чем наброски и эскизы, но возвращаться сейчас к ним настроения не было.
Закрыв папку с картинами, Ник кликнул мышкой по опции
Ник откинулся на спинку стула, не отрывая взгляда от монитора. Черный прямоугольник был словно окно, за которым – ночь, безлунная, беззвездная, без единого огонька…
Он всегда начинал работу над каждой новой картиной именно с черного фона. Не представляя даже заранее, что будет изображено в рамке этой черноты. Образы, которые приходили уже потом, в процессе работы, как бы всплывали из глубин мрака и отражались в черном прямоугольнике, словно в зеркале. Порой Ник чувствовал себя всего лишь посредником… нет, скорее, даже инструментом, чье предназначение заключается лишь в том, чтобы переносить приходящие к нему образы на бумагу или в последовательность двоичных импульсов. Его заслуга в создании картин была не большей, чем у той кисти, которой да Винчи писал Джоконду. Странные существа, совершающие неведомые обряды, неземные пейзажи, замки и города, построенные явно
Реальности, которая скрыта для него по ту сторону черного прямоугольника на экране монитора.
…Все началось много лет назад, когда бледному замкнутому мальчику-очкарику случайно попалась в руки потрепанная книжка без обложки. Лишь гораздо позднее узнал он, что то был сборник рассказов Говарда Лавкрафта. А тогда, в поздний осенний вечер, когда родители ушли в гости и он остался в квартире один, мальчик начал читать – и его охватили неведомые дотоле ощущения.
Конечно, в ту ночь мальчик не мог уснуть. Лежал, натянув одеяло до подбородка, и напряженно всматривался в темные углы комнаты, где кишели монстры, сошедшие со страниц потрепанной книжки. Мальчик знал, что держать их на расстоянии может только свет ночника и его взгляд… Когда вернулись из гостей родители, он притворился спящим. К нему заглянула мама, коснулась ладонью горячего лба и что-то озабоченно пробормотала. Наутро, после ночи кошмаров, мальчик был вял и апатичен, у него даже слегка подскочила температура. Мама его в школу не пустила, но даже это его не обрадовало. Он понимал, что должен найти способ избавиться от кошмарных видений – просто чтобы не сойти с ума.
И он нашел такой способ. Оказалось, что отделаться от кошмаров совсем просто – достаточно изобразить их на бумаге!…
Он всегда неплохо рисовал.
Так все началось. Он научился скрывать от окружающих свой внутренний мир. Но тот мир запредельного, потустороннего, в который он впервые заглянул через призму страха, уже не отпускал его. Он читал Кинга и Лавкрафта, мистику и эзотерику… чтобы затем по ночам рисовать драконов и русалок, единорогов и разрушенные замки Древних рас… Все, кому доводилось видеть его картины, посматривали на него удивленно и чуть ли не настороженно: слишком уж необычно это выглядело.
Художественные способности плюс знание компьютеров, приобретенное в институте, пригодились ему впоследствии, когда он устроился на работу в рекламное агентство «Парус». День-деньской приходилось макетировать однообразные картинки, набивать тупые объявления… однако его это вполне устраивало, поскольку после работы вся техника была в полном его распоряжении. Сидя перед монитором, он чувствовал себя демиургом, созидающим очередной мир…
Ник смотрел в черноту на мониторе.
Почему именно Тьма обладает для всех особой, магической притягательностью? Что это, атавизм пещерного человека, что еженощно глядел в непроглядный мрак за порогом своей пещеры?… Или неосознанное стремление увидеть там, во тьме, свои потаенные страхи, становящиеся почти реальными?…
Ведь именно там, во тьме таятся все чудовища нашего подсознания, таятся и ждут своего часа…
Ник, пожалуй, не смог бы точно определить момент, когда он увидел в черном прямоугольнике
По спине пробежал легкий холодок.
Несколькими быстрыми, но уверенными движениями Ник набросал контуры. Композиция будущей картины уже полностью сложилась в голове, сама собой. Это было как вспышка молнии в ночи.
Он погрузился в работу, не замечая течения времени. Мир сжался для него до размеров экрана. Ник не заметил даже, как в комнату заглянул охранник Олег, обходивший помещения офиса. Постояв на пороге, Олег пожал плечами и ушел. Ник застыл неподвижно, не отводя глаз от монитора; на лбу выступили мелкие бисеринки пота. Шевелились лишь его руки, пробегавшие по клавиатуре или двигавшие мышь. Виртуальная кисть наносила мазок за мазком, и картина понемногу обретала определенность.
С экрана в упор смотрел Демон. Воплощение страха, таящегося во тьме. Борозды теней прорезали вытянутое лицо с выступающим вперед подбородком и мефистофелевским носом. Глубоко посаженые глаза прятались под козырьками надбровных дуг, на тонких, сжатых в нитку губах играла едва уловимая усмешка.
Лицо Демона казалось выхваченным из мрака резким, падающим сверху красным светом, который рельефно выделял грубые черты. Гладкий безволосый череп лоснился бликом. Да, это поистине было лицо не человека, но Демона…
Последним штрихом стали точки зеленого огня, помещенные в глубине скрывающей глазницы тени – так светятся в темноте волчьи зрачки.
Картина была готова. По крайней мере, ничего нельзя было уже добавить, не испортив…
Ник окинул новоиспеченное творение оценивающим взглядом. На какой-то миг показалось, что Демон чуть шевельнулся, что он действительно смотрит с той стороны экрана точками зловещих светящихся глаз.
Ник мотнул головой, прогоняя наваждение. Доработался, называется, чертовщина всякая начинает мерещиться… Нет, на сегодня определенно хватит. А сколько, кстати, уже натикало?… Сохранив «Демона» на диске, Ник глянул в правый нижний угол экрана, на часы – и хмыкнул. Однако!… Ладно, домой, домой…
Когда охранник захлопнул за ним глухо лязгнувшую металлическую дверь, морозный ночной воздух немного разогнал тупую тяжесть, разлившуюся в голове после много часового сидения за компьютером. Ник быстро зашагал к трамвайной остановке – и вовремя: едва он подошел, как из-за угла вырулил трамвай. Судя по времени, последний.
В полупустом ярко освещенном салоне было почти тепло. Ник сел на свободное место у окна, глядя, как проплывают за запотевшим стеклом огни города. Тепло и мерное покачивание действовали почти убаюкивающе. Погружаясь в обволакивающую дремоту, Ник сам не заметил, как прислонился к прохладному стеклу; подсвеченные изнутри аквариумы витрин расплывались цветными пятнами. И создавалось полное впечатление, что трамвай не катится по рельсам, а летит сквозь темное космическое пространство с диковинными неоновыми туманностями и размытыми горошинами фонарей… Потом на этом фоне всплыло лицо Демона, прорисованное каплями влаги, стекающими по стеклу.
Ник вздрогнул, очнувшись. Поймал на себе настороженный взгляд толстой тетки, сидевшей через проход от него. Тетка крепче прижала к себе сумку: наркоман, что ли?… Но трамвай уже подъезжал к остановке, Ник вскочил, и тетка облегченно вздохнула.
Он никогда не умел запоминать свои сны, и в этот раз было так же. Сновидения проносились сумбурной чередой, оставляя предчувствие приближения чего-то невыразимого и жуткого…
И в конце концов явился Демон.
Бесплотный голос был подобен гулу землетрясения, когда звук не слышишь, но
От этого ощущения Ник и проснулся. Полежал минутку, приходя в себя после кошмара. Угловатые цифры на часах показывали половину десятого.
Ник потянулся, затем героическим усилием вытащил себя из постели. Позевывая и одеваясь, выглянул в окно. За окном было на редкость безрадостно и уныло, как может быть лишь в пасмурный день бесснежной вялотекущей зимой… С затянутого облаками неба сочился тусклый серый свет.
Торопливое умывание и бритье прогнали остатки сна, зато пробудили голод; Ник вспомнил, что со вчерашнего дня не держал во рту ни крошки. Поэтому из ванной он прямиком направился на кухню, где совершил опустошающий набег на холодильник. Добыча оказалась небогатой: засохший сыр, немного ветчины и масло. Ничего более существенного в холодильнике обнаружить не удалось, но в шкафчике, к счастью, завалялись несколько пакетиков вермишели быстрого приготовления…
Покончив с холостяцким завтраком на скорую руку, Ник наполнил чашку остатками кофе из джезвы и, прихлебывая, отошел к окну.
Сразу звонить он, однако, не стал. Сначала помыл накопившуюся в раковине за несколько дней посуду. Потом заставил себя взяться за тотальную уборку. Самопожертвование, конечно, было невиданное… но вдруг Сана согласится зайти? Не вести же ее в такую берлогу, в самом деле… Судя по окаменевшим окуркам в пепельнице, уборка имела место в последний раз как минимум месяц назад.
Когда квартира засияла идеальной чистотой, утомленный каторжным трудом, но довольный результатом, Ник плюхнулся в кресло рядом с телефоном на журнальном столике и позволил себе первую за день сигарету – в качестве вознаграждения за труды праведные. Потягивая «Кент», он смотрел на телефон. Это было тоже приятно – предвкушать звонок, голос Саны… Наконец, сигарета истаяла до фильтра. Ник вмял окурок в чистую пепельницу, пододвинул к себе аппарат и набрал шесть цифр, которые давно уже заучил наизусть.
В трубке потянулись длинные гудки. Ник боялся, что трубку возьмет мать Саны. Опять придется вежливо так просить позвать к телефону Оксану, а она начнет с подозрением допытываться, кому это понадобилась ее дочь и все такое… Но, к счастью, обошлось. Что-то щелкнуло в трубке, и раздался негромкий родной голос:
– Алло?
– Привет, котенок…
Они познакомились прошлой весной. В «Горизонталь» Ник зашел тогда случайно, не рассчитывая на что-либо большее, чем просто убитое время и иллюзия избавления от одиночества. Ведь для чего же еще существуют подобные заведения, как не для того, чтобы создавать иллюзию, будто ты не одинок… в толпе таких же одиночек.
Народу в клубе в тот вечер было битком. В основном – кислотно-рэйверская молодежь. Бухала электронная «бочка», ритмично вспыхивали стробы, выхватывая из синего полумрака стоп-кадры толпы на танц-поле.
Среди отрывающихся вовсю тинэйджеров Ник чувствовал себя едва ли не стариком. Посидел немного в баре. Н-да, ничего нет лучше, чтобы почувствовать себя умудренным жизнью старцем, чем молодежная тусовка…
Вернувшись в танцевальный зал, он сразу увидел Сану.
Впрочем, тогда он еще не знал, как ее зовут. Тогда он просто обратил внимание на девушку, которая стояла в одиночестве в стороне от танцующих. Когда он подошел и заговорил, она глянула на него, – и Нику показалось, что какое-то мгновение его судьба колебалась на каких-то невидимых весах… Но в следующую секунду весы, видимо, склонились в его пользу: Сана
