Мыс Раманон

сестричек, будто бы и не родной им вовсе. Был он лохма­тый, с укороченными ушами, прихрамывал и, что самое ужасное, почти черного цвета. «Фифли, — сказала зайчи­ха, — уродец. Лиса его искалечила, когда я в лапах у нее по­бывала...» — «Ффифли», — согласился заяц-отец горюя.

Вскоре родители увидели, что Фифли совсем не растет и не по-заячьи злой. Его нельзя оставить в логове — кусал и царапал других зайчат, опасно вывести на поляну — чер­ная шерстка Фифли четко выделялась на нежной весенней зелени. Стыдно было перед соседями-зайцами за такого детеныша, и решили бедные родители избавиться от урод­ца. Отвели его в дальний скудный лесок, за три болота, и там бросили, легко убежав, потому что Фифли был хро­мой, плохо видел.

До вечера Фифли прыгал меж корявыми березками, не закрывавшими неба, щипал траву, верещал, а в сумерки забрался на старый сухой пенек — здесь его меньше пугали мыши, светлее был воздух. Но едва он задремал, как что-то черное, огромное, с ветром и одуряющим запахом налетело сверху, накрыло его, сшибло с пенька. Фифли покатился, цепляясь за кочки, а это черное снова обрушилось на него, растопырив когти, и Фифли сделал то, что делают в таких случаях его сородичи: перевернувшись на спину, ударил задними лапами злое неведомое существо. Послышался птичий вскрик, запестрели над поляной перья. Тяжелая птица низко и вяло улетела во тьму. Фифли забился под кочку с нависшей сухой травой, дрожа, перемог свою пер­вую одинокую ночь.

Страшна была эта ночь. Она и научила Фифли самому главному в лесу: осторожности. Все слыша и зная, он сде­лался невидимым. Днем отлеживался под кочкой, в сумер­ки, да и то безлунные, выбирался попрыгать, траву пощи­пать. Как-то Фифли забрел на край поляны и в кустах оль­ховника увидел мертвую, с желтыми круглыми глазами птицу. Он понял, что это та хищная ночная птица. Малень­кий Фифли сплясал победный танец у погибшего врага и почувствовал себя увереннее, чуть ли не хозяином поляны. Но с первой порошей пережил не менее жуткий страх. Тем­ной ночью он вылез на белый снег, и за ним сразу погналась лиса. Фифли хорошо знал свою поляну, каждую кочку, пенек, начал кувыркаться, прятаться, не умея быстро бе­гать. Лиса уже настигала его — был он как-никак уро­дец, — и тут под одной дряхлой кочкой Фифли обнаружил нору, юркнул в нее. Долго лежал в тепле, на мягкой под­стилке из сухих листьев и мха. Утром пришел барсук, вы­гнал его из своего жилья. Фифли не обиделся, напротив — спасибо сказал барсуку: теперь он знал, что шерсть у него всегда будет черная, даже зимой, и ему, чтобы не погиб­нуть, надо рыть нору. Так он и поступил.

Прошло два лета и две зимы. Фифли жил тихо и неза­метно. Нора у него была глубокая, теплая. Он по-прежнему лишь в глухие ночи выходил на поляну. Все другое время спал или терпеливо лежал в темноте. От этого Фифли почти ослеп, ножки у него сделались маленькие, как у крота, шерсть огрубела, стала колючей, заячьи уши обвисли, как у собаки-дворняжки. Его бы теперь не узнали родители и никто из лесных жителей, пожалуй, не определил, что за зверушка обитает в норе.

Однажды весной где-то за болотом загорелся лес. Дым стлался по земле, оседал в оврагах, низинах, и весь день Фифли дышал запахом гари, а в сумерках, выглянув наружу, он увидел близкое, во все небо зарево, слышался рев огня, грохот падающих деревьев. Через поляну бежали зве­ри. Фифли заметил, что волки, лисы, зайцы, разная другая лесная мелочь двигались вместе, не боясь друг друга, не обижая слабых, словно появилась одна общая цель, ко­торая была там, куда гнал их огонь. Фифли тоже захотелось бежать, но живший в нем страх оказался сильнее желания выжить, и он, завалив прелой листвой вход, поглубже упрятался в нору.

Пламя пронеслось над поляной, нагрело землю — Фиф­ли едва не задохнулся от дыма и жары, — с ревом укатилось в ту сторону, где спасались подружившиеся звери. Его не остановили даже болота: старая трава была сухая, новая еще не появилась.

Выбрался Фифли на воздух и оцепенел: мир был черен и пуст. Деревья превратились в угольные столбы, земля — в мертвую золу. Лишь сиял и журчал, будто приблизившись, ручей в овраге да неистово радовались теплой болот­ной воде лягушки.

А несколько дней спустя осмелевший от одиночества Фифли столкнулся на поляне с каким-то лесным жителем. Удивился и испугался. Метнулся было к норе, но услышал позади жалобный голосок:

— Не прячьтесь, пожалуйста, я заяц!

Фифли выждал минуту, присмотрелся. Действительно, это был заяц, только весь черный от сажи, исхудалый, едва передвигавший вялые лапы.

— Вы кто? — спросил заяц.

— Фифли.

— А зверь какой?

— Не знаю.

От слабости у зайца не смыкались губы, казалось, он не­престанно скалится желтыми зубами, уронив уши на спи­ну. Заяц долго молчал, утомившись от разговора.

— Таких я не видел, — просипел наконец. — Ты не хищник, правда?.. — Заяц подождал, пока Фифли кивнет, обрадовался. — Тогда скажи, чем ты питаешься? Мы уми­раем с голоду. Зайцам нечего есть: ни травы на земле, ни коры на деревьях.

— Ешьте коренья, — сказал Фифли.

— Коренья?

— Копайте лапами и ешьте.

Фифли припал к земле, разгреб золу, когтями разорвал дерн и выкопал белый сочный корень цветка ириса.

Заяц был так потрясен, что ничего не смог вымолвить, повернулся и неожиданно юрко запрыгал в ту сторону, от­куда прибрел.

Прошло какое-то время, и на поляну прилетела сорока. Усевшись на обгорелый пенек возле норы Фифли, она за­верещала:

— Здесь живет умный Фифли! Он спас зайцев от смер­ти. Зайцы от всей души благодарят его, желают счастья в личной жизни. Они никогда не забудут Фифли. Скоро весь лес будет знать про умного Фифли, я расскажу всем-всем! Я полечу, чтобы не мешать думать Фифли. Я полечу!..

Стало тихо, Фифли уснул. Беззвучной, черной была ночь. Понемногу Фифли позабыл о зайцах, сороке и думал, что жизнь его теперь пойдет спокойно, будет долгой, прият­но сонной. Но как-то ранним утром на поляну забрел волк. Настоящий, седогривый, клыкастый. Только уж очень худой, утомленный, с белым, выпавшим из пасти языком. Фифли нырнул в нору, прикрылся пучком старой травы.

Серый гость понуро обошел поляну, обнюхал кочки, пеньки, уселся неподалеку от норы Фифли. Наконец отды­шался, спрятал язык, заговорил:

— Мне сказали — иди за три болота, там живет умный Фифли. Он помогает зверям. Он добрый. Спаси нас, Фифли, — волки погибают. Наступил великий мор, даже зайцы куда-то подевались. Я не уйду отсюда, пока не услышу твое мудрое слово. Волки загрызут меня, потому что я хозяин рода и не могу накормить их. Помоги, я не забуду твоей услуги.

Фифли слушал волка и не мог унять зябкую дрожь в своем маленьком теле, видя клыкастую пасть, чуя хищный запах чужой шерсти. Но еще больше напугали Фифли сло­ва серого гостя: «... не уйду, пока...» Да, если он не уйдет, Фифли сам с голоду подохнет. И вообще, кому нужен волк на поляне? От голода и злости еще нору разроет. Фифли решил отозваться, слегка высунул мордочку:

— Зайцев, говорите, нету?

— О да, умный Фифли. Как я рад, что слышу твой голос.

— Так. Куда же они?.. — И Фифли догадался вдруг: — В норах они. Ройте и питайтесь.

— Это правда?

— Правда. Я знаю.

— О, Фифли!

Волк исчез, будто и не было его вовсе, а к вечеру над лесом появилась сорока. Еще крикливее, еще восторженнее она оповещала:

— Мудрый Фифли спас волков! Звери, птицы, насеко­мые, знайте об этом. Мудрый Фифли живет на поляне за тремя болотами. Слава Фифли!

Если бы Фифли мог поймать эту болтливую птицу, он разорвал бы ее когтями и бросил в ручей, чтобы вода унесла куда-нибудь подальше ее пестрые перья. Ну зачем Фифли слава? Он тихий, незаметный уродец. Он никого не трогает и себя не хочет показывать. Ему надо жить так, как живут мыши: они есть, но их никто