возвратиться…
– Сомневаюсь. Меня послали, а если точнее, я сам напросился убрать вешки. Так что мои кореша хотели вас эдак через недельку тепленькими взять для разговора по душам – Сыч на вас большой зуб заимел.
– Сыч? Кто это? – спросил Алексей.
– Ну да, вы ведь не познакомились… Длинный – это Сыч, второй, пузатая гнилушка, толстяк – Фонарь.
– Значит, они не красноармейцы? – начал кое-что соображать Малахов.
– Ворье, – коротко ответил смуглый.
– А ты? Кто ты?
– Тоже… в некоторой степени… – чуть поколебавшись, медленно проговорил смуглолицый. – Тюрьму разбомбили немцы, ну мы и…
– Почему на островке ничего не сказал?
– Я не стукач, гражданин начальник. Да и на кой они вам?
– Зачем ушел от них?
– А дороги у нас разные…
– Где взяли форму и оружие?
– Думаете?.. Нет, тут все чисто. Я не 'мокрушник'. На складе.
– И куда теперь?
– Если возьмете – с вами. Нет – выведу из болота и разойдемся, как в море корабли.
– Опять за старое?
– Все-то вы знаете, гражданин начальник… – с неожиданно прорвавшейся горечью проговорил смуглолицый. – Могу сказать, не секрет. Если доберусь… к своим, вернусь на нары. Проситься на фронт буду. Слышал, что вроде берут… таких, как я…
– Хорошо. Веди. – Малахов искоса глянул на Никашкина, который при последних словах смуглого посветлел лицом. – Зовут-то как?
– Грант… Извините, – спохватился, – Георгий Фасулаки. Можно Жора, – улыбнулся. – Не обижусь…
Вскоре островок опустел. Какая-то болотная птичка подала голос, но тут же умолкла, словно прислушиваясь к затихающим шагам.
5
'Ахутин Григорий Фомич, 1918 года рождения, уроженец города Саратова, холост, беспартийный, участник Великой Отечественной войны, награжден медалями 'За отвагу', 'За оборону Сталинграда', 'За победу над Германией', воинское звание сержант. Пенсионер, в районах Крайнего Севера с 1957 года. Проживает по адресу: г. Магадан, ул.Портовая, дом №… До приезда на север жил по адресу: г. Москва, ул. Симоновский Вал, дом №… кв…'
Работал в отделе снабжения управления… затем водителем автотранспортного предприятия… Последние три-четыре года в Магадане появлялся редко. Со слов соседей, как он сам объяснил им, хотел окончательно перебраться на 'материк', где строил себе дачу в Подмосковье.
Установить место жительства Григория Фомича и фамилию труда особого не составило: уже к обеду следующего дня после разговора со Скапчинским оперативная группа горуправления во главе с Савиным была на Портовой.
Дом-барак на двух хозяев с давно не беленым ободранным фасадом удалось разыскать только после многочисленных консультаций с местными жителями; он совершенно затерялся в хитросплетении безымянных переулков и хозяйских пристроек.
Когда вместе с понятыми вошли внутрь квартиры Ахутина, то первое, что бросилось в глаза, это невообразимый беспорядок. Платяной шкаф был раскрыт, часть одежды валялась на полу и на диване; кухонный стол заставлен посудой, осколки битых тарелок и чашек усеяли пол. Напольный кухонный шкаф явно передвигали с места на место – глубокие царапины испещрили крашенный пол. И везде лежал толстый слой пыли.
Обыск ничего не дал, кроме уверенности, что кто-то уже успел побывать в квартире Ахутина раньше их примерно на полгода. Не удалось отыскать даже исписанного клочка бумаги, не говоря уже о каких-либо документах, письмах или фотографиях. Единственной вещью, по мнению Савина, достойной внимания, была крупномасштабная карта Магаданской области, которую отыскали в кладовой под ворохом рабочей одежды.
К глубокому огорчению и недоумению работников отдела кадров, где прежде работал Ахутин, в его личных документах почему-то не оказалось фотографии. Пришлось довольствоваться словесным портретом и фотороботом, который изготовили с помощью Скапчинского и соседей Ахутина.
Что человек, найденный в верховьях ручья Г-ях мертвым, – это Ахутин, капитан Савин уже не сомневался, слишком много доказательств он имел на руках. Но этот факт особой радости ему не принес и, вопреки ожиданиям, ни на шаг не приблизил следствие к разгадке главных пунктов в плане расследования: кто убийца, мотивы убийства, где находится золотоносное месторождение, самородки из которого были изъяты у Скапчинского. И как ответить на другие вопросы, которые возникли в процессе следствия: каким образом вещи графа Воронцова-Вельяминова оказались у Ахутина, что означают гравировки на застежке портмоне и на крышке часов 'Пауль Бурэ', как могло золото из этого месторождения оказаться у Христофорова-Раджи, какая взаимосвязь между Христофоровым, убийцей профессора-педиатра, и Ахутиным? И вообще, существовала ли такая связь? Ведь возможен вариант промежуточных звеньев. А если так, то кто? И, наконец, кто заказывал гравировки Меерзону, если данные словесного портрета заказчика вовсе не соответствуют внешности ни Ахутина, ни Христофорова?
Над всеми этими вопросами ломал голову капитан Савин в крохотной комнатушке, которую ему уступили на время коллеги из облуправления в качестве кабинета…
Зазвонил телефон, оборвав нить размышлений. Савин нехотя поднял трубку:
– Алло.
– Капитан Савин? Дежурный по облуправлению… Вас вызывает Москва. Соединяю…
– Савин, ты? Здравствуй, Боря. Володин. Как твое ничего?
– Бывает хуже, но реже… Как мой запрос?
– По этому поводу и звоню. Хочу 'обрадовать' тебя.
– Чувствую. Давай выкладывай.
– Согласно архивным данным, житель Москвы Ахутин Григорий Фомич умер в 1958 году. И в районах Крайнего Севера отродясь не бывал.
– Что?!
– А то, Боря, что все возвращается на круги своя. И что в тайге убит не Ахутин, а кто-то другой.
– Послушай, ты уверен в этом?
– На все сто… Необходимую документацию только что отправил спецпочтой, по получении ознакомишься детально.
– Ну и что теперь?
– Если бы я знал, дружище, честное слово, подсказал бы. Понимаю тебя и сочувствую – последняя нить оборвалась. И представь себе, я по сравнению с тобой тоже не лучше выгляжу: убийца профессора до сих пор не обнаружен, и пока нет даже намека на близкое знакомство с ним в скором времени, а наш милый Янчик- Раджа, судя по всему, зарылся так глубоко, что придется, видимо, весь Союз перелопатить, чтобы вытащить этого ловкача на свет ясный.
– Слушай, а как дело обстоит с дачей, которую строил этот лже-Ахутин?
– Это пока единственный шанс. Работаем, Боря. Что из этого получится, трудно сказать. Дача нам, утопающим, – соломинка, как не грустно сознавать. Короче говоря, поживем – увидим. Мне здесь в помощь ребят дали – все легче…
– Конкретно по Христофорову у вас есть что-нибудь?
– Отрабатываем его связи. Кое-кого из 'друзей' Янчика мы уже прихватили. Но тебе эта публика, думаю, хорошо знакома: молчат, как в рот воды набрали. Дрожат за свою мошну, а посему готовы сожрать собственный язык, но не сболтнуть лишнего в ущерб своим накопленным связям. Им подавай только факт, притом документально подтвержденный. В противном случае от матери родной откажутся, скажут – инкубаторские. У меня все. Будь здоров!
6
Пули крошили кору, косили пожелтевшие листья, со свистом вгрызались в землю, выбрасывая пыльные фонтанчики – кольцо окружения стягивалось все туже. Никашкин, морщась, бинтовал полоской от исподней рубашки левую руку – зацепило осколком гранаты, Малахов и Фасулаки отстреливались, экономя патроны: целились тщательно, били только наверняка. Когда в поле зрения попадал Георгий, лейтенант про себя дивился: на лице парня сиял восторг, по мнению Малахова, совершенно неуместный в данной ситуации. Стрелял Фасулаки довольно-таки неплохо; при каждом удачном попадании улыбался радостно во весь рот и что-то тихо приговаривал на незнакомом Алексею языке.
На немцев они наткнулись случайно, через два дня после выхода из болота на лесной опушке. Их заметил повар эсэсовской части: набирая воду в термос из обложенного деревянным срубом родника, томимые жаждой, они набрели на этот холодный прозрачный ключ двумя-тремя минутами раньше, чем немец, и не успели спрятаться как следует, уйти в спасательную лесную глубь. Повара снял Фасулаки метким броском ножа, но тот успел заорать с испугу, переполошив расположившихся на привал эсэсовцев. Началась погоня. Обученные охоте на людей гитлеровские солдаты зондеркоманды действовали слаженно и цепко; оторваться от них так и не удалось…
Алексей отполз за тонкий деревянный ствол и, приподнявшись, посмотрел в сторону неглубокой лесной лощины в их тылу, на дне которой, скрытый кустарником, журчал ручей. Только оттуда их не кропили еще эсэсовцы огнем, видать, не успели обойти, замкнуть оцепление. Немного подумав, позвал Никашкина. Тот понял с полуслова:
– Попробуем. Это шанс… Я вас прикрою.
– Почему ты? – к ним подполз и Фасулаки. – Разрешите мне, – обратился к Алексею.
– Нет, – отрезал лейтенант, не вдаваясь в объяснения: у ефрейтора опыта в таких делах было побольше. – Уходим! Долго не задерживайся, – повернулся к Никашкину. – Минут пять, не больше.
– Понятное дело…
