Отличился Белейко: он, как опытный настройщик музыкальных инструментов, терпеливо и осторожно простукивал платяной шкаф на толстых ножках; эти фигурные подставки под украшенный накладкой резьбой ящик привлекли его особое внимание.
– Помоги… – позвал он Дубравина. Вдвоем они положили шкаф на пол плашмя.
– По-моему, здесь… – сказал Белейко, для верности еще раз пройдясь крохотным молоточком по одной из ножек.
Высверленное в ножке глубокое отверстие было забито хорошо подогнанной пробкой, и чтобы определить контуры тайника, понадобилась сильная лупа. Перстень с 'Магистром' оказался залит воском, и Дубравин только головой покачал, глядя на довольную улыбку Бронека: это какой же слух нужно иметь, чтобы по звуку определить такой тайник…
– Ну как? – спросил майор хозяина квартиры, показывая ему перстень. – До сих пор забавно?
Тот промолчал, смотрел на Дубравина ничего не выражающим взглядом, сложив руки на груди.
– Собирайтесь, гражданин хороший, – и майор обернулся к понятым: – Спасибо вам, товарищи. Прочитайте и распишитесь, – указал на протокол, написанный Белейко.
В краже он сознался сразу, с какой-то непонятной легкостью, даже облегчением, как показалось Белейко – старший лейтенант еще не знал до конца всех обстоятельств дела, посвятить в которые своего друга и помощника у Дубравина просто не было времени.
– Он? – показал Дубравин преступнику фотографию, которую взял у Ольховской.
– Да…
– Вы удивительно похожи. И не только внешне…
– Может быть…
– Фонарик ваш? – вынул из ящика стола и положил перед ним изящную хромированную вещицу майор.
Впервые за время допроса в глазах преступника что-то дрогнуло, но ответил он твердо:
– Нет, не мой.
– Забавно, как вы изволили выразиться ранее. И странно, с какой стати вам не признавать свою вещь?
– Повторяю: вижу его впервые.
– Ой ли? Вот показания Ольховского, который утверждает, что владельцем фонарика являетесь вы; все-таки вещь редкая, запоминающаяся. Это – показания граждан, которые вместе с вами были в туристической поездке по Западной Европе с заездом в Берлин и которые тоже видели у вас этот фонарик. И, наконец, заключение экспертно-криминалистического отдела, в котором указано, что обнаруженный на стекле фары след большого пальца левой руки принадлежит вам. Так чей это фонарик?
– Мой…
– Запишем… И пока оставим фонарик в покое. Пока… А теперь ответьте на такой вопрос: за что вы убили Новосад?
В кабинете повисла густая, напряженная тишина. Следователь прокуратуры прикусил нижнюю губу – не смог скрыть волнение.
Преступник, казалось, не понял вопрос: он сидел так же прямо, плотно сжав тонкие губы и крепко сцепив пальцы рук, которые лежали на коленях.
– Повторяю: за что вы убили актрису Новосад?
– Я ее не убивал… – взгляд преступника потяжелел, он подобрался, как перед прыжком, но голос остался ровным и бесстрастным. – Это ваши домыслы. Перстень взял я. Виноват. За что и отвечу перед законом. Но это – увольте.
– Ответите… Товарищ старший лейтенант, – официально обратился майор к Белейко, – пригласите сюда мужчин, которые стоят в коридоре.
Вошедшие – их было четверо – стали у стены.
– И вы туда же… – показал Дубравин преступнику. Тот нехотя поднялся и пристроился рядом с ними.
– Теперь позовите гражданина Курткина. Он в кабинете майора… – Дубравин назвал фамилию, и Белейко поспешил выполнить приказ.
В кабинет вошел широкоплечий, приземистый парень с немного растерянным, простодушным лицом.
– Вы помогали Маркиным… – майор назвал число, – перевозить мебель?
– Ну, да, помогал…
– Вы утверждаете, что кухонный шкаф заносили в квартиру Маркиных вместе с незнакомым мужчиной, который вызвался вам помочь?
– Утверждаю.
– Он потом спустился в подъезд вместе с вами?
– Вроде нет…
– Понятно. Посмотрите, пожалуйста, на этих граждан, – показал Дубравин на шеренгу у стены. – Вы никого здесь не узнаете?
Парень вначале недоверчиво взглянул на Белейко, который вел протокол допроса, а затем перевел взгляд на мужчин.
– Во! – радостно ткнул пальцем в грудь преступнику.
– Он! Честное слово, он!
– Спасибо. Вы свободны, Курткин.
Парень, не отводя глаз от преступника, попятился, затем застенчиво улыбнулся Дубравину и вышел.
– И вам спасибо, товарищи, – поблагодарил майор мужчин. – До свидания. Пусть зайдет дежурная, – обратился он к Белейко.
Дежурная чинно присела на предложенный стул и принялась протирать очки. Преступник по-прежнему стоял у стены, отрешенно глядя в окно.
Майор вынул из папки несколько фотографий и разложил их перед старушкой.
– Помните, вы говорили, что в перерыве между телефонными разговорами Новосад и Алифановой из дома вышли три девушки? И одна не была вам знакома?
– Еще бы не помнить…
– Посмотрите, – показал Дубравин на фотоснимки, – здесь ее случаем нет?
Старушка принялась неторопливо перебирать их, что-то пришептывая. Наконец отложила один в сторону и сказала:
– Знамо, она.
Дубравин не скрывал своего удовлетворения:.
– Не ошиблись?
– Да чтобы я ошиблась… – загорячилась дежурная.
– Хорошо, хорошо, верю. Это, кстати, фотомонтаж… Когда за дежурной закрылась дверь, майор взял снимок-фотомонтаж и показал преступнику.
– Вам удивительно идет женская одежда, – сказал Дубравин с иронией. – Что вы теперь нам скажете? Преступник молчал.
– Надеюсь, вы понимаете, что отрицать очевидное нет смысла. Чересчур серьезные улики.
– Сознаюсь… – преступник растянул' свои тонкие злые губы в какой-то странной гримасе, весьма отдаленно похожей на улыбку. – Я… это сделал… Она случайно увидела… перстень. Пригрозила разоблачением. У меня не было иного выхода… Я любил ее, поверьте… Любил… Будь оно все проклято! И прошу вас, хватит на сегодня…
За окном уже опускался вечер, но Дубравин не зажигал свет в кабинете – так было уютней. Белейко прихлебывал горячий чай и слушал своего друга.
– …Знаешь, что меня натолкнуло на эту мысль? Фотография из альбома Алифановой. Там девчата переодеты и загримированы под мужчин. В театральном учат искусству грима досконально, и он, со своей лощеной физиономией, мог применить эти познания в нашем случае, чтобы уйти с места преступления неопознанным. Так и получилось: мы ведь искали мужчину, притом сильного, тренированного, следуя выводам судмедэксперта. А он таким и был – в училище занимался дзю-до, имел первый разряд. Применил прием из серии удушающих. Правда, из боевого дзю-до. Ему здорово повезло в одном – что проскочил незамеченным мимо дежурной, когда сообразил помочь Курткину тащить шкаф. И хорошо, что парнишка в конце концов опознал его, вспомнил этот эпизод. Между прочим, его я подозревал с самого начала следствия. Но меня сбило с толку, несмотря на его сомнительное алиби, то, что убийца буквально испарился с места преступления. И поскольку быть такого, по идее, не могло, мы и сосредоточили свои усилия на жильцах дома мужского пола.
– Женя, но какие нужно иметь нервы, чтобы переодеться в одежду убитой, которая лежала рядом.
– Нервы? Это подонок, Бронек. Алчный, развращенный эгоист. Хладнокровный, расчетливый, циничный. Он надел не только платье и пальто Новосад, но и старые сапоги ее – рост у них почти одинаков, размер обуви у него только на номер больше – и платок, и чулки. Свою одежду он сложил в саквояж, протер пол. Только пол, учти, потому что был в перчатках.
– Значит, к убийству готовился заранее…
– Точно… Затем вышел на улицу, где-то переоделся, саквояж с одеждой Новосад бросил в воду, помнишь, там рядом пруд; теперь он покрыт льдом. И на попутке добрался к Ольховскому, где преспокойно сел играть в преферанс. По времени все выходит точно, даже с запасом, я считал.
– И все-таки, как он мог решиться на убийство?
– Выхода у него, видите ли, не было… Прокомментировал – будь здоров…
– Жалко Новосад. Какая изумительная девушка…
– Еще как жалко. И трудно понять, что ее могло с ним связать…
– Судьба…
– Легче всего наши ошибки на судьбу перекладывать. Но что-то, наверное, в этом есть… У Новосад, как я понимаю, видимо, был ключ от его квартиры. Из театра она пошла к нему, но дома его не было, задержался в пути – бежал от Ольховского. Каким-то образом ей попался на глаза перстень с 'Магистром' (как? – завтра узнаем), а что это именно он, Новосад знала точно, видела у Ольховской. Когда появился этот подонок, актриса устроила ему скандал – она ведь была честная, принципиальная девушка. Затем уехала домой, позвонила Алифановой… Не знаю, что Новосад говорила ему, но он понял сразу: молчать она не будет. Оставалось только одно…
– Но зачем? Испугался позора? Вряд ли – верни он перстень добровольно, Ольховская во имя старой дружбы, думаю, не предала бы его поступок огласке. Но пойти на убийство ради перстня с камнем, пусть даже неимоверной цены… Что бы он делал с 'Магистром'? У нас его не продашь…
– Вот именно, у нас… Все очень просто, Бронек. Мне пришлось потревожить Инюрколлегию, чтобы до конца разобраться в этой истории. У него есть родная тетка, вторая дочь Капитона Мызгаева, которому он приходится внуком и на которого так разительно похож. Тетка разыскала через Инюрколлегию Мызгаева, а тот дал ей адрес внука. Несомненно, будучи в Западном Берлине (она живет там – ее угнали гитлеровцы в 1942 году в Германию), он встречался с нею. И когда узнал о 'Магистре', принял решение незамедлительно… Возможно, она его и тогда приглашала остаться.
– Как он узнал о 'Магистре'?
– Рассказал Капитон Мызгаев. Он ведь охотился за этим камнем вместе с Шустицкой, бабушкой Ольховской. Это, как ты знаешь, она изображена вместе с Мызгаевым на той фотографии, что я взял у Ольховской. Софья Леопольдовна выкрала настоящий бриллиант, а Капитону достался страз. Вероятно, он про это не знал. Бежал с подделкой, думал, что оставил свою напарницу с носом. А когда обнаружил, что обманут, сообразил, кто его провел, и начал разыскивать Шустицкую. Нашел, да, видно, поздно. Вот и перепоручил
