Любовь от тебя не зависит. А смерть зависит только от тебя – и больше ни от кого.
Бомж Хмельницкий появился из ванной неожиданно похорошевший. Если бы его одеть в хорошую одежду, был бы не хуже президента Латвии.
Вика провела гостя на кухню. Положила ему на тарелку кусок копченой курицы.
Хмельницкий ел красиво, не жадно. Артистично обсасывал косточки.
– Ты вообще-то кто? – спросила Вика.
– Бомж Хмельницкий.
– А почему ты так живешь?
– Мне так нравится. Я никому – и мне никто.
– Ну почему же? – возразила Вика. – Я тебе курицу. А ты мне – что?
– Очищение души. Когда человек делает добро, он чистит душу.
– А-а... – сказала Вика.
Хмельницкий доел курицу. Допил вино из бутылки.
– Ты меня спасла, – серьезно сказал он.
– А ты меня.
Помолчали.
– Может, я у тебя спать лягу? Я же чистый...
Вика подняла два пальца. Сказала:
– Чтобы я тебя не видела и не слышала. Понял?
– Еще бы... – легко согласился бомж Хмельницкий. Ему такие условия были не в новинку.
Хмельницкий ушел. После него остался запах стирального порошка.
Вика выплеснула серное вино в раковину. Передумала помирать. На свете счастья нет, но есть покой и воля. Пушкин оказался прав даже через сто пятьдесят лет. На то и гений...
Дед дышал без треска, просто сосал из пространства воздух. Тоже хотел жить, старое дитя...
На птицеферме пропали селекционные яйца, девяносто штук. Результат годового труда всей лаборатории во главе с профессором Бибиревым. В буквальном смысле – золотые яйца. Ущерб составлял пятнадцать тысяч долларов.
Подозрение сначала пало на бомжа Хмельницкого. Но потом выяснилось, что виноват электрик Андрей. Он довольно легко сознался в краже. Он не знал, что яйца особенные. Андрею понравилось, что яйца крупные, смуглые, красивые, и он отнес их в семью.
Завели судебное дело, но было ясно, что дело это гиблое. Откуда пьющий электрик возьмет пятнадцать тысяч долларов? Электрика уволили для начала, но потом взяли обратно, потому что у Андрея – золотые руки. А это не меньше, чем золотые яйца.
Вика получила строгий выговор за то, что прикармливала бомжа Хмельницкого. Ее лишили премии и тринадцатой зарплаты.
Директор Доценко собрал собрание и долго говорил строгим голосом. Пафос его речи заключался в том, что воровать нехорошо.
Птичницы слушали и думали о том, что у директора большой коттедж и дочка учится в Испании. И он вполне мог бы внести за Андрея недостающую сумму.
Приехала милиция, непонятно зачем. Скорее всего для острастки.
Вика узнала капитана Рогожкина. А капитан узнал Вику.
– Ты зачем его пускала? – спросил капитан, имея в виду Хмельницкого.
– Мы собак кормим. А это все же человек.
– Эх, Поросенкова... Все у тебя не как у всех.
– Меня посадят? – испугалась Вика.
– За что?
– Ну, не знаю...
– Ты добрая... За это не сажают. А надо бы...
Директор Доценко сидел в кабинете, принимал телефонные звонки из Астрахани и Краснодара. Все заказывали фирменных селекционных цыплят, но никто не хотел платить деньгами. Астрахань предлагала рыбу, Краснодар – вино. Однако зарплату платить было нечем. Придется выдавать птичницам рыбу и вино. Закуска и выпивка. Этого мало, но все же лучше, чем ничего. Страна пребывала в экономическом упадке. Приходилось выкручиваться и изворачиваться.
Доценко – русский человек, не немец какой-нибудь. Он виртуозно выкручивался и изворачивался. В данную минуту времени – орал в телефонную трубку, преодолевая голосом пространство и прижимистость партнера.
– Подкинь коньячный спирт! – орал Доценко. – Ну что такое марочный кагор? Церковный сироп...
Заглянула секретарша и сказала:
– Юрий Васильевич, к вам товарищ Владимир Петров.
– А кто это такой?
– С телевидения. Он сказал: пять минут. У него больше нет времени.
– У него нет времени, а у меня его навалом...
Директор не хотел никакой огласки. Но и ссориться с телевидением он тоже не хотел.
– Зови, – разрешил директор.
Вошел Владимир Петров. На нем было длинное пальто с длинным шарфом. Длинные волосы вдоль лица. От него пахло нездешней жизнью.
«Сейчас спросит про коттедж», – подумал директор. Но Владимир спросил:
– Простите, у вас работает Виктория Поросенкова?
– А что? – насторожился директор.
– Ничего. Просто мне надо с ней поговорить.
– Зоя! – гаркнул директор.
Вошла секретарша с официальным лицом.
– Проводи товарища в наш роддом.
Вика стояла в белом халате и белой шапочке. Смачивала яйца водой – так надо было по технологии. В электронесушках создавались условия, близкие к естественным.
Вика стояла и думала о Владимире, и в этот момент он вошел в белом халате и белой шапочке. Вике показалось, что она сошла с ума по-настоящему. Начались зрительные галлюцинации. Но галлюцинация подошла и поздоровалась голосом Владимира Петрова. Потом спросила:
– Сколько вы здесь получаете?
Вопрос был не американский. В Америке неприлично задавать такие вопросы. Однако мы не в Америке, а на куриной фабрике.
– Нисколько, – ответила Вика.
– Это как? – не понял Владимир.
– Нам шесть месяцев не платили. Обещают заплатить.
– А как же вы живете?
– Нам выдают кур. Яйца. Растительное масло по бартеру.
– И это все?
– А у других еще хуже. На мебельной фабрике фанерой расплачиваются. А куда ее, фанеру?
Помолчали.
Было похоже, что Владимир спустился со своих высот на землю. Их телевизионный канал принадлежал частному лицу. Это лицо было хоть и неприятное, но не бедное. Расплачивалось твердой валютой.
– Да... – проговорил Владимир. – У меня к вам предложение.
Вика напряглась.
– Я ищу человека для моей дочери.
– Няньку? – догадалась Вика.
– Человека, – уточнил Владимир. – Нянек сколько угодно. Я буду платить вам пятьсот долларов. Пятнадцать тысяч рублей.
