будут дома не раньше часа ночи. Браун попросил передать, чтобы Карелла позвонил ему в “Сэлби Армс”, повесил трубку, подумал, что надо позвонить в участок, и попытался связаться с портье, но новый приступ головокружения заставил его доковылять до постели. Немного погодя он встал и дотащился до ванной, где его снова вырвало. Вернувшись в комнату, он лег, закрыл глаза и через минуту погрузился в состояние, колеблющееся между сном и беспамятством.
Стив Карелла обнаружил его через полчаса. Он постучал в дверь 502 номера и, не получив ответа, немедленно открыл ее отмычкой. Перешагивая через обломки, он подошел к кровати, где на вспоротом и разворошенном матрасе лежал Браун, увидел огромную шишку на лбу своего партнера, тихонько позвал: “Арти!”, и, когда тот не отреагировал, направился к телефону. Дожидаясь ответа коммутатора, Карелла услышал, как Браун пробормотал:
— Со мной все в порядке.
— Черта с два, — сказал Карелла и нетерпеливо постучал по рычажкам телефона.
— Остынь, Стив. Со мной все о'кей.
Карелла положил трубку и присел на край кровати.
— Я хочу вызвать “скорую”, — сказал он.
— И на неделю вывести меня из игры?
— Да у тебя на лбу шишка размером с твою голову.
— Я ненавижу больницы.
— А как тебе нравится кома?
— Я не в коме. Разве это похоже на кому?
— Давай-ка я положу немного льда на твою шишку. Господи, ну и отделал он тебя!
— Этот малый стукнул меня на совесть.
Карелла снова побарабанил по рычажкам телефона. Когда портье снял трубку, он спросил:
— Я вас не разбудил?
— Что?
— Пришлите сюда льда, и в темпе. Номер 502.
— Гостиничная служба уже закрыта.
— Ну так откройте ее. Это полиция.
— Сию минуту, — сказал портье и повесил трубку.
— Кое-кто влип в хорошенькую историю, — сказал Карелла.
— Кое-кому понадобилось хорошенькое алиби, — сказал Браун, пытаясь улыбнуться. Это не получилось. Он скривился от боли и снова закрыл глаза.
— Ты видел того, кто это сделал?
— Видеть-то видел, но у него был чулок на физиономии.
Карелла покачал головой:
— С тех пор, как появился первый фильм, где бандит натягивает чулок на физиономию, у нас не придумали ничего нового. — Он оглядел комнату. — Он и над комнатой славно поработал.
— Да уж, постарался, — подтвердил Браун.
— Нам повезло, что ты вообще остался жив.
— А зачем ему меня убивать? Он охотился не за мной, а за фотографией.
— Как ты думаешь, Арти, кто это был?
— Мой партнер, — сказал Браун. — Альберт Вейнберг. В дверь постучали, и Карелла пошел открывать. На пороге стоял портье без пиджака, в руках он держал тарелку, наполненную кубиками льда. — Мне пришлось бежать за этим в ресторан в квартале отсюда, — пожаловался он.
— Прекрасно, большое спасибо, — сказал Карелла.
Портье не двинулся с места. Карелла сунул руку в карман и дал ему 25 центов.
— Спасибо, — недовольно пробормотал портье. Карелла закрыл дверь, зашел в ванную, завернул лед в полотенце и вернулся к Брауну. — Держи, — сказал он, — приложи к шишке.
Браун кивнул, взял сверток, прижал его к своему распухшему глазу и опять скривился.
— Откуда ты знаешь, что это был Вейнберг?
— Ну... с полной уверенностью я не могу утверждать...
— Это был здоровый мужик?
— Все они выглядят здоровыми, когда собираются тебя стукнуть.
— Я имею в виду, ты хорошо его рассмотрел?
— Нет, все произошло...
— ...в полсекунды, — подхватил Карелла, — и оба рассмеялись. Браун снова скривился. — Но тогда с чего ты взял, что это был Вейнберг?
— Я звонил ему сегодня вечером. Сказал ему, что наши дела пошли на лад.
— Еще с кем-нибудь ты разговаривал?
— С Ирвингом Кратчем.
— Значит, это мог быть и Ирвинг Кратч.
— Ну, конечно. Тогда это еще могла быть моя жена Кэролайн. Я и ей звонил.
— А что, она хорошо управляется с тупыми предметами?
— Как и большинство жен.
— Как твой глаз?
— Ужасно.
— Я думаю, все-таки лучше вызвать “скорую”.
— Нет, не надо, — покачал головой Браун. — У нас еще осталась кое-какая работа.
— Ты не единственный полицейский в этом городе, — сказал Карелла.
— Зато я единственный, кого сегодня вырубили в этом номере.
Карелла кивнул.
— Есть только одно утешение.
— Какое?
— Он не получил того, за чем пришел. “Это” находится в ящике моего стола, на работе.
Несмотря на протесты Брауна, Карелла решил доставить его в больницу Святой Екатерины в десяти кварталах отсюда для осмотра и оказания первой помощи. Карелла оставил его там в два часа ночи, по- прежнему брюзжащего и недовольного, поймал такси и поехал к Вейнбергу на Норт-Колман-авеню. В это время суток окрестности напоминали лунный ландшафт.
Дом, в котором жил Вейнберг, был единственным зданием на этой улице, еще не оставленном его владельцами. Они пришли к выводу, что ремонтировать дома слишком дорого — и эти жулики просто смотали удочки, оставив квартал покинутых зданий в подарок городу, этому счастливому городу...
Еще не так давно были времена, когда хиппи и дезертиры сотнями въезжали в эти дома, раскрашивали яркими разноцветными рисунками их кирпичные фасады, спали на матрасах, расстеленных на полу от стены к стене, курили “травку”, кололись и жили счастливой беззаботной коммуной. Постоянные обитатели этих заброшенных трущоб; вынужденные ютиться здесь из-за различных языковых и расовых барьеров, которые город наставил перед частью своих граждан, просто не могли понять, как кто-то может селиться здесь по собственному желанию — и уж конечно они без труда распознавали чужаков.
Хиппи, беглые преступники и счастливые беззаботные коммунары не нуждались в телефонах для общения. Изобретение мистера Белла могло понадобиться им только в тех случаях, когда постоянные обитатели гетто врывались в квартиры, избивая ребят и насилуя девушек, и забирали все, что имело хоть какую-то ценность. И тут хиппи и дезертиры начали задумываться — а вдруг эта покинутая территория вовсе не для них? Становилось все труднее повторять слово “любовь”, когда тебя бьют кулаком по зубам или в соседней комнате твоя девушка визжит на матрасе.
Так обитатели гетто давали сдачи обществу, вынуждавшему их жить в подобных условиях. Хотя отчасти и понимали, что люди, которым они не дают покоя, сломлены тем же самым обществом, тем самым, раз оно способно допустить существование подобных гетто. Это был тот самый случай, когда бедняк бьет бедняка, в то время как всего в пяти кварталах отсюда в модной дискотеке под названием “Рембрандт” ревет рок-н- ролл, и беззаботные леди и джентльмены веселятся всю ночь напролет.
Ныне хиппи уже ушли, изображения цветов на фасадах домов потускнели от солнца и дождей.
