Стихи

лжив,
И что всему, что полный. – Между прочим,

Ты все же жив. – Ну жив. – Не «ну», а жив!
Не понимаю. – Понимай как хочешь.
Что ж ты грубишь? – А что ж ты так труслив?

ПОРТРЕТ ЛИРИЧЕСКОГО ГЕРОЯ (Глосса[10])

На горе стоит верблюд.
Его пятеро е…
Двое – в ухо, трое – в нос!
Довели его до слез.

На горе стоит верблюд,
Символ гордого терпенья,
Величавого смиренья.
Как он очутился тут?
Средь утесистых громад
Кораблю пустыни тяжко.
Но, похоже, он, бедняжка,
Сам во многом виноват.

Его пятеро е…
Что, конечно, символ тоже.
Убежать верблюд не может —
Склон горы уж очень крут.
Кто ж героя сих стихов
Мучает с таким упорством?
То они – опричь обжорства
С алчностью, все семь грехов!

Двое – в ухо, трое – в нос!
Совершенно обнаглели!
Налетели, овладели
И имеют наизнос!
Трахают ему мозги,
Оскверняют душу живу,
Задолбали в хвост и в гриву
Эти смертные враги.

Довели его до слез,
До истерики почти что.
Что ж ты терпишь, что стоишь ты?
Где ж твоя, горбатый, злость?
Дромадером прежним будь!
Плюнь же, плюнь же в эти рожи!..
Вот и я затрахан тоже,
Как частушечный верблюд.

* * *

Что проку жить? Ответь – зачем вы, дни?
И следующий вопрос – зачем вы, ночи?
Ответь мне, но, пожалуйста, короче,
В двух-трех словах, волынку не тяни.

Ах, ты не можешь?! Ну так извини,
Тогда не вижу смысла… Ах, не хочешь?!
Так что же ты мне голову морочишь?
Труды и дни – на кой мне хрен они?

Молчишь? Молчи, молчи. Игра в молчанку
Ужель так увлекательна? С подранком,
С мышонком веселей играет кот!

И буйный Рим ликует веселее,
Любуясь кровью в страшном Колизее…
Да что «вот именно»?! Что именно-то вот?!

ЗАРИСОВКА С НАТУРЫ

Месяца два назад
В полночном такси
Я слушал на какой-то FM-радиостанции
Ток-шоу.

Ведущий обратился к аудитории
Со следующим вопросом:
«Сколько, на ваш взгляд,
Необходимо современной женщине
Сексуальных партнеров,
Не считая, конечно, супруга?»

Ответы были разные,
Но, в общем-то, все согласились
С тем, что ограничиваться мужем
Современная женщина
Не может и не должна.

Особенно мне запомнился
Звонок Марины из Нижневартовска.
Она считала, что, конечно,
Партнеров должно быть, как минимум, два.
«Ведь мы же, – сказала Марина, —
Цивилизованные люди!»

Тут инородец-шофер
Воскликнул: «Вот билят!»
А я – ни к селу и ни к городу —
Подумал: «Шпенглер!»

* * *

«Оставь надежду всяк…» – Спасибо, нет!
Не всяк, и не сюда, и не входящий,
И не оставлю! Без нее, ледащей,
Не мил ни тот, ни этот белый свет.

Хотя питать ее на склоне лет
Накладно, ведь к моей печали вящей,
Похоже, булимией настоящей
Страдает этот жалкий оглоед!

Питание усиленное я
Своей надежде честно поставляю,
Хотя на что она – и сам не знаю.

И главное – ну был бы корм в коня,
А то хиреет ведь день ото дня!..
Я оправдать ее уже не чаю.

ИЗ ЦИКЛА «АВТОЭПИТАФИИ»

Прохожий! Здесь лежит Запоев Тимофей,
Тимур Кибиров тож, пиита и афей.

Наверное, теперь он понял, наконец,
Чего же от него так долго ждал Творец!

Так долго, так напрасно ждал
От дурака сего
И Весть Благую посылал
Буквально для него.

* * *

«Ну?» – вопрошал я много лет
И слышал только «Гну!» в ответ.
Но, согнутый уже в дугу,
Я удержаться не могу

И вновь хриплю упрямо: «Ну?!»,
Чтоб вновь услышать это «Гну!»
Согнув меня в бараний рог,
Он продолжает диалог.

«Ну? – Гну! – Ну? – Гну!» И как ему
Не надоело самому
Все гнуть и гнуть!.. Но ни фига
не надоело мне пока!

В ЧУЖОМ ПИРУ[11]

Уже написан Вертер, и уже
Написано, что он уже написан.
Чу! Полночь бьет. И вот гонец из Пизы:
«Тобе пакет!» – Неужто мне? Ужель
Меня так скоро вышвырнут отсель?

Ужели? Неужели в самом деле
Промчались дни, сгорели карусели
Мои? Как бы оленей быстрый бег.
Каких еще оленей? Две газели.
Ну, как там дальше?.. на головку сели…
Молчать гусары!.. А Мельхиседек
Что именно не помню, но изрек.

Наверное, «тобе пакет!» Всех вумных
Послали к вумным, а к тебе гонец
Приходит в сих лесах широкошумных,
И будет, будет вам ужо мертвец!
Куда ж он денется средь ровныя долины?
– Так пел вчера я, пьяная скотина.

Так пел я, так орал и умирал,
Цитировал по памяти и врал.
А утром понял, префикса какого
Страдания достойны пожилого,
Уже написанного. Правильно, гусары!
И тема не нова. И Вертер старый.

ДЛЯ ШЕСТИСТРУННОЙ ГИТАРЫ

Что ни день ослабляются силы.
Ум безумен. Бесчувственна грудь.
Об ином умолчим. До могилы
(Ля минор) добредем как- нибудь.

В свете тихом бреду до могилы,
Но иное торчит до сих пор
На тебя, друг далекий, но милый!
(Ля минор. Ми мажор. Ля минор.)

ИЗ ЦИКЛА «АВТОЭПИТАФИИ»

Прохожая! Пройди!
Чего теперь рыдать!..
А впрочем, погоди —
Вдруг выскочу опять!

* * *

Светло-серенький снежок.
Темно-серенький лесок.
А над ними нависает
Серый-серый небосвод.

Низкий, плоский свод небесный.
Тянется денек воскресный.
Что ж ты дремлешь, друг прелестный?
Где ж ты дремлешь? С кем?
Ну ты что – совсем?

И хоть я до счастья падкий,
Не запречь уж мне лошадку,
Не предаться ничему.
И не поиметь виденье,
Непостижное уму.

На исходе воскресенье.
Я смотрю во тьму.

Темно-темно-серый вечер.
Светло-серый снег.
По нему идет шатаясь
И, должно быть, матюкаясь
Черный человек.

* * *

Хорошо, что смысла нет.
Хорошо, что нету толку.
Хорошо мне втихомолку
Проклинать весь белый свет,

Озирать всю эту тьму.
Жорж Иванов, почему
Хорошо нам то, что плохо,
Хорошо нам просто сдохнуть?..
Неужели потому,
Что она ушла к нему?

Ну конечно же, не только!
И не столько, и нисколько!
Слишком мрачен этот мрак,
Страшен страх и значим знак,
Слишком длится это долго,
Чтобы объясняться так!

Слишком, слишком, чересчур!
Чересчур не знают меры
Эти рожи и химеры!
Ну какой уж тут Амур.
Нет, совсем не Купидон
Носит имя Легион…

И никто нам не поможет.
Кто ж нам станет помогать.
Разве только Матерь Божья,
Скорбных и скорбящих Мать.

* * *

Я, к сожаленью, не помню,
Кто сыграл Тебя
В блокбастере
Мэла Гибсона,
Но это ведь все-таки лучше
Вандиковой глупой мадонны?
Ну правда же, гораздо похожее?

И чем-то похоже
На мою бабушку,
Розу Баккериевну Залееву…