— Был, а что?
— Ну, знаешь…
— Ты удивлен? — спросил Юрий.
— А как теперь у тебя с ним служба идет?
— Не понимаю… так же, как и шла… Кстати, не только я был у Соляника, но и Вербенко.
— Ну, это уж ты травишь, — употребил Лавров популярное на флоте словцо и засмеялся: — После второй рюмочки ты еще и не такое выдумаешь…
— Да не выдумываю я! Оба там были. Вместе и пошли туда… И что в этом плохого?
Наконец Лавров поверил. Его глаза холодно блеснули.
— Здорово у тебя получается! — Кривая улыбка скользнула по губам Лаврова. — Вместе с замполитом на свадьбы ходишь, командир части благодарность тебе объявляет… Есть чему позавидовать.
— Чему же тут завидовать? — тихо спросил Юрий, глядя на Лаврова так, будто не узнавал его. — Сегодня — благодарность. Может, и заслуженная. А было… Ты же сам знаешь… Думал, что и с корабля вылечу…
— Не только ты — все так думали.
— Кто — все?
— Командиры кораблей.
Юрий Баглай долго сидел молча, не двигаясь.
— Ты знаешь, как это было… Всем все известно… Но ты не знаешь, через какие муки я прошел и сколько выстрадал. Об этом ты меня ни разу не спросил, не поинтересовался. А Вербенко спросил…
— Поэтому и на свадьбу вместе пошли? — грубо пошутил Лавров и захохотал.
— Далась тебе эта свадьба! — вспыхнул Юрий.-
Соляник такой же человек, как и мы с тобой. И после свадьбы он еще больше стал меня уважать. И как командира, и как человека. Неужели ты этого не понимаешь?
— Почему же? Я все понимаю… Хм, «муки пережил»! А может, все мы в свое время через такие же муки прошли, только, со мной не носились, как с тобой носятся. Ты просто — любимчик у нашего командования. Грехи тебе отпускаются, как на исповеди в церкви, и ни в каких приказах они не отмечаются, а благодарность — во весь голос…
Баглай побледнел. Дрожа от обиды и возмущения, он спросил:
— Значит, товарищ старший лейтенант, ты затем и пригласил меня, чтобы высказать все, что бурлит в тебе, как мутная пена? Ну, ладно. Благодарю за гостеприимство… — Он начал торопливо натягивать китель.
Лавров всполошился.
— Ты что, Юра! Не обижайся, это я так… по-дружески, шутя… Ну, не то слово вырвалось…
— Нет, именно то слово, которое ты и хотел сказать. Оно у тебя не случайно вырвалось, ты его выносил… — Веки у Юрия мелко дрожали, в висках пульсировала кровь. — А я думал… Я думал, что ты настоящий товарищ…
Пот выступил на лбу Лаврова. Кровь бросилась ему в голову. Он понял, что проговорился, не сумел скрыть так долго скрываемую зависть к Баглаю, и теперь всеми силами старался как-то загладить неловкость.
— Товарищ и есть… Юрий, ну брось обижаться. Что же мы, вот так и разойдемся сейчас? Ну, извини, извини.
Лавров был жалок в своем унизительном лепете, даже противен Юрию. И он решительно сказал:
— Хватит. Больше нам не о чем говорить.
Он вышел из комнаты и зашагал по коридору к выходу. И не видал, как Лавров, оставшись один, постучал себя кулаком по лбу: «Дурак, дурак! И зачем разболтался? Мало ли что… Чего доброго еще и до Вербенко дойдет, до Курганова… Ну, ничего, помиримся…»
А Баглай шел, не видя дороги. Огнем жгло слово «любимчик». В голове лихорадочно проносились мысли: «Когда я наделал столько ошибок и не был уверен, останусь ли командиром корабля, тогда он не говорил, что я «любимчик», он только покровительственно и снисходительно похлопывал меня по плечу: «Ничего, старина, все обойдется», а теперь, когда служба у меня начала налаживаться, я стал «любимчиком»! Нет, не хотел ты мне добра, Лавров… И не лги, не все думают так, как ты». Вдруг Юрий спохватился: куда это он идет? Он очутился не у своего причала, а возле госпиталя, в котором лежит Поля. Вот светится ее окно, значит, там еще не спят. Рассказать бы ей о разговоре с Лавровым…
Баглай долго сидел на скамейке под знакомым деревом и смотрел на окно, хотя прекрасно знал, что Поля там не появится: она еще не подымается с кровати. Но ему не хотелось уходить отсюда, он будто видел девушку и разговаривал с ней…
Повеял ветер, зашелестел высохшей травой, головками увядших цветов и запутался в голых, но густых кустах декоративной акации. Юрию стало холодно. Он поднялся со скамьи и быстро зашагал к причалу. Было уже начало двенадцатого. Команда, конечно, спит. А надежно ли закрепил Соляник швартовые? Не забыл ли повесить кранцы на обоих бортах? Не ползет ли якорь? Баглай ускорил шаг. Вот и причал. Ветер водит корабли то в одну, то в другую сторону. Баглай подошел к своему, с берега осмотрел борта. Молодчина Соляник! Все сделал. Завел даже дополнительные швартовые.
Юрий ступил на трап. Узкий деревянный трап вдруг качнулся и выскользнул из-под ног. Юрий опомниться не успел, как полетел в воду…
На вахте стоял Мартын Здоровега. Он охнул, бросился к командиру, чтобы подать руку, но Баглай сам уже схватился за швартовый конец и мгновенно взобрался на корму.
Такого позора не только с ним, но ни с одним командиром наверняка еще не было!
…Он пытался заснуть. Пробовал читать. Но сон не приходил, а от прочитанного в памяти ничего не оставалось. Вспоминался минувший день, длинный, как вечность. Столько событий, разговоров, столько приятного и неприятного. Еще не улегся тяжелый и горький осадок после разговора с Лавровым, а тут — на тебе! — за борт полетел, как «салага», на глазах у вахтенного, на глазах у молодого матроса! И не где-то в море, не во время шторма, а у самого берега, возле причала!.. Хороший пример команде, нечего сказать!.. Ясное дело, слух об этом быстро разнесется по всему кораблю. Если видел вахтенный, то будут знать все. Какой позор, какой позор!
Под утро Баглай заснул. Сквозь беспокойный сон слышал, как в каюту на цыпочках вошел вестовой, забрал мокрую одежду, чтобы высушить и прогладить, и тихо прикрыл за собой дверь.
Хоть и не выспался Юрий Баглай, однако, как всегда, встал в свое время. Тщательно побрился, надел чистую сорочку, достал из шкафа брюки, китель и ботинки. Сел за стол, надо было просмотреть расписание занятий и работ на весь день.
За десять минут до поднятия флага боцман доложил, что команда выстроилась.
— Хорошо, иду.
Поднявшись на палубу, он, прежде всего, пробежал глазами по лицам матросов и понял, что все уже знают о том, как он ночью выкупался за бортом. У некоторых в глазах затаенный смешок. Другие деланно- серьезны.
Дежурный по кораблю отрапортовал:
— Товарищ лейтенант! За время моего дежурства на корабле ничего не произошло!
— Не точно докладываете, — заметил Баглай. — А то, что ваш командир корабля в воду упал, — разве это не происшествие?
Дежурный растерялся и нерешительно ответил:
— Так точно, товарищ лейтенант, происшествие!
— Значит, так и нужно докладывать!
И тут матросы дружно рассмеялись. Но это уже был не тот затаенный смешок, которым они встретили его в первую минуту, а товарищеский, доверчивый и дружелюбный смех. Они будто сказали этим смехом: ты свой человек, искренний, откровенный, наш. Тебе можно верить… Баглай подождал, пока смех утихнет, и обратился к Солянику:
— Товарищ боцман! Как же это вы недосмотрели?
