'Не разобрался или не захотел разбираться? – вспомнил следователь о фотографии в кармане, но до нее черед еще не дошел.
– С Рябцевым проще, – продолжал Осташный. – Он на место Басаргиной метил, это ни для кого не секрет. Вот и цапались…
– Карьерист?
– А кто из нас не карьерист? Повышение по службе редко кому в тягость. Не так ли?
– Возможно…
'Сейчас или позже? – соображал Калашников, незаметно для Осташного прикасаясь к картону фотографии.
– Нет, рано. Слишком все зыбко. Нужно еще переговорить кое с кем. И подключить угрозыск – пусть проверят досконально. Но пробный камень запустить следует'.
– И последний вопрос… – Калашников демонстративно спрятал блокнот и ручку в карман, давая Осташному понять, что вопрос особой важности не представляет. – Личного плана, скажем так…
– Готов ответить, – облегченно вздохнул директор и заулыбался.
– Как вы относились к Басаргиной? Я имею в виду неофициальные отношения. Басаргина – женщина одинокая и красотой не обделена… – Калашникова неожиданно покоробило – он почему-то вспомнил слова понятого Самохина: '… И так же, как и вы, – надеюсь, не станете отрицать? – вовсе не равнодушен к женскому полу'.
– Вопрос и впрямь… личного плана… – Осташный нахмурился, видимо, собираясь сказать что-то резкое, но сдержался. – И я, признаюсь, не понял – с какой стати вы мне его задали?
– Ну что же, считаем, вы на него ответили, – поднялся Калашников. – Служба такая, – доверительно улыбнулся Осташному, – неприятные вопросы задавать.
– Но я все-таки отвечу, – директор встал и вышел из-за стола. – Я ей симпатизировал. Но не больше!
– Спасибо, Демьян Федорович! – Калашников энергично тряхнул руку Осташного.
И добавил уже у двери:
– До встречи!
От этих слов лицо Осташного вдруг закаменело, но этой метаморфозы Калашников уже не видел, поскольку вышел в приемную.
С секретаршей директора он договорился встретиться у нее дома. А пока решил заглянуть в тарный цех, чтобы побеседовать с заместителем Басаргиной и слесарем Агапкиным.
Цех поразил чистотой и каким-то домашним уютом: сверкающий кафель полов, яркие занавески на окнах, много цветов, а в дальнем конце за ажурной деревянной перегородкой тихо журчал среди камней крохотный фонтанчик. Вокруг него были расставлены скамейки из гладко оструганных и отлакированных брусьев, а на столике возле стены посверкивал крутыми боками здоровенный самовар. Здесь же высилась горка чайной посуды и стояла стеклянная сахарница. И снова цветы – в горшочках, ящичках, напольных вазах.
Калашников залюбовался вышитой скатеркой, прикрывающей столик: видно было, что вышивала его талантливая мастерица.
– Нравится? – невысокий цыганковатый мужчина, скептически ухмыляясь, покуривал, наблюдая за Калашниковым.
– Здорово.
– Начальницы нашей рукоделие, – сплюнул. – Показуха – первый сорт.
– Почему показуха? Культура производства.
– Это по науке. А как по-моему, так лучше бы о запчастях к моечным машинам заботились. Все на честном слове держится. До ночи из цеха не вылезаем, варганим кто что горазд. Проволочки крутим да заклепки-заплатки ставим.
– Работают ведь, – следователь бросил взгляд в сторону свежеокрашенных моечных машин.
– Ага, работают, – словно обрадовался его собеседник. – Еще бы. Вот так все и говорят – работают, план дают, что еще нужно… Придет комиссия, поахают, глядя на этот ажур, – показал на цветы, – и восвояси. Как же – передовой цех, культура производства… А то, что мы тут до седьмого пота корячимся не только после работы, но и в выходные дни, – кому до этого дело?
– Надеюсь, не бесплатно?
– Платят… – неожиданно сник собеседник и вдруг заторопился. – Пойду. Дела…
– Постойте, – придержал его за рукав Калашников. – Как мне найти слесаря Агапкина?
– Ну я Агапкин, а что? – нахохлился тот. Калашников показал ему удостоверение.
– Понятно. С вещами или как?
– С чего вы взяли? – улыбнулся следователь.
– А кто знает, что у вас на уме.
– Я по поводу Басаргиной. Вы, наверное, уже кое-что слышали?
– Кое-что слышал, но меня это не касается.
– Нам нужно поговорить, желательно наедине.
– Пройдемте в слесарку, там нынче пусто.
– Что так?
– У кого отгул за прогул, а кто на радостях в цех розлива завеялся на 'стыковку' с тамошними слесарями.
– Почему на радостях?
– Басаргиной нет, а Рябцеву все до лампочки…
С Агапкиным беседовали долго. В конце разговора Калашников спросил:
– А все-таки из каких средств вам оплачивают сверхурочные и работу в выходные дни?
– Да как вам сказать… – Агапкин потер щетину на подбородке. – Не интересовался. Хорошо платят. Премиальный фонд, говорят.
– Кто именно вам выдает деньги?
Агапкин зыркнул на следователя, помялся немного и уже собрался было ответить, как вдруг побледнел и уставился на входную дверь.
Калашников обернулся. На пороге слесарной мастерской стоял заместитель начальника тарного цеха Рябцев.
Отступление 2
Главбух не в настроении; он хмуро смотрит на Басаргину, которая принесла очередной акт на списание боя стеклопосуды. Басаргина, наоборот, весела, свежа, разговорчива. За окном кружит первый снег, небо блеклое, грустное – глубокая осень. В кабинете уютно, тепло, возле стола светятся оранжевые нити электрокамина.
– Снег, Григорий Леонидович! Какая прелесть! – Басаргина, оставляя мокрые следы, подошла к окну, залюбовалась крупными ажурными снежинками, которые медленно опускались на заводской двор. – Приглашаю в эту субботу за город. Уж не откажите. Будут шашлыки и веселая компания. Санки у вас есть? – заразительно смеется.
– Благодарю за приглашение, – главбух сдержан, но глядя на Басаргину, тоже кривит губы в улыбке. – А лыжи подойдут?
– Еще как! – Басаргина энергично трет ладонями, подходит к главбуху, следит за тем, как тот подписывает бумаги. – Спасибо, Григорий Леонидович!
– За спасибо сыт не будешь… – ворчит под нос главбух, окидывает взглядом Басаргину. – С обновкой вас, Варвара Петровна. 'Монтана'… – читает фирменный ярлык на платье.
– Идет мне? – Басаргина притопнула каблучками сапог, крутанулась перед главбухом юлой. – Только не говорите, что нет, – смеется, сознавая свою привлекательность.
– Хороша… – думая о чем-то своем, роняет главбух. – Вот что, Варвара Петровна, у меня к вам просьба…
– Любую вашу просьбу, уважаемый Григорий Леонидович, выполню с удовольствием!
– У меня сегодня скромный юбилей, так я вас приглашаю отужинать в ресторане.
– Чудесно! Хотя… – Басаргина на секунду задумывается, потом машет рукой. – А, ладно! И с чем вас поздравлять?
– В ресторане и узнаете, – многозначительно улыбается главбух.
– Значит, тайна? Идет! Во сколько и куда?
– В 'Сосновый бор', к семи.
– Договорились. До вечера, Григорий Леонидович!
В ресторане шумно, весело. Свободных мест, как всегда, нет. Главбух, поддерживая Басаргину под локоток, ведет через весь зал к отдельным кабинетам. Варвару Петровну провожают восхищенные взгляды мужчин: длинное вечернее платье из темно-синей ткани выгодно подчеркивает гибкую стройную фигуру и благородную белизну лица, шеи и в меру полных обнаженных рук.
В кабинете богато накрытый стол на две персоны. Басаргина с удивлением смотрит на главбуха.
– А остальные?
– Тайна, Варвара Петровна, тайна… – бодро отвечает он, подмигивая. – Прошу, мадам! – отодвигает кресло. – Что будем пить?
– Ах, какой вы… – грозит пальчиком Басаргина. – Конечно, шампанское. И все-таки юбилей – это правда? Или повод?
– И правда, и повод. Давайте пока оставим эту тему и выпьем… просто так.
– Ну-у, это неинтересно, – капризно сложила губы трубочкой Басаргина. – Нужен тост.
– Согласен. Выпьем за нашу жизнь цветущую!
– Другое дело…
Выпили. Закусили. Басаргина раскраснелась, задышала глубоко, часто.
– Потанцуем? – положила ладонь на руку главбуха.
– С меня танцор… – хмыкнул тот и серьезно посмотрел на Варвару Петровну. – Думаю, что сейчас в самый раз поговорить… о юбилее…
– Давно пора! – с энтузиазмом откликнулась Басаргина и потянулась к фужеру, в котором пузырилось шампанское.
– Пить будем потом, – глаза главбуха за толстыми линзами очков хищно округлились, заблестели. – А пока у нас с вами разговор предстоит серьезный.
– Что-то случилось? – встревожилась Басаргина.
– Пока ничего. Но может случиться, – главбух сунул руку за пазуху и вынул оттуда сложенную вчетверо бумажку. – Если, конечно, мы не найдем общий язык…
– Что это? – трезвея от дурных предчувствий, спросила Басаргина, глядя на бумажку, испещренную столбиками цифр.
– Это ваш приговор, Варвара Петровна, – главбух мясистой рукой расправил бумажку и пододвинул ее к Басаргиной. – Здесь итоги финансовых махинаций со стеклотарой, голуба.
– Но… Григорий Леонидович… – Басаргина почувствовала, что силы оставляют ее. – Ведь я… по вашему… совету…
– Слово к делу не пришьешь, – главбух смотрел на нее строго, даже зло. – Я вам советовал, коль уже зашел такой разговор, деньги, вырученные за фиктивный бой, обратить на благо
