно осенью и ранней весною, когда скотина начинает страдать от бескормицы и дурной погоды. В феврале месяце, по мнению крестьян, Коровья смерть пробегает по селам – чахлая и заморенная. Чтобы прогнать ее в леса и болота, совершается торжественный обряд опахивания, то есть около селения обводится круговая, со всех сторон замкнутая черта, через которую Чума не в силах переступить [325] . Обряд этот употребляется и против холеры.
Я. Гримм сообщает следующий рассказ: встретила Чума крестьянина и попросила подвезти себя; узнавши дорогою свою спутницу, крестьянин стал молить о собственной пощаде, и Чума научила его обежать нагишом вокруг своего дома и закопать у порога железный крюк. Вместо того крестьянин обежал вокруг всей деревни, а железо закопал при самом ее въезде. Язва страшно свирепствовала в окрестностях, но не могла проникнуть в деревню, огражденную невидимою чертою и железным запором [326] . Коровья смерть нередко принимает на себя образ черной собаки или коровы и, разгуливая между стадами, заражает скот. У нас ее называют морною коровою, в Шлезвиг-Гольштейне – Kuhtod и Viehschelm; в Ирландии рассказывают о быке-эльфе (elfstier), который осенью приходит на сжатые поля и смешивается с деревенскими стадами [327] . У словенцев чума рогатого скота олицетворяется пестрым теленком: своим мычаньем этот оборотень умерщвляет коров и овец [328] . В Томской губернии сибирская язва представляется в виде высокого, мохнатого человека с копытами на ногах; он живет в горах и выходит оттуда, заслыша клятвы «язей те!», «пятнай те!» [329] .
Ведуны, ведьмы, упыри и оборотни
Народные предания ставят ведуна и ведьму в весьма близкое и несомненное сродство с теми мифическими существами, которыми фантазия издревле населяла воздушные области. Но есть и существенное между ними различие: все стихийные духи более или менее удалены от человека, более или менее представляются ему в таинственной недоступности; напротив, ведуны и ведьмы живут между людьми и с виду ничем не отличаются от обыкновенных смертных, кроме небольшого, тщательно скрываемого хвостика. Простолюдин ищет их в собственной среде; он даже укажет на известных лиц своей деревни как на ведуна или ведьму и посоветует их остерегаться. Еще недавно почти всякая местность имела своего колдуна, и на Украине до сих пор убеждены, что нет деревни, в которой не было бы ведьмы [330] . К ним прибегают в нужде, просят их помощи и советов; на них же обращается и ответственность за все общественные и частные бедствия.
Ведун и ведьма (ведунья, вещица – от корня вед, вещ) означают вещих людей, наделенных духом предвидения и пророчества, поэтическим даром и искусством целить болезни. Названия эти совершенно тождественны со словами «знахарь» и «знахарка», указывающими на то же высшее ведение [331] . Областные говоры, летописи и другие старинные памятники предлагают несколько синонимов для обозначения ведуна и ведуньи, называют их колдунами, чародеями, кудесниками и волхвами, вещими женками, колдуньями, чаровницами, бабами-кудесницами и волхвитками.
Чары – это те суеверные, таинственные обряды, какие совершаются, с одной стороны, для отклонения различных напастей, для изгнания нечистой силы, врачевания болезней, водворения семейного счастия и довольства, а с другой – для того, чтобы наслать на своих врагов всевозможные беды и предать их во власть злобных, мучительных демонов. Чаровник, чародеец [332] – тот, кто умеет совершать подобные обряды, кому ведомы и доступны заклятия, свойства трав, корений и различных снадобий; очарованный – заклятый, заколдованный, сделавшийся жертвою волшебных чар. Кудесник, по объяснению Памвы Берынды, чаровник; в Рязанской губернии ок?дник – колдун [333] ; кудесить – колдовать, ворожить, кудеса – в Новгородской и Вологодской губерниях: святочные игрища и гадания [334] , а в Тульской – чара, совершаемая колдуном с целию умилостивить разгневанного домового и состоящая в обрядовом заклании петуха (остаток древней жертвы пенатам). Стоглав замечает, что когда соперники выходят на судебный поединок, «и в те поры волхвы и чародейники от бесовских научений пособие им творят, кудесы бьют».
В основе приведенных слов лежит корень куд (чуд); старочеш. c?diti – очищать, zuatocudna – вода, то есть очистительная, cudar – судья (по связи древнего суда с религиозными очистительными обрядами). Профессор Срезневский указывает, что глагол кудити употребляется чехами в смысле заговаривать; у нас прокуда – хитрый, лукавый человек [335] . Корень чуд вполне совпадает по значению с див (светить, сиять); как от последнего образовались слова «диво», «дивный», «дивиться», так от первого – «чудо» (множ. чудеса = кудеса), «чудный», «чудесный» (в Новгородской губернии – кудесный) [336] , «чудиться», как с словом «кудеса» соединяется понятие о чародействе, так тот же самый смысл присваивают древние памятники и речению дивы. В Святославовом «Изборнике» (1073 г.) читаем: «… да не будеть влхвуяй влшьбы, или вражай и чяродсиць, или баяй [337] и дивы творяй и тробьный влхв» [338] ; Кормчая книга запрещает творить коби [339] и дивы [340] . Сверх того, дивами издревле назывались облачные духи – великаны и лешие (дивии люди и дивожены); согласно с этим, и слову «чудо», «чудовище» давалось и дается значение исполина, владыки небесных источников и лесов.
Таким образом, язык ясно свидетельствует о древнейшей связи чародеев и кудесников с тученосными демонами – великанами и лешими; связь эта подтверждается и сканд. tr?ll, которое служит общим названием и для тех, и для других [341] . Слово «колдун» в коренном его значении доселе остается неразъясненным. По мнению г. Срезневского, колдуном (славянский корень клъд – колд или калд – клуд – куд) в старое время называли того, кто совершал жертвенные приношения; в хорутанском наречии калдовати – приносить жертву, калдо ванц – жрец, калдовница и калдовише – жертвенник [342] .
В словаре Даля колдовать истолковано как ворожить, гадать, творить чары («чем он колдует? снадобьями, наговорами») [343] . Наконец, волхв – название, известное из древних рукописей и доныне уцелевшее в лубочных сказках и областных говорах: у Нестора слова «волхв» и «кудесник» употребляются как однозначащие [344] , в переводе Евангелия: «се волсви от восток приидоше во Иерусалим» (Матф. II, 1); в троянской истории о Колхасе сказано: «влхов и кобник хитр» [345] , в Вологодской губернии волхат (волхит) – колдун, волхатка (волхвитка) – ворожея, в Новгородской волх – колдун, угадчик, прорицатель, в Калужской валхви ть – предугадывать, предузнавать, малорус. волшити – хитрить; производные волшебный, волшебство пользуются гражданством и в литературной речи; у болгар волхв, вохв – прорицатель, волшина – брань, хорв. вухвец, вуховец – python и вухвица – pythonissa [346] , у Вацерада: phytones, sagapetae = wlchwec, wlchwico.
Сверх дара прорицаний волхвам приписывается и врачебное искусство. Рядом с мужскою формою «волхв» встречаем женскую «влхва» [347] , которой в скандинавском соответствует v?lva (valva, v?la, vala) – колдунья, пророчица – и притом, по свидетельству древней Эдды (см. Voluspa), существо вполне мифическое. Г. Буслаев сближает с этими речениями и фин. v?lho, velho – колдун; «как сканд. v?lva, – говорит он, – является в сжатой форме v?la, так и фин. v?lho изменяется в v?llo. По свойству славянского языка гласный звук перед плавным переходит по другую сторону плавного, например helm – шлем; потому v?lva, v?lho является в Остромировом Евангелии в древнеславянской форме влхв, а русский язык ставит гласный звук и перед плавным и после, например шелом: следовательно, волхв или волхов (у Нестора: волсви), собственно, русская форма». Корень для слова «волхв» г. Буслаев указывает в санскр. валг – светить, блистать, подобно тому, как жрец происходит от жреть, гореть [348] , и старинное поучительное слово принимает имена «волхв» и «жрец» за тождественные по значению.
Итак, обзор названий, присвоявшихся ведунам и ведьмам, наводит нас на понятия высшей, сверхъестественной мудрости, предведения, поэтического творчества, знания священных заклятий, жертвенных и очистительных обрядов, умения совершать гадания, давать предвещания и врачевать недуги.
Все исчисленные дарования исстари признавались за существенные, необходимые признаки божественных и демонических существ, управлявших дождевыми тучами, ветрами и грозою. Как возжигатель молниеносного пламени, как устроитель семейного очага, бог-громовник почитался верховным жрецом; с тем же жреческим характером должны были представляться и сопутствующие ему духи и нимфы. Как обладатели небесных источников, духи эти и нимфы пили «живую воду» и в ней обретали силу поэтического вдохновения, мудрости, пророчества и целений – словом, становились вещими: ведунами и ведьмами. Но те же самые прозвания были приличны и людям, одаренным особенными талантами и сведениями в деле вероучения и культа; таковы служители богов, гадатели, ворожеи, врачи, лекарки и поэты, как хранители мифических сказаний.
В отдаленную эпоху язычества ведение понималось как чудесный дар, ниспосылаемый человеку свыше; оно по преимуществу заключалось в умении понимать таинственный язык обожествленной природы, наблюдать и истолковывать ее явления и приметы, молить и заклинать ее стихийных деятелей; на всех знаниях, доступных язычнику, лежало религиозное освящение: и древний суд, и медицина, и поэзия – все это принадлежало религии и вместе с нею составляло единое целое. «Волсви и еретицы и богомерские бабы-кудесницы и иная множайшая волшебствуют», – замечает одна старинная рукопись, исчислив разнообразные суеверия [349] .
Колдуны и колдуньи, знахари и знахарки до сих пор еще занимаются по деревням и селам врачеваниями. Болезнь рассматривается народом как злой дух, который после очищения огнем и водою покидает свою добычу и спешит удалиться. Народное лечение главнейшим образом основывается на окуривании, сбрызгивании и умывании, с произнесением на болезнь страшных заклятий [350] . По общему убеждению, знахари и знахарки заживляют раны, останавливают кровь, выгоняют червей, помогают от укушения змеи и бешеной собаки, вылечивают ушибы, вывихи, переломы костей и всякие другие недуги [351] ; они знают свойства как спасительных, так и зловредных (ядовитых) трав и кореньев, умеют приготовлять целебные мази и снадобья, почему в церковном уставе Ярослава [352] наряду с чародейками поставлена зеленица (от зелье – злак, трава, лекарство, озелить – обворожить, околдовать, стар, зелейничество – волшебство) [353] ; в областном словаре: травовед – колдун (Калужская губ.), травница и кореньщица – знахарка, колдунья (Нижегородская губ.) [354] .
В травах, по народному поверью, скрывается могучая сила, ведомая только чародеям; травы и цветы могут говорить, но понимать их дано одним знахарям, которым и открывают, на что бывают пригодны и против каких болезней обладают целебными свойствами. Колдуны и ведьмы бродят по полям и лесам, собирают травы, копают коренья и потом употребляют их частию на лекарства, частию для иных целей; некоторые зелья помогают им при розыске кладов, другие наделяют их способностью предвидения, третьи необходимы для совершения волшебных чар [355] . Сбор трав и корений главным образом совершается в середине лета, на Ивановскую ночь, когда невидимо зреют в них целебные и ядовитые свойства. Грамота игумена Памфила 1505 года восстает против этого обычая в следующих выражениях: «…исходят обавници, мужи и жены-чаровници по лугам и по болотам, в пути же и в дубравы, ищуще смертные травы и привета чревоотравного зелиа, на пагубу человечеству и скотом; ту же и дивиа копают корениа на потворение и на безумие мужем; сиа вся творят с приговоры действом дияволим» [356] .
Заговоры и заклятия, эти обломки древнеязыческих молитвенных возношений, доныне составляют тайную науку колдунов, знахарей и знахарок; силою заповедного слова они насылают и прогоняют болезни, соделывают тело неуязвимым для неприятельского оружия, изменяют злобу врагов на кроткое чувство любви, умиряют сердечную тоску, ревность и гнев и, наоборот, разжигают самые пылкие страсти – словом, овладевают всем нравственным миром человека [357] .
Лечебные заговоры большею частью произносятся над болящим шепотом, почему глагол шептать получил значение колдовать; шептун – колдун, наговорщик, шептунья или шептуха – колдунья [358] , у южных славян лекарь называется «мумлавец» от мумлати – нашептывать [359] ; в некоторых деревнях на Руси слово «ворожея» употребляется в смысле лекарки, ворожиться – лечиться, привор?жа – таинственные заклятия, произносимые знахарями, ворожбит – колдун, знахарь [360] . В народной медицине и волшебных чарах играют значительную роль наузы, узлы, навязки – амулеты. Старинный проповедник, исчисляя мытарства, по которым шествует грешная душа по смерти, говорит: «Тринадцатое мытарство – волхование, потворы, наузы» [361] .
Софийская летопись под 1044 годом рассказывает о Всеславе: «…матери бо родивши его, бе ему на главе знамя язвено – яма на главе его; рекоша волсви матери его: се язвеио, навяжи нань, да носить ? (наузу) до живота своего на себе» [362] . По свидетельству Святославова Изборника, «проклят бо имей надеждж на человека: егда бо ти детищь болить, то ты чародеиць иштеши и облишьная писания на выя детьм налагавши» [363] .
В вопросах Кирика, обращенных к новгородскому епископу Нифонту, упоминается о женах, которые приносили больных детей к волхвам, «а не к попови на молитву» [364] . В слове о злых дусех, приписанном святому Кириллу, читаем: «…а мы суще истинные християне прельщены есмы скверными бабами… оны прокляты и скверны и злокозньны (бабы) наузы (наузами) много верные прельщают: начнеть на дети наузы класти, смеривати, плююще на землю, рекше – беса проклинасть, а она его боле призываеть творится, дети врачующе» – и несколько ниже: «…а мы ныня хотя мало поболим, или жена, или детя, то оставльше Бога – ищем проклятых баб-чародеиць, наузов и слов прелестных слушаем» [365] .
В Азбуковнике, или Алфавите, сказано: «…а бесовска нарицапия толкованы сего ради, понеже мнози от человек приходя щи к волхвам и чародеем, и приемлют от них некакая бесовская обояния наюзы и носят их на собе; а иная бесовская имена призываху волхвы и чародеи над ествою и над питием и дают вкушати простой чади, и тем губят душа
