наяву все в норме.
Вчера возвращались из Чернобыля, переехали речку Уж, и перед поворотом на Зеленый Мыс сломался наш автобус. Ремонт длился около часа.
*И в это время, в 22 часа 15 минут, в течение почти пяти минут наблюдали интересное явление. На северо-востоке, где-то по направлению к ЧАЭС, но чуть правее станции, в небе как бы из тучи возник светящийся конус. Впечатление такое, что землю с неба осветили огромным прожектором. От нас до 'конуса' было примерно 15 километров, угол - 25-30 градусов. Стояли мы на обочине дороги, нас было человек двадцать. Свет был довольно яркий, 'звездный', светло-зеленоватый. Минут через пять 'конус' постепенно рассеялся и исчез. Что это было? Диво дивное или творение рук человеческих? На массовую галлюцинацию не похоже. Вот такие у нас новости.*
21 сентября. Вчера состоялся партийно-хозяйственный актив стройки. Начало в 21 час, но я туда не попал. Мне рассказали об активе. Там было отмечено, что возникла некоторая самоуспокоенность, ослабела дисциплина и, как результат, - срыв срока закрытия реактора, намеченного на 25 сентября. В стране складывается очень напряженная ситуация с энергоснабжением, и одна из причин - остановка на профилактические ремонты многих АЭС в целях предупреждения возможных аварий. Актив принял обращение передать заработок одного дня, 22 сентября, в фонд помощи Чернобылю.
Девятнадцатого сентября состоялся физический пуск первого и второго энергоблоков на ЧАЭС, так что скоро эти блоки вновь будут давать столь нужную электроэнергию.
А теперь спустимся с высот на землю. Недавно появился на горизонте один мой 'кадр', Вадим. На основной работе он начальник патентного отдела, но так как его детство было связано с электричеством, послали его к нам на помощь. Мужику сорок девять лет, уже дважды дед, а в этом году стал молодым отцом, но не проявляет никакой самостоятельности, к тому же жуткий демагог. В любом деле ему нужна нянька. Но этого мало, он заражен начальственной болезнью хочет быть хоть вшивеньким, но начальником. Я выпросил у начальника смены трех солдат, дал ему в помощь для установки датчиков-измерителей. Так он возомнил себя 'руководителем звена монтажников', а на мой вопрос - почему не положил кабели от датчиков до клеммной коробки - заявил, что на это дело у него нет людей, а сам он вроде бы и ни при чем. И выходит, раз я старший группы, я за все и отвечаю. В этом он прав. Я отвечу. Как только днями приедут ребята из нашего отдела, отправлю его отсюда… далеко, чтобы не мутил воду здесь. Становится понятным негативное отношение к нашей 'фирме' многих строительных организаций. Люди подобного типа, к сожалению, есть в нашей конторе, а 'слякоть' никто не уважает.
27 сентября. На нашей улице праздник! Сегодня подписали акт сдачи четвертого завода. В 'мирное' время заводы такого типа монтируются за 5-6 месяцев. А мы практически за две недели запустили его в дело. Вот и ускорение. Оказывается, можем работать, можем делать дело. За эти две недели сложился настоящий, хороший коллектив, никто никого не подстегивал, каждый делал свое дело, делал на совесть. Из нашего отдела оживляли завод пять человек - Джанаев, Кружков, Щетинин, Яшин и я. Помогали три электрика
- Леня и Сакен из Степногорска и Сергей Кирпичиков из Обнинска. Оказывается, мы живем рядом, на одной улице. Очень много полезного сделал шеф-наладчик Славянского завода, душевный человек Петр Алексеевич Максимцев. Все мы остались довольны друг другом, совместной работой и конечным результатом. Настоящая работа проявляет, 'просвечивает' людей, гниль удаляется. За все время таких оказалось двое. Настоящие люди всегда останутся людьми.
Выезжали из 30-километровой зоны. Потрясла картина: на грузовике, в кузове, вместе с дровами и домашней утварью, сидела бабуля и, плача, крестилась, прощаясь с родными местами. Все махала рукой по направлению Чернобыля, а слезы текли так, что и у нас в сердце защемило.
1 октября 1976 года. В 16 часов 45 минут первый энергоблок Чернобыльской АЭС поставлен под промышленную нагрузку. Вновь вступила в строй станция, жизнь продолжается! И сегодня же завершилось перекрытие саркофага. Хотя предстоит еще много работ: нужно закончить контрфорсную стенку, и еще много других площадок на станции требуют бетона и металла.
Чернобыль показал, что наш народ был, есть и будет сильным народом. Беда Чернобыля есть беда лично каждого из нас, и радость победы над атомным злом - наша общая радость.
А у меня закончилась командировка'.
Легенда о любви
Запустение чернобыльских дворов, усыпанных черными, опавшими на землю яблоками - словно легкоатлетическими чугунными ядрами, заготовленными впрок для каких-то абсурдных соревнований. Кучи хлама на задворках общежитий: выброшенные респираторы, старые вещи, которые 'фонят', раскуроченные легковые автомобили с измалеванными на бортах номерами, горы казенных пожелтевших бумаг - остатки ушедшего навсегда 'довоенного' бюрократического мира лживых отчетов и никому не нужных ценных указаний. И портрет Брежнева, венчающий одну из таких радиоактивных свалок. Какой-то неведомый шутник нашел достойное художественное воплощение минувшей эпохи…
Во дворе одного из общежитий я увидел типичного чернобыльского аборигена: некто в черном бесформенном комбинезоне, шапочке, респираторе, резиновых сапогах, с дозиметром на груди подошел к колонке с водой. Наклонился. И вдруг сквозь весь страшный, противоестественный маскарад проступили очертания женского тела - неуничтожимо прекрасные знаки жизни и любви. Некто сбросил шапочку и респиратор - и золотистые волосы разметались на ветру, засветились на солнце. Незнакомка подставила руку под струю воды и улыбнулась.
Господи, каким гением чистой красоты показалась мне эта обычная женщина здесь, в Чернобыле. Что привело ее сюда? Профессиональный долг, авантюрная страсть к острым ощущениям, любовь?
Женщина в Чернобыле… Словно кошмарный сон преследует меня видение самого обычного заурядного учреждения в Зоне: столовой. Единственной в мире. Местные остряки метко окрестили ее 'кормоцехом'. Развернутая в большом цехе бывшей чернобыльской станции техобслуживания автомобилей, эта суперстоловая могла одновременно принять и вкусно накормить шестьсот человек (а еще триста стояли в быстро продвигавшейся очереди). Вход в 'кормоцех' охраняли дозиметристы, время от времени выгонявшие тех разгильдяев, что приносили со стройплощадки сюда свое 'свечение'. Потрясала черная одинаковость мужиков в бушлатах и комбинезонах, ватниках и спецовках, в чепчиках, 'афганках' и беретах, молча уминающих свой обед, - у всех у них были не только одинаковые костюмы, но, казалось, одинаковые лица - серые от усталости и тревоги. И в этом угрюмом мире чернорабочих атомной аварии как-то особенно трогательно выглядели милые разгоряченные лица девушек, работавших на кухне.
Весной 1987 года я уже встречал на темных, вымерших улицах Чернобыля влюбленные парочки в униформе. Непобедимые ростки жизни пробивались и здесь, сквозь радиоактивную пыль, сквозь напряженность работ по ЛПА (ликвидации последствий аварии). Законы жизни торжествовали и здесь. Очень интересно будет узнать о судьбе чернобыльских семей, родившихся в Зоне, - а таких было несколько - о судьбе их детей. Интересно не только генетикам…
В Чернобыле я познакомился с несколькими мужественными женщинами, которых привела сюда любовь: они жили и живут по сей день со своими мужьями в Зоне, работают здесь, деля со своими любимыми все тяготы этой полупоходной, неустроенной общежитской жизни. Народная молва сразу же окрестила их 'декабристками'. Как точно сказано…
Но я хочу рассказать о женщине, которая живет сейчас в Москве, хотя и продолжает работать на ЧАЭС. Она стала одной из самых ярких легенд чернобыльской аварии. Уже в мае ходили слухи о жене одного из сотрудников АЭС, попавшего в московскую клинику N6. Женщина эта будто бы пошла работать в ту больницу, чтобы быть рядом с мужем, чтобы облегчить ему страдания. Рассказывали, как после смерти мужа она продолжала ходить по палатам и подбадривать обожженных, страдающих людей, говорить им, что муж держится молодцом и они тоже должны держаться, не падать духом, а эти ребята уже знали, что муж ее умер, - и плакали, отвернувшись к стенке.
…Лишенный всякой конкретики и бытовых деталей, рассказ этот звучал как легенда, как баллада о любви и верности - и если бы этого даже не было в действительности, то такую историю надо было выдумать во имя веры, надежды и любви.
Но потом я узнал, что история эта не выдумана, я разыскал эту женщину и записал ее рассказ.
Эльвира Петровна Ситникова, инженер Чернобыльской АЭС по дозиметрической аппаратуре:
'Я хочу, чтобы все узнали о моем муже. Это мой долг, это смысл всей моей жизни.
Анатолий Андреевич Ситников.
Он бредил этими атомными станциями. Он был куратором строительства первого блока. Начальником смены реакторного цеха. Потом заместителем начальника смены станции, затем с 1985 года - заместителем главного инженера по эксплуатации первого и второго блоков ЧАЭС.
Когда появилась возможность поехать учиться управлять атомными установками, он не давал покоя своему начальству. Просил, требовал, чтобы его направили на учебу. Мы жили тогда в другом городе, далеко от Украины. Начальство его выгоняло, они не хотели его отпускать, но он настоял на своем. Уехал на учебу в Обнинск, а когда вернулся, сказал: 'Ты представляешь, держать в своих руках миллион киловатт! Это же невероятно! Трудно себе представить, что это такое!'
Он любил атомную энергетику, по ночам сидел над книжками, всю жизнь учился. Его мечта была - учиться в курчатовском институте. Но обстоятельства сложились так, что он все время был в разъездах, командировках. Когда спрашивали - кто поедет в командировку? - многие разбегались в стороны. У одного мать болеет, у другого ребенок. Доходит до Ситникова, он спрашивает: 'Когда выезжать?' Был даже такой момент: меня кладут в больницу, а он говорит: 'Понимаешь, не могу не поехать'. Я ему говорю: 'Не можешь - значит не можешь'. Помню - нашей дочери год исполнился, а у нас с ней один день рождения. Мне исполнилось тогда двадцать пять лет. И вот он приходит в двенадцать ночи и говорит: 'Ты знаешь, я мог бы прийти раньше, мог бы и шампанское принести, мог бы все. Но защищались наши операторы (сдавали экзамены. - Ю. Щ.) и я НЕ МОГ'. - 'Ну что ж, когда операторы защищаются - все понятно…' Когда он готовился к работе на атомных станциях, он вслух рассказывал все эти формулы, схемы. Я его слушаю, ребенок маленький не спит, а он говорит: 'Мне надо перед кем-то выступать, понимаешь?' Я засыпала перед ним, он улыбался и говорил: 'Ладно, иди спи…'
Я знала, что если он будет работать так, как он хочет, то жизни у него не будет. Понимаете? Потому что для него существовали только работа и долг. Больше ничего. Два понятия были только.
Когда началось строительство Чернобыльской АЭС, я два года жила в Николаеве, у родственников. А он здесь, в общежитии жил вместе с Орловым. Как они жили - это невообразимо. Я один раз приехала, посмотрела: голодные, условия ужасные. Но им не до того, они учились и работали - и им больше ничего не надо было. В то время я бы ему только мешала. А потом мы в 1977-м году получили квартиру в Припяти, приехали туда с дочерью, я была рядом с ним, вроде бы все стало нормально, спокойно.
Первый блок в сентябре пускали. Он приходил с работы… бывало, к стене прислонится, глаза сияющие, а сам аж падает от усталости. Говорит: 'Боже мой, что сегодня было… мы держали… три минуты держали блок… А казалось - три года! Мы удержали блок!'
В блоке был для него весь смысл жизни.
Он приходил в восемь вечера и садился за книги. У нас осталась в Припяти богатая техническая библиотека. Я иногда смеялась над ним. Как суббота - он идет по магазинам и скупает технические книги, все новинки. В газете о нем писали, что он главный книголюб в городе. Но это касалось технической книги. Художественную он не покупал, считал, что только время зря на нее тратит. Если иногда и читал, то говорил мне, что жаль потраченного времени.
Он по телевизору смотрел только программу 'Время' в девять часов. Смотрел и шел заниматься дальше. Часам к одиннадцати-двенадцати он одуревал, не мог работать. У нас дача была недалеко от Припяти. На дачу приедем, дочь старшая говорит: 'Папа машину под парами держит, все спешит домой'. В субботу после обеда мы ехали на дачу. Вечером возвращались, и он говорил: 'Сколько времени я зря потерял' .
Когда он работал заместителем начальника реакторного цеха, то сказал мне, что начальником никогда не будет. Он любил сам нести ответственность, не перекладывать ее на других. Предпочитал работать с механизмами, а не с людьми. И когда его назначили начальником цеха, я была удивлена. Спросила его. А он сказал: 'А кто меня спрашивал? Принесли приказ и сказали расписаться. Вот и все'.
Точно так же его назначили заместителем главного инженера. Сказали, что он достоин, и все. У нас обоих должен был быть тогда отпуск, в июне 1985 года. Дочка после травмы, ее надо было на море везти. А его Фомин, главный инженер, просто-напросто не пустил в отпуск. Тогда я мужу сказала: 'Знаешь, я тебя всегда понимала, когда ты блоки свои пускал. Но сейчас не понимаю'. У нас восемь лет машина была, но мы ни разу на юг не съездили. Все ему некогда было. Потому что отпуск у него всегда то в апреле, то в октябре, ноябре, когда дети в школу идут.
Так он и не пошел в восемьдесят пятом в отпуск. А потом… потом я через год компенсацию за два отпуска получила… Вот и все. Я им сказала, что если бы он тогда в отпуск пошел, то выжил бы… а так из-за них он потерял столько здоровья…
