Наконец ужас стал настолько силен, что, видимо, включил какие-то неведомые механизмы самосохранения – и они, ради моего спасения, вышвырнули из сознания все эмоции. Если бы не это, я бы простоял так недели и недели – пока не умер от жажды или голода. Или умер бы от инфаркта. И стал бы гнить на этом адском полу.
Я побежал к двери. Но остановился – ведь я совсем отупел и не чувствовал даже страха. И сказал себе: 'Ты пришел сюда за СИЛОЙ. Не трусь. Иди. Иди вперед. Ты получишь немыслимую силу, немыслимое могущество. Ты же не заурядный недочеловек, тебе не к лицу трусить. А если ты трус, значит, ты недо…'
Последняя мысль была более невыносима, чем коридор – и я аккуратно пошел вперед, по грязи.
Может, эта грязь была останками разложившихся трупов?!
Коридор сужался, но высота его росла. Очень скоро звук моих шагов стал рождать чавкающее и чвакающее эхо. Грязь под ногами дышала – зловеще и неравномерно. У стен, совершенно лишенных украшений, стали попадаться жабоподобные статуи. Они стояли через неравные промежутки, у них были почти человеческие лица. С тех пор я понял, что самый страшный монстр – это ПОЧТИ человек. Извращения нашего облика способны довести нас до безумия гораздо скорее, чем откровенно чуждые и неузнаваемые формы.
Когтистые, алчно протянутые ко мне лапы. Широченные клыки на бородавчатых мордах. С трудом я заставлял себя всматриваться в их вздутые животы, в их рахитичные, скрюченные ноги, с которых свисали мерзкие лохмотья плесени. Все сделано из кусков мориона * – камня Загробного мира. Только глаза – из натурального, растрескавшегося (!!!) опала – камня наркотического бреда, камня самоубийств…
Я с трудом дышал через платок – смесью одеколона и морга. Опаловые, лживые глаза маняще отблескивали с черных, иногда тоже растрескавшихя лиц. Иногда от моих шагов с искривленных лап отваливались ошметки плесени и грязи – словно эти жабы временами купались в жиже под лапами. А свет дробился, играл в морионе, создавая гипнотическую, иллюзорную жизнь…
Не знаю, что здесь творилось с нашим миром – коридор все время шел под уклон, но жижа никуда не текла, и ее слой не увеличивался.
Иногда я останавливался – и тогда меня душило молчание подземелья.
Жабы росли. Их статуи уже стали выше меня. Инфернально одинаковые, отличимые друг от друга только размерами и рисунком трещин.
Кружилась голова. Я соображал уже совсем плохо – достаточно плохо, чтобы идти вперед.
Ни одного ответвления. Коридор стал ущельем. Каменные лапы все время задевали меня, пачкали мою одежду слизью – и слизь, тошнотворная, тепловатая, тут же просачивалась к телу.
Да, проклятый, брошенный и забытый Храм Ночи лишил меня разума. Я стал безумен еще в самом начале моего пути. Иначе бы я умер здесь от ужаса, от отвращения.
Храм, построенный царицей Нитокрис. Мертвецом, пришедшим к Аль-Хазреду и попросившим подарить проклятую книгу…
Коридор упирался в стену. А влево – был вход в зал.
Я вошел внутрь. Похоже, зал был квадратным внизу, сжимающимся кверху. Свет не мог достать до потолка – или что-то не давало ему достать? Тонкие, чуть извивающиеся колонны из цельных кусков обсидиана походили на исполинских червей. Что ж, в каждой могиле есть свои черви…
В этом зале не было ничего египетского. И это подтверждало – здесь служили богам, более древним, чем Озирис или Сет.
Шаг вперед – и в центре зала, там, где только что была пустота, возник приземистый алтарь из черного гранита. Он был неряшлив, как кусок гниющего мяса.
И на нем лежала книга.
Я рванулся к ней – рванулся, сам себя до головы обливая жижей, внезапно поднявшейся до колен. В ней плавали полусгнившие черепа людей, куски то ли жил, то ли мяса… Но мне было все равно. Я готов был плыть по этим останкам людей, разгребая их! Пусть бы они касались моего лица, моих губ – я бы и тогда не обратил на них внимания. Ибо существовало только одно – КНИГА НА АЛТАРЕ.
На обложке – каббалистический, жуткий знак. Из тех, что много древнее 'Каббалы'. Он. Он!!!
Я схватил 'Некрономикон' – невероятно легкий и горячий, словно он лежал рядом с огромным камином.
– Стой.
Голос был тихий. Но я в панике обернулся – одна рука прижимает книгу к груди, вторая ищет в кармане пистолет.
Она стояла невдалеке, около одной из колонн – не человек, а противоестественный сгусток тьмы. И от нее веяло жутким, загробным холодом. Не могу описать эту почти призрачную фигуру, все время изменяющуюся, как марево над камнями – и o изменяющуюся в какомто адски-гипнотическом ритме.
Да, на ней было черное шелковое платье – ну и что вам дает это описание? Оно облегало меняющееся, но женственное тело (?) – опять же ну и что? Вы все равно не ощутите тот УЖАС, не поймете, насколько невыносимо для приличного человека это сочетание – вроде бы нормального и дико ненормального. И стояла она НА грязи, не касаясь ее подолом платья.
– Я Нитокрис.
Была ли половина ее лица съедена мышами? Не знаю, лицо скрывала черная, непроницаемая вуаль.
Проклятая царица внезапно очутилась рядом – мертвый черный шелк, мертвый черный металл. Поверх вуали на голове – обруч из тех же, только целых, опалов. И все это безжизненно пульсирует… И ее голос не был голосом – она просто выстраивала в моей голове мои же мысли – так, как ей было нужно:
– Ты нагл. Ты посмел пожелать разбудить Силы Древности.
Я чувствовал, что ее 'я' проникло в мое и рассматривает, изучает его. Еще счастье, что Нитокрис была настолько чужой, что я не мог как следует почувствовать ее леденящее, убийственное присутствие во мне!
– Я… Простите, мне…
– Ты посмел взять 'Некрономикон'.
– Я… я…
На мою руку легла рука в черной шелковой перчатке. Прекрасная, жуткая. Я заорал от ужаса – как недобитый заяц. Только еще более жалко. Я видел себя и видел Нитокрис откуда-то сверху. И знал, что она – не женщина. Я не мог понять, не мог ощутить, ЧТО она такое.
Пустота. Рядом с моим телом в обличье человека стояла пустота. Под перчаткой не было плоти. Может быть, если бы она ее сдернула, я увидел бы руку мумии. Но и это тоже было бы обманом, другим видом перчатки.
– Ты заслужил самое страшное наказание, – она перестала меня касаться, и моя душа вернулась в тело (или была возвращена магией Нитокрис?).
Голос без интонаций. Холод. По моему лицу текли слезы – слезы страха. Меня крутило, сжимало, сжигало. Я не мог существовать в присутствии ЭТОГО.
И, если б не мое безумие, я был бы уже давно мертв…
– Твое наказание: ты используешь 'Некрономикон'. Ты не выйдешь отсюда, пока его не используешь.
Смех. Это смеялась сама ночь, смеялось само чрево древней, заклятой горы.
И – я остался в одиночестве.
Единственное, почему я не сел прямо на алтарь – страх. Я знал, что еще хуже сойду с ума, что умру – если в зале появится еще что-то вроде Нитокрис. Знаю, знаю, что для вас мой ужас нелеп – но в языке живых нет слов для передачи этих ощущений – незнакомых счастливейшему человечеству! Вы, вы просто не представляете, что это такое, когда нервы не могут выдержать эти чужие, насильственно идущие по ним сигналы, сигналы, враждебные всему людскому. Вы не знаете, как это страшно – когда твой мозг врастает в нечто чуждое.
Это – не объяснить.
И вы не понимаете, какое ваше огромное счастье – что вы не понимаете меня.
Я шатался. Я был счастлив, что один. Я открыл книгу – просто потому, что не смел ослушаться.
Это создание Ада, это писание восточного безумца было живым! Я беззвучно заорал – но не смог захлопнуть проклятое, трижды проклятое существо, заключенное АльХазредом в книгу, во вроде бы обычную книгу. Я плоховато знаю древние языки – но тут я читал свободнее, чем на английском.
'… 'Некрономикон' лежит МЕЖДУ Зеркал. Выбери себе Зеркало…' – и я тут же, против своей воли, повис между двумя исполинскими зеркалами. Два зала, отраженных в полную величину – и оба отражения совершенно, абсолютно неотличимы! Кляня причуды древних магов и до колик боясь этих причуд, я наугад остановился на одном из залов. И тут же – меня втянуло в него.
Я стоял все у того же алтаря. Облегченно вздохнув, глянул в 'Некрономикон' – он был открыт на Заклятии Долголетия. Я был уверен, что это заклятие, как и предыдущее, мне подсунула сама дьявольская книга. Но счел это ее наградой за первый, правильный ответ. И быстренько, очень громко прочел заклинание.
Смех – такой же, как и до этого. Ему внезапно начали вторить бесовские завывания. Над моей головой запорхали гниющие скелеты летучих мышей – с их крыльев на меня капал гной; заскакали жабы, с ребер которых сваливались куски протухшего, заплесневелого мяса; заползали прокаженные черви…
Нет, не буду больше описывать – страшно.
И тут я снова увидел Нитокрис. Словно вырезанную из куска металла, сплавленного с загробной тьмой – и беспрестанно изменяющуюся. То есть увидел существо более нечеловеческое, чем полуразложившийся вампир, деловито плывущий к моим ногам.
И я услышал ее голос.
Ее горлом стал исполинский коридор храма, а голосовыми связками – колонны зала:
– Запоминай: в каждом заклятии 'Некрономикона' – ДВА заклятия. Каждая его строчка – оборотень. В каком Зеркале ты стоишь – та сторона оборотня и придет к тебе. Невежда не в силах постичь Жизнь через Смерть – и получает Смерть через Жизнь. Ты получил свое!
В ужасе я инстинктивно потянулся к 'Некрономикону', надеясь найти там какое-нибудь пригодное заклинание. Но адский фолиант взлетел вверх, словно поднятый рукой невидимки. Он висел в миллиметре от моих пальцев! Я подпрыгнул – он поднялся с такой же скоростью, и опять я не дотянулся только на миллиметр. И тут же ринулся вниз, и снова висел на прежнем уровне…
В каком-то исступлении я прыгал, я вскарабкался на алтарь (или это было все же что-то другое?) – но проклятый миллиметр не исчезал.
Гнусавые, чавкающие голоса дьяволов тянули:
– Ты – в Смерти, дурак!
– Наш мир – два взаимопроникающих Зеркала…
– Тебе не перейти во Второе Зеркало!
– Тебе не перейти…
– Тебе не…
Голоса кружили, колдовали – зло, властно, грубо. И я упал в беспамятство – вонючее, липкое, унизительное.
Очнулся в своей лондонской квартире. И тут же выяснилось, что я никогда не ездил в Египет. Что дата на календаре – та самая, когда я начал готовиться к экспедиции. А очнулся я в тот час, когда оделся, чтобы пойти прицениться к палаткам и прочему снаряжению… На свою беду, я не скрыл удивления этим.
Моя матушка тут же уложила меня в кровать, вызвала врача и к обеду сожгла в камине все мои книги по магии и оккультизму – о чем гордо сообщила, принеся ужин мне в постель.
Надо ли говорить, что пропал и бесценный пергамент – а я не помню ни координат, ни ориентиров?! И что я заболел?!
