Буйный, кишащий жизнью сад… Человек, идущий под сенью деревьев… Яркий свет солнца… Потом тень дерева выросла и заслонила от нее солнечный свет…
Она оказалась в пещере. Вокруг столпились мужчины. Их глаза сверкали ненавистью.
А потом была боль.
Вечная боль и тьма. Ее тело кромсали острые ножи, жег огонь и кипящее масло.
Пахло кровью.
Как ей хотелось увидеть солнечный свет, почувствовать тепло и пройтись по мягкой, прохладной земле.
Боль была повсюду. Болью горела тьма. Боль порабощала и лишала ее сил.
И это длилось целую вечность.
Она видела лицо и глаза, преисполненные скорби и жалости.
Лицо Сэмюеля.
Лив сосредоточила внимание на этом видении, не желая, чтобы оно погасло, как другие.
Девушка увидела тело, голое до пояса. Из глубоких ран текла кровь. Затем пещеру заполнила толпа мужчин, которые, как по команде, стали полосовать острыми лезвиями себе грудь и левое плечо. Она услышала звук. Отдающийся эхом звук хорового пения на древнем, но понятном ей языке, который слился в монотонный гул.
— Первый! Первый! Первый! — повторяли они снова и снова.
Боль осветила тьму и взорвалась в левом плече. Послышался звук кромсаемой ножом плоти. Раздался крик, полный боли и страдания.
— И где же тут Бог? — кричал Сэмюель. — И где же тут Бог?
Образы исчезли. Секунду повсюду царили тьма и тишина.
А затем Лив начала подниматься.
143
Вздрогнув, ее веки приподнялись.
И вновь Лив очутилась в часовне. Она лежала на том же месте, куда упала до того, как потеряла сознание. Девушка увидела лицо склонившегося над ней Габриеля. Он улыбался ей. На душе у нее сразу же потеплело, словно от солнечного света. Лив улыбнулась в ответ. Думая, что это сон, девушка протянула руку и погладила Габриеля по щеке. Почувствовав тепло его кожи, она поняла, что это не сон, а явь.
Лив посмотрела на Тау. Кровь, покрывающая шипы внутри саркофага, являлась единственным доказательством того, что совсем недавно в нем была заключена Ева. Девушка пробежала взглядом по желобкам, в которые стекала кровь Евы, смешиваясь с ее собственной кровью.
Потом Лив увидела мужскую фигуру, поднимающуюся из-за железного креста Тау. Его тело тоже истекало кровью. В слабом мерцающем свете он был похож на демона. Мужчина поднял зажатый в руке факел. Языки пламени осветили его искаженное ненавистью лицо. Габриель услышал шум позади себя и начал поворачиваться, но тяжелый факел уже обрушился вниз, целясь ему прямо в голову. Пламя взревело, рассекая воздух. Удар грома прокатился по комнате. Демон отлетел к алтарю.
Лив посмотрела туда, откуда стреляли. На пороге часовни стоял худощавый монах. В руке у него был зажат пистолет. В свете свечей его лысая голова блестела так, словно была окружена нимбом.
Афанасиус смотрел на кровавую сцену. Пуля, выпущенная из его пистолета, отбросила аббата к усеянному шипами пустому саркофагу, возвышающемуся в глубине помещения. Управляющий сделал шаг вперед. Дуло пистолета смотрело на окровавленное неподвижное тело аббата.
Афанасиус переместил взгляд на мужчину и девушку. Парочка настороженно смотрела на него. Опустив пистолет, управляющий направился к ним. Мужчина был одет в сутану, но брат Афанасиус его не узнал. На его боку и руке кровоточили резаные раны.
Девушка пострадала гораздо больше: глубокая рана пересекала ее горло. Кровь стекала на пол в вырубленные в камне желобки. Афанасиус склонился над девушкой. Он замер, наблюдая за тем, как рана заживает у него на глазах. Это было чудо, настоящее чудо! Которое прекратилось за считанные минуты. Управляющий посмотрел девушке в глаза. В них застыла вечность. Он вспомнил слова из «Еретической библии»: «Прячут божественный свет впотьмах». Афанасиус прикоснулся к ее лицу.
Шум у алтаря заставил всех обернуться.
Аббат пошевелился и с трудом поднял голову. Она качнулась набок, но глаза умирающего уставились на Афанасиуса. Упавший рядом с сутаной раненого факел поджег ткань, и аббата окутал саван дыма. На лице настоятеля читались крайнее удивление и разочарование.
— Зачем? — спросил он. — Зачем ты предал меня? Зачем ты предал Бога?
Брат Афанасиус перевел взгляд на окровавленные шипы распахнутого саркофага Тау и свисающие с креста кандалы.
И гора сея не священна, ибо проклята темница сея.
Он посмотрел на девушку: рана на изящной шее зажила, а в зеленых глазах горел огонь жизни.
— Я не предал своего Бога, — улыбнувшись загадочной девушке, сказал монах.
И он увидел Ее, идущую по земле,
Ту, что не старела и не чахла.
И наполнилось его сердце завистью.
И возжелал он обладать Ее могуществом,
И подумалось ему: ежели пленю я Ее,
То секрет вечной жизни будет моим.
