Тут же открылась дверь, и вошла горничная Наташа, вся смущенная и розовая. Как цветок. Как цветок.
Папа сел.
Мама выпила еще.
Горничная Наташа и другая, как цветок, зарделись от стыда. Папа посмотрел на них и ничего плохого не сказал, а только выпил, так же как и мама.
Чтобы заглушить неприятное жжение во рту, папа вскрыл банку консервов с раковым паштетом. Все были очень рады, ели до утра. Но мама молчала, сидя на своем месте. Это было очень неприятно.
Когда папа собирался что-то спеть, стукнуло окно.
Мама вскочила с испуга и закричала, что она ясно видела, как с улицы в окно кто-то заглянул. Другие уверяли маму, что это невозможно, так как их квартира в третьем этаже, и никто с улицы посмотреть в окно не может – для этого нужно быть великаном или Голиафом.
Но маме взбрела в голову крепкая мысль. Ничто на свете не могло ее убедить, что в окно никто не смотрел.
Чтобы успокоить маму, ей налили еще одну рюмочку. Мама выпила рюмочку. Папа тоже налил себе и выпил. Наташа и горничная, как цветок, сидели, потупив глаза от конфуза.
– Не могу быть в хорошем настроении, когда на нас смотрят с улицы через окно,- кричала мама.
Папа был в отчаянии, не зная, как успокоить маму.
Он сбегал даже на двор, пытаясь заглянуть оттуда хотя бы в окно второго этажа. Конечно, он не смог дотянуться.
Но маму это нисколько не убедило. Мама даже не видела, как папа не мог дотянуться до окна всего лишь второго этажа.
Окончательно расстроенный всем этим, папа вихрем влетел в столовую и залпом выпил две рюмочки, налив рюмочку и маме. Мама выпила рюмочку, но сказала, что пьет только в знак того, что убеждена, что в окно кто-то посмотрел.
Папа даже руками развел.
_ Вот,- сказал он маме и, подойдя к окну, растворил настежь обе рамы.
В окно попытался влезть какой-то человек в грязном воротничке и с ножом в руках. Увидя его, папа захлопнул рамы и сказал: 174 – Никого нет там.
Однако человек в грязном воротничке стоял за окном и смотрел в комнату и даже открыл окно и вошел.
Мама была страшно взволнована. Она грохнулась в истерику, но, выпив немного предложенного ей папой и закусив грибком, успокоилась.
Вскоре и папа пришел в себя. Все опять сели к столу и продолжали пить.
Папа достал газету и долго вертел ее в руках, ища, где верх и где низ. Но сколько он'ни искал, так и не нашел, а потому отложил газету в сторону и выпил рюмочку.
– Хорошо,- сказал папа,- но не хватает огурцов.
Мама неприлично заржала, отчего горничные сильно сконфузились и принялись рассматривать узор на скатерти.
Папа выпил еще и вдруг, схватив маму, посадил ее на буфет.
У мамы взбилась седая пышная прическа, на лице проступили красные пятна, и, в общем, рожа была возбужденная.
Папа подтянул свои штаны и начал тост.
Но тут открылся в полу люк и оттуда вылез монах.
Горничные так переконфузились, что одну начало рвать. Наташа держала свою подругу за лоб, стараясь скрыть безобразие.
Монах, который вылез из-под пола, прицелился кулаком в папино ухо да как треснет! Папа так и шлепнулся на стул, не окончив тоста.
Тогда монах подошел к маме и ударил ее как-то снизу – не то рукой, не то ногой.
Мама принялась кричать и звать на помощь.
А монах схватил за шиворот обеих горничных и, помотав ими по воздуху, отпустил.
Потом, никем не замеченный, монах скрылся опять под пол и закрыл за собою люк.
Очень долго ни мама, ни папа, ни горничная Наташа не могли прийти в себя. Но потом, отдышавшись и приведя себя в порядок, они все выпили по рюмочке и сели за стол закусить шинкованной капусткой.
Выпив еще по рюмочке, все посидели, мирно беседуя.
Вдруг папа побагровел и принялся кричать.
– Что! Что! – кричал папа.- Вы считаете меня за мелочного человека! Вы смотрите на меня как на не175 удачника! Я вам не прижлиалыщы! Сами вы негодчи! Мама п горничная Наташа выбежали из столовой и заперлись на i упе.
– Пошел, заб›лдыга! Пошел, чертово копыто! – пептала мама в v /ьасе окончательно сконфуженной Наташе.
А папа сидел в столовой до ›тра и орал, пока не взял папку с делами, одел белую фуражку и скромно пошел на службу.
31 мая 1929 ИСТОРИЯ СДЫГР АППР Андрей Семенович Здравствуй, Петя.
Петр Павлович. Здравствуй, здравствуй. Guten Morgen '. Куда несет? Андрей Семенович протянул руку Петру Павловичу, а Петр Павлович схватили руку Андрея Семеновича и так ее дернули, что Андрей Семенович остался без руки и с испугу кинулся бежать. Петр Павлович бежали за Андреем Семеновичем и кричали: «Я тебе, мерзавцу, руку оторвал, а вот обожди, догоню, так и голову оторву!» Андрей Семенович неожиданно сделал прыжок и перескочил канаву, а Петр Павлович не сумели перепрыгнуть канавы и остались по сию сторону.
Андрей Семенович. Что? Не догнал? Петр Павлович. А это вот видел? (И показали руку Андрея Семеновича.) Андрей Семенович. Это моя рука! Петр Павлович. Да-с, рука ваша! Чем махать будете? Андрей Семенович Платочком.
Петр Павлович. Хорош, нечего сказать! Одну руку в карман сунул, и головы почесать нечем.
Андрей Семенович. Петя! Давай так: я тебе чего-нибудь дам, а ты мне мою руку отдай.
Доброе утро (нем).
176 Петр Павлович. Нет, я руки тебе не отдам. Лучше и не проси. А вот хочешь, пойдем к профессору Тартарелину – он тебя вылечит.
Андрей Семенович прыгнул от радости и пошел к профессору Тартарелину.
Андрей Семенович. Многоуважаемый профессор, вылечите мою правую руку. Ее оторвал мой приятель Петр Павлович и обратно не отдает.
Петр Павлович стояли в прихожей профессора и демонически хохотали. Под мышкой у них была рука Андрея Семеновича, которую они держали презрительно, наподобие портфеля.
Осмотрев плечо Андрея Семеновича, профессор закурил трубку-папиросу и вымолвил: – Это крупная шшадина.
Андрей Семенович. Простите, как вы сказали? Профессор. Сшадина.
Андрей Семенович. Ссадина? Профессор. Да, да, да. Шатина. Ша-тйн-на! Андрей Семенович. Хороша ссадина, когда и руки-то нет! Из прихожей послышался смех Профессор. Ой! Кто там шмиется? Андрей Семенович. Это так просто. Вы не обращайте внимания.
Профессор. Хо! Ш удовольствием. Хотите, чтонибудь почитаем? Андрей Семенович. А вы меня полечите.
Профессор. Да, да, да. Почитаем, а потом я вас полечу. Садитесь.
Оба садятся Профессор. Хотите, я вам прочту свою науку? Андрей Семенович. Пожалуйста! Очень интересно.
Профессор. Только я изложил ее в стихах.
Андрей Семенович. Это страшно интересно! Профессор. Вот, хе-хе, я вам прочту отсюда досюда. Тут вот о внутренних органах, а тут уже о суставах.
177 Петр Павлович (входя в комнату) Здыгр апир устр устр я несу чу/кую руку здыгр аппр устр устр где профессор Тартарелин? здыгр аппр устр устр где приемные часы? если эти побрякушки с двумя гирями до полу эти часики старушки пролетели параболу здыгр аппр устр устр ход часов нарушен мною им в замену карабистр на подставке здыгр аппр с бесконечною рукою приспособленной как стрелы от минуты за другою в путь несется погорелый а под белым циферблатом ' блин мотает устр устр и закутанный халатом восседает карабистр он приемные секунды смотрит в двигатель размерен чтобы время не гуляло где профессор Тартарелин, где Андрей Семеныч здыгр однорукий здыгр аппр лечит здыгр аппр устр приспосабливает руку приколачивает пальцы здыгр аппр прибивает здыгр аппр устр бьет.
Профессор Тартарелин. Это вы искалечили гражданина, Петр Павлович? Петр Павлович. Руку вырвал из манжеты.
Андрей Семенович. Бегал следом.
Профессор. Отвечайте! Петр Павчович смеются Карабистр. Гвиндалея! Петр Павлович. Карабистр! 17» Карабистр. Гвиндалан.
Профессор. Расскажите, как было дело.
Андрей Семенович Шел я по полю намедни и внезапно вижу: Петя мне навстречу идет спокойна и, меня как будто не заметя, хочет мимо проскочить.
Я кричу ему: ах, Петя! Здравствуй, Петя, мой приятель, ты, как видно, не заметил, что иду навстречу я.
Петр Павлович Но господство обстоятельств и скрещение событий испокон веков доныне нами правит как детьми, f морит голодом в пустьще, хлещет в комнате плетьми.
Профессор. Так-так, это понятно. Стечение об- стоятельств. Это верно. Закон.
Тут вдруг Петр Павлович наклонились к профессору и откусили ему ухо. Андрей Семенович побежал за милиционером, а Петр Павлович бросили на пол руку Андрея Семеновича, положили на стол откушенное ухо профессора Тартарелина и незаметно ушли по черной лестнице.
Профессор лежал на полу и стонал.
– Ой-ой-ой, как больно! – стонал профессор.- Моя рана горит и исходит соком. Где найдется такой сострадательный человек, который промоет мою рану и зальет ее коллодием?! Был чудный вечер. Высокие звезды, расположенные на небе установленными фигурами, светили вниз.
Андрей Семенович, дыша полной грудью, тащил двух милиционеров к дому профессора Тартарелина. Помахивая своей единственной рукой, Андрей Семенович рассказывал о случившемся.
Милиционер спросил Андрея Семеновича: 179 – Как зовут этою проходимца? Андрей Семенович не выдал своею товарища и даже не сказал его И-ICFII.
Тогда оба милиционера спросили Андрея Семеновича: – Скажите нам, вы его давьо знаете? – С маленьких лет, когда я был еще вот таким,- сказал Андрей Семенович.
– А как он выглядит? – спросили милиционеры.
– Его характерной чертой является длинная черная борода,- сказал Андрей Семенович.
Милиционеры остановились, подтянули noiy/ье свои кушаки и, открыв рты, запели протяжными ночными голосами: Ах, как это интересно, был приятель молодой, а подрос когда приятель, стал ходить он с бородой.
– Вы обладаете очень недурными голосами, разрешите поблагодарить вас,- сказал Андрей Семенович и протянул милиционерам пустой рукав, потому что руки не было.
– Мы можем и на научные темы поговорить,- сказали милиционеры хором.
Андрей Семенович махнул пустышкой.
– Земля имеет семь океянов,- начали милиционеры.- Научные физики изучали солнечные пятна и привели к заключению, что на планетах нет водорода и там неуместно какое-либо сожительство.
В нашей атмосфере имеется такая точка, которая всякий центр зашибет.
