Отступление 4. ПРЕСТУПНИКИ
'Ох, Капитон, что же теперь будет? Господи…' – шептала Софка, лежа в своей постели. Узкое окошко призрачно белело в темноте накрахмаленными занавесками, в приоткрытую форточку вливался свежий воздух, пахнущий талым снегом, в спаленке было прохладно, но Софка сбросила одеяло – тело горело, как в лихорадке…
Просьбу Капитона сделать оттиски ключей от черного хода, двери спальни княгини и шкафа-сейфа Софка выполнила без особых затруднений: княгиня стала доверять ей всецело и не таилась, как прежде. Теперь, если ей что нужно было, Сасс-Тисовская со спокойной душой вручала ключи Софке. Впрочем, хорошо присмотревшись к содержимому шкафа, горничная испытала разочарование – кроме шкатулки с драгоценностями, там не хранилось еще что-либо стоящее: различные бумаги, старинные грамоты, ковчежец с мощами какого-то святого (как объяснила с гордостью княгиня, их привез прадед из Иерусалима) и прочие реликвии старинного рода князей Сасс-Тисовских, которые могли представлять ценность разве что для собирателей древностей или историков.
Готовясь к отъезду в Швейцарию, княгиня как-то мимоходом, небрежно, видимо считая, что этим осчастливит Софку, сказала: 'Милочка, я забираю тебя с собой…'. Ей в голову не могло прийти, что горничная ни за какие деньги и блага не согласится покинуть Россию, а вернее, если быть совершенно точным, Капитона, которого она любила всей душой и ревнована отчаянно, как нередко могут твердые, порывистые натуры. И для него она была готова на все…
Вечером княгиня выпила бокал красного вина: спиртное действовало на нее как снотворное. Последние два месяца она спала плохо, мучилась бессонницей. Часто среди ночи поднималась, будила Софку, и та читала ей слезливые французские романчики в скверном переводе. После снова засыпала при зажженных свечах, которые она запрещала гасить. Сасс-Тисовскую мучили кошмары, которые спросонку в темноте казались ей явью.
В этот вечер Софка сделала то, что просил Капитон: добавила в вино сонное зелье, которое она купила за немалые деньги у известной всему городу знахарки. Когда княгиня взяла в руки бокал, Софка едва не потеряла сознание от страха. Но все обошлось, только Сасс-Тисовская заметила, что у вина странный привкус, и велела в следующий раз откупорить новую бутылку.
Уснула княгиня быстро и крепко. Но дверь спальни, как обычно, заперла на ключ.
Капитон забежал на минутку. Был непривычно сдержан и холоден. Узнав, что Софка исполнила его просьбу, чмокнул в щеку, будто приложил льдинку, и ушел, не сказав ни слова на прощание.
'Что же теперь? Что-о… Обещал – женюсь, уедем… Деньги… Перстень…'. Воспоминание о перстне с бриллиантом словно раскаленным гвоздем пронзило сердце. Боль была настолько явственной, что Софка даже застонала, схватилась за грудь. Перстень. Обманет, ведь обманет!
'Дуреха я, дуреха! Обманет, гулена… Как же мне… тогда? Бросит… Бросит!' – обливаясь холодным потом, подумала Софка.
Вскочила с кровати, не зажигая свет, начала одеваться; второпях забыла, что на ней длинная ночная рубаха, но платье снимать не стала, приподняла ее, подвязала шнурком. Туфли не надела, в одних чулках вышла на цыпочках в коридор.
Дверь ее спальни заскрипела неожиданно громко, и Софка, зажмурив глаза, до крови прикусила нижнюю губу – услышит кто! Рядом находилась комната повара, но за него она была спокойна: толстяк спал, как младенец, утром его не могли добудиться. Но по коридору налево, через две двери от спальни княгини, была комната ее сына, который неделю назад выписался из больницы.
Он был еще слаб, на ногах держался нетвердо, ходил прямо, как истукан, чтобы не потревожить рану, – сырая, затяжная весна мало способствовала выздоровлению. Правда, 'лекарства', которые он принимал, вызывали у доктора скептическую улыбку – батарея пустых бутылок из-под спиртного встречала местного эскулапа всякий раз, когда тот приходил навестить молодого князя. Но запретить возлияния, которым тот предавался, доктор даже не пытался – Сасс-Тисовский имел чересчур горячий нрав и всего лишь малую толику ума, который с успехом подменял аристократической спесью. В конечном итоге доктора это обстоятельство волновало мало – его услуги оплачивались щедро; а кто спешит перекрыть кран струи изобилия?
Горничная приложила ухо к двери: в спальне княгини стояла такая мертвая тишина, что казалось, от стука Софкиного сердца загудели, как бубны, вычурные резные филенки.
Софка в испуге отскочила, прижалась к стене. Стояла долго в полной неподвижности, стараясь унять волнение. Немного успокоившись, прошла к следующей двери, которая вела в смежную со спальней княгини комнату. Она была нежилая и некогда служила спальней усопшего князя, мужа Сасс-Тисовской. От этой комнаты был у Софки запасной ключ, о существовании которого Сасс-Тисовская не знала; им горничная и воспользовалась.
С некоторых пор Софка заметила, что княгиня стала часто навещать комнату покойного мужа (обе спальни были соединены дверью). Долго не удавалось любопытной горничной подсмотреть – для каких целей. И все же однажды замочная скважина приоткрыла ей и эту тайну княгини: в спальне князя находился небольшой тайник. Открывался он при помощи тщательно замаскированной кнопки, и Софка, чтобы найти ее, потратила уйму времени. Когда, наконец, это случилось, она ахнула: в тайнике лежал перстень с бриллиантом! Тот самый!
Уже в своей комнатушке Софка долго смотрела в зеркало, даже похлопала себя по щеке – не рехнулась ли? Ведь она могла поклясться, что этот перстень видела всего лишь полчаса назад на пальце княгини!
(Теперь Сасс-Тисовская держала свои драгоценности при себе, снимая только на ночь: видно, не доверяла сыну, который стал подозрительно часто околачиваться возле шкафа, особенно в ее отсутствие, о чем доложила ей Софка).
И это была загадка, над которой горничная безуспешно ломала голову каждый день.
О своем открытии она не рассказала Капитону – что-то ее сдерживало. Что именно – Софка просто не отдавала себе в этом отчет. Возможно, хотела внести и свою лепту в благополучие их будущей семьи.
То, что задумка Капитона была мерзостью, преступлением, Софке в голову не приходило. Даже наоборот. Со злой радостью наблюдая за событиями в Гловске, за тем, как присмирели господа и как они дают деру, Софка твердила себе: 'Кончилось ваше времечко! Попили кровушки. Теперь все будет нашим… И перстень с бриллиантом…' – Софка считала, что имеет на него прав больше, чем кто-либо из дворни…
В спальне покойного княза Софка долго не задержалась: открыла тайник, забрала перстень и, потихоньку замкнув дверь, возвратилась в свою спальню, чуть дыша от нервного перенапряжения. Долго думала, где спрятать перстень. Наконец нашлась: распустила свои пышные, густые волосы, замотала перстень в тряпицу и вплела его в толстую косу. Затем стала собирать вещи – в темноте, на ощупь; Капитон обещал зайти за ней, как все свершит. И на все четыре стороны, вдвоем…
Капитон вытолкнул ключ, который торчал в замочной скважине с обратной стороны двери. Он упал на голый пол спальни княгини с громким стуком. 'Ах, с!' – помянул недобрым словом Софку, которая забыла положить коврик. Но его страхи оказались напрасными – в особняке по-прежнему было тихо. Капитон успокоился, и, осторожно вставив отмычку, медленно повернул два раза. Замок открылся бесшумно (сам смазывал; дверные петли тоже, еще третьего дня).
Княгиня спала. Толстая свеча у кровати стаяла уже до половины, фитиль свернулся черным колечком, и трепетный язычок пламени то вытягивался вверх острым, раскаленным добела наконечником коптя, то расползался по талой восковой лужице желтым увядшим лепестком осеннего цветка. В спальне царит зыбкий полумрак.
От напряжения Капитону показалось, что княгиня шевельнулась. Лоб мгновенно покрылся испариной, правая рука судорожно сжала в кармане свинцовый кистень. Он стоял у изголовья Сасс-Тисовской неподвижно, чуть дыша, крепко стиснув зубы, смотрел на нее искоса, боясь повернуть голову.
'Почудилось… У-уф…' – вздохнул он наконец про себя с облегчением и стал открывать шкаф. Руки дрожали, были непослушными, и Капитон провозился с замками.
Шкатулка с гербом Сасс-Тисовских на крышке стояла на месте. Быстро переворошив ненужные ему бумаги, Капитон сунул в карман полушубка черный бархатный кошель княгини, расшитый мелким жемчугом, в котором лежат ассигнации крупного достоинства, в основном николаевские, и стал заворачивать шкатулку в платок, который принес загодя…
Неожиданно за его спиной послышался шорох. Капитон стремительно обернулся – и тут же упал от сильного удара в грудь, чья-то массивная туша навалилась на него каменной глыбой, толстые, сильные пальцы вцепились в горло. Капитон изо всех сил рванулся в сторону, ужом выскользнул из цепких объятий, вскочил на ноги и опять грохнулся на пол, сбитый подножкой. В лицо дохнуло сивушным перегаром, и хриплый, свистящий шепот всвер-лился в его сознание:
– Обмануть… меня… вздумал? С-собачий сын! Удавлю- у…
'Вилюйский! Как он?..' Уже почти ничего не соображая, полузадохшийся Капитон наконец вырвал из кармана кистень и ударил им купца по голове. Тот только тряхнул лохмами – удар пришелся вскользь – и попытался перехватить руку Капитона. Но не успел – следующий удар попал в висок. Охнув, Вилюйский обмяк.
Судорожно глотая воздух, Капитон оттолкнул обеспамятевшего купца в сторону, поднялся. В голове гудело, ноги подкашивались; чтобы не упасть, он прислонился к шкафу. Постоял чуток, затем поднял оброненную шкатулку и шагнул к двери.
И тут кто-то схватил его за рукав. Нетвердо держащийся на ногах Капитон пошатнулся, дернулся, повернул голову – и встретил круглые, горящие глаза княгини! В белой ночной рубахе, освещенная мерцающим пламенем свечи, она казалась привидением во плоти. Сасс-Тисовская стояла молча, судорожно зевая широко открытым ртом, как выброшенная на берег рыбина. Капитон слабеющими руками попытался оторвать ее пальцы от рукава полушубка, но не смог. Тогда он, зарычав звериным рыком от отчаяния, ударил княгиню кистенем – раз, другой, третий… Сасс-Тисовская опустилась на колени, но рукав не отпускала. Совсем обезумевший Капитон бил куда попало. Княгиня закричала хрипло и натужно:
– Помогите! Помо…ги…те…
Краем глаза Капитон увидел, что пришел в себя Вилюйский – заворочался, встал на четвереньки, по-собачьи мотая головой, похожий на медведя-шатуна. Совсем не помня себя, дико вскрикнув, Капитон рванул пуговицы полушубка, оставив его в руках княгини, выскочил за дверь и, прижимая шкатулку к груди, стремглав бросился бежать по коридору.
Уже вышибая дверь черного хода, которая держалась только на хлипком крючке, Капитон Мызгаев услышал наверху грохот выстрелов – видно, проснулся сын княгини.
16. ЖЕСТОКАЯ РОЛЬ
Он встретил следователя прокуратуры и сотрудников ОУР во главе с майором Дубравиным на удивление спокойно. Только холодно блеснул глазами и поинтересовался, в чем его обвиняют.
– В краже драгоценностей у актрисы Ольховской, – ответил майор и отвернулся, чтобы ненароком не выдать свой гнев и презрение к этому выродку.
– Да? Забавно… – легкая ирония звучала в его голосе.
– Вы так думаете? – вскинулся было Дубравин, но под взглядом Белейко успокоился и приказал: – Начинайте обыск. Понятые, прошу сюда…
Искали долго. Дядя Саша, надев наушники специального прибора, исследовал стены и пол; остальные оперативники тщательно осматривали каждую вещь в квартире – объект их поиска был чересчур мал и требовал огромного внимания и дотошности.
