Стихи

А поэтому я, Матерь Божья,
Ныне с молитвой
Пред твоим образом,
Нечаянная радость.

Матушка Божия, если возможно,
Утоли, пожалуйста, мои печали,
Укрепи меня перед последней битвой.

* * *

Пытаясь прыгнуть выше носа,
Затылком грохнулся об пол.
Ну что, допрыгался, козел?
Что, доупрямился, осел?

Вот какова цена вопроса
«Чому я все же не орел?»

Так, на лопатках на обеих,
Как труп в пустыне, я лежу,
И только вверх теперь гляжу,
И скорбно говорю себе я:

«Гляди, козел, – там Агнец в небе!
Дивись, осел, – летит Пегас!
Ввысь не подпрыгивать тебе бы,
Длиннее был бы мой рассказ!

Остались – вот как! – только рожки.
Вот так окончился полет.
Сломив несмысленную бошку,
Покойся с миром, бедный скот».

Спокойной вам ночи,
Приятного сна,
Желаю вам видеть
Козла и осла,

Козла до полночи,
Осла до утра.
Спокойной вам ночи,
Приятного сна.

ГОРОДСКОЙ РОМАНС

Кулик славословит болото.
Над розой свистит соловей.
Лишь мне не поется чего-то
На съемной квартирке моей!

Ни вздоха, о друг мой, ни слова,
И хныкать мне даже невмочь.
За окнами – снова здорово! —
Стоит вековечная ночь.

Стоит не шелохнется, будто
Ничто ей уже не указ.
А в то, что случается утро,
Совсем я не верю сейчас.

Так стой же стоймя, моя полночь!
Я сиднем пока посижу.
Давно мне не стыдно, не больно,
Давно ходуном не хожу.

Ты, ноченька, тоже ведь нынче
Недвижна и глухонема,
Как я, и мертва, и прилична,
Не сводишь, не сходишь с ума.

Я тоже, как ты, обезлюдел,
Застыл на диване, как ты,
Давно мне не больно, не трудно,
Давно не читаю посты.

Не надо над розой-мимозой
Опять тишину нарушать,
Яриться почтовою прозой,
Курлыкать, кудахтать, свистать.

ИЗ ЦИКЛА «АВТОЭПИТАФИИ»

Вот, наконец-то, и выполнил я обещанье,
Данное маме и папе: «Я больше не буду!»

НА ПОСТУ

Не спи, не спи – замерзнешь!
Побегай, поскакай!
Но карабин при этом
Из рук не выпускай!

Не спи, мой бедный разум,
Чудовищ не плоди!
А наплодил – так честно
В глаза им погляди!

Взгляни в глаза чудовищ
И не сойди с ума!
Ведь панночка померла
Из-за тебя, Хома!

ГЕЙНЕ

Все те же шуты и кастраты,
Что хаяли песню твою,
Считают теперь глуповатой
И спетою песню сию.

Приводят резоны такие,
Уж так убедительно врут,
Что сам я поверил впервые,
Что песенке нашей капут.

Но вот они сами запели
Во всю бесноватую прыть.
И понял я – сроки приспели
И время святых выносить!

Спасать эти топосы, лики,
Расхристанный иконостас.
Всю тяжесть священных реликвий
Мы вынесем, Генрих, сейчас.

Вот только куда их нести-то,
Где ж те катакомбы, певец,
Где нег этих чистых обитель,
Куда нам бежать наконец?

* * *

Что проку жить?
Что пользы петь?
Давай, скажи!
А ну, ответь!

И я скажу
Тебе в ответ,
Не погляжу,
Что проку нет!

Что проку не было и нет,
Что за спиною тыщи лет.

Ну да, почти две тыщи лет.
И это, дурачок, ответ.

Не подвижно лишь солнце любви!

Владимир Соловьев

* * *

Вперед, без страха и сомненья,
Как нам Плещеев завещал!
Зарю святого обновленья
Он предвещал и обещал.

Но солнце всходит и заходит,
Который уж, который век.
Без устали по кругу бродит
Вперед и выше человек.

Без страха божьего блуждает,
Не сомневаясь, что вперед —
Туда, где снова поджидает
Зари пленительный восход!

Одна заря спешит другую
Сменить, затмить и погасить.
Плещеев, бедный, ни в какую
Маршрут не хочет изменить.

Опять: «Вперед, заре навстречу!»
Горячечный лепечет бред…

А за спиною ясный вечер
И тихий невечерний свет.

ИЗ ЦИКЛА «АВТОЭПИТАФИИ»

«…am now no more».
В. В. Набоков
Ох, как бы мне не вышли боком
Кладбищенские эти mots!

Хорош тянуть обиду с блюдца
И представлять, как все зальются
Слезами и полюбят враз
Труп нелюбимого сейчас.

Знакомый труп и зной полдневный…
Ну да, полюбят, как не так!
Ты, что ли, мертвая царевна?!.

Гляди, накаркаешь, дурак,
Действительно зубовный скрежет,
Действительно кромешный мрак,
Вполне действительную нежить.

* * *

Если в течение стольких лет
За нашим бокалом сидят
И девушек наших ведут в кабинет
Столько веков подряд —

Есть все основания предположить,
Что вовсе не наши они, может быть,
Что этот бокал чужой,
Чужие души, чужая плоть,
Что все это время – храни нас Господь —
Хозяин у них иной.

* * *

Ах, Александр Сергеевич,
Ошибочка вышла.
Вы-то судили по Дельвигу
Да по себе.
Ну а нам-то, конечно же,
Тьма низких истин дороже.

Ближе, дороже, уютней и выгодней нам
Тьмущая тьма
Преисподнего этого низа.

Мы-то себя возвышать не позволим
Всяким обманам!
Мы-то уверились —
Все, что высоко – обман!
И никаких, никаких, кроме низких,
не может быть истин.
Разве что страшные…
Все это очень понятно.

Только одно непонятно —
С каких это все-таки щей
Стал почитаться комплекс вот этих идей
Свидетельством зрелого и развитого
Ин-тел-лек-ту-ализма?
И даже, прости Господи,
некой духовности?

То же ведь самое в юности дикой моей
На окраине города Нальчика
Приговаривала шпана,
Косячок забивая:
«Весь мир, пацан, бардак! Все бабы – бляди!»

Иль, скажем, надписи в общественных туалетах
Из вольной русской поэзии:
«Хозяйка – блядь, пирог – говно!
Е… я ваши именины!»

А коли так, то все едино,
То все действительно равно —
Противно, скучно и смешно.

Коль именины впрямь такие,
Какой же спрос тогда с гостей?
Гуляй, рванина, не робей,
Зачем нам истины иные?

Срывай же всяческие маски
И заворачивай подол!
Управы нет, и нет острастки,
Гуляй, шпаненок, без опаски —
Твой час (двенадцатый) пришел.

ПАСХАЛЬНОЕ

Или рыло в камуфляже,
Иль педрила в макияже,
Или даже, или даже
В златотканых ризах поп.
– Ну а ты хотел чего б?

Ну, наверное, хотел я,
Чтоб преобразилось тело,
Чтоб возобновился дух,
Чтобы не было мне пусто.
Чтоб от лжи тысячеустой
Я замкнул бы слух.

В общем, ни одно из двух
Выбирать я не намерен,
Даже, даже – будь уверен! —
Ни одно из трех!

В камуфляже, в макияже,
В великодержавном раже
Не воскреснет Бог!

Пляшет смерть, кружатся беси…
Не воскреснет! Не воскресе!..

– Да уже воскрес, сынок!
Вытри глазки.
Чмок!
Чмок!
Чмок!