Лейтенант Грошев и Кеша пошли на голос. Быстро прошли узким проулочком между двумя заборами и оказались у маленького круглого пруда. На пруду, недалеко от берега, плавали гуси. Они держались стайкой. Время от времени заводили разговор ржавыми голосами. На берегу тётя Нора и Ариадна ракетками кидали друг другу теннисный мячик. А кричала та самая тётка с парома, которая назвала Кешу самым ненавистным ему словом Развелитутсобак. У тёти Норы были каменное лицо, у Ариадны — испуганное. Теннисный мячик говорил: пок-пок-пок.
— Что случилось? — спросил лейтенант Грошев. — Вроде по радио хорошую погоду обещали, а тут гром гремит.
— Вот, товарищ милиционер, полюбуйтесь. Я тут птицу пасу, а они на выпасе который день мяч гоняют. Гусю от этого вред.
— Ну? Гуси спортом, стало быть, не увлекаются?
— Да какой тут спорт? — не поняла его тётка. — Штраф надо наложить, и всё тут. Я уже и заявленьице писала.
— Прочёл с интересом, — сказал лейтенант Грошев.
— Вы, значит, наш участковый будете?
— Да уж и есть с сегодняшнего дня.
— Вот и ладно. Значит, я там всё описала. Непорядок, чтоб гусей пугать.
— Это и есть перепуганные гуси? — кивнул лейтенант Грошев в сторону пруда.
— Мои, как же, мои это гуси.
— Да вроде у них настроение бодрое, а?
— Чегой-то? — не расслышала тётка.
Тётя Нора, кока лейтенант Грошев говорил, стояла неподвижно, как статуя в парке, и глядела куда-то вдаль, поверх гусиных голов.
Ариадна сначала испугалась, увидев милиционера, потом, почувствовав, что бояться нечего, подняла голову.
— Рекс, Рекс, тётя Нора, это же наш Рекс! — загудела басом Ариадна. Она кинулась к Кеше.
Кеша попятился, вспомнив о несговорчивой калитке, попытался спрятаться за ногу лейтенанта Грошева. Вид собаки вызвал у тётки новый прилив красноречия.
— Видите, видите, товарищ милиционер! Собак водют. Собака тоже может гуся угрызть. Штраховать, одно слово!
— Кого штрафовать, собак, что ли?
Тётка на мгновение оторопела, но, поняв, что лейтенант Грошев шутит, сама захихикала.
Потом, боясь, чтобы ее не перебили, стала быстро-быстро говорить:
— Я в город молоко вожу. Мне одна женщина, учёная очень, даже сказала: от собак деревьям извод, сохнут они, значит…
— Что же они, собаки, керосином, что ли, заряжены? — перебил её лейтенант. — Всё дело-то яйца выеденного не стоит, нашли о чём заявление писать. Ну люди, ну гуси, ну собаки… В мире надо жить, вот что!
— А штраховать? — спросила тётка.
— Да некого и не за что, — спокойно ответил ей лейтенант Грошев.
Он козырнул сначала тётке с парома, потом тёте Норе и быстро пошёл прочь. Кеша кинулся за ним.
— Ты чего это, ласковый? Рексом тебя зовут?
— Да нет. Я же рассказывал. Это там, где калитка.
— А-а, ну-ну, — сказал Грошев, думая о чём-то своём. А потом сказал, видимо что-то додумывая, вслух: — Грамотные. Пишут. Руки грамотные, а души тёмные. — И обращаясь к Кеше: — Ну вот и пришли!
Домик милиции был маленький, в четыре окна, обшит досками и покрашен синей краской.
Палисадника у домика не было, а прямо возле крыльца цвёл куст сирени и росла мальва — вытянулась уже, но еще не цвела, раскачивала на ветру длинные стебли с бутонами.
— Это наше отделение, — сказал лейтенант Грошев.
На вывеске было написано: «Пореченское отделение милиции».
— Погоди на крылечке, я сейчас, ласковый, и пойдём тогда.
— А они меня не прогонят?
— Кто «они»? Тут народ хороший. Никого не бойся. Кеша сел.
Лейтенант Грошев зашёл в синий домик и очень быстро вышел.
Кеша тут же поднялся ему навстречу.
— Вот дела-то какие. Ещё поработать надо. Какой-то пацан Харитонов пропал. Убежал из детского сада. Харитонов. А как звать — неизвестно. Дежурный не понял. Два раза, говорит, переспросил. Отвечают: «Хвостик». А какое же это имя для пацана «Хвостик»? Ну, ласковый, пойдём искать. Поможешь мне, ладно? А потом уж и твоего приятеля разыщем.
Глава седьмая
ПРЕСТУПНИКИ В БУЗИНЕ
— Ты погоди, цыплачок. — утешал дедушка Колдырь, — Ну не плачь, не плачь, я это так сказал. Сейчас уладим. Иди-ка сюда.
Дедушка повёл Ростика за дом. За домом были грядки. Над молодыми ещё огуречными плетями, покачиваясь, расцветали маки.
К стволу высокой и голой, одной-единственной на огороде, сосны был прибит рукомойник. Кусок серого хозяйственного мыла лежал на блюдечке, прямо на земле.
— Мой ноги-то, — сказал дедушка и большим пальцем правой руки нажал носик рукомойника.
Из рукомойника потекла тёплая, нагретая на солнце вода. Ростик сбросил сандалии.
— Ну вот, то и сё, вроде керосин отбили.
— А всё-таки как собака-то, дедушка, а? — спросил Иван.
— Собака-пёс? Искать будем. Только тебя-то вот, цыплачок. как бы маманя искать не стала.
— А мама в городе, на работе. Она на льнокомбинате работает.
— Ну, стало быть, не угадал. Бабаня, стало быть.
— Нет, бабушка далеко живёт, в Пензе.
— С кем же ты живёшь?
— С детским садом.
— С кем, с кем?
— Ну, на той стороне, — вмешался Иван. — За переправой. Сад. Льнокомбинатский.
— А-а-а, то-то я тебя на пароме видал. С собакой-псом. Погоди, дак тебя там хватились небось, в саду-то!
Ростик опустил глаза.
— Я не знаю, что делать, — честно признался он.
Ростику пришлось рассказать дедушке Колдырю всю историю с самого начала.
— Глеб, говоришь? — переспросил дедушка. — У кого же это внучонок Глеб?
— А есть ещё Кирилл и Мефодий, — некстати вылез со своей учёностью Иван. — Они азбуку сочинили, Чего смеяться-то? Буквы изобрели.
— Да это, никак, Митрия Глебыча, — продолжал размышлять дедушка. — У них всегда в роду Глебы. Да, Митрий Глебыч он как можжевеловый корень, характерный… Вот чего, чурачки. Людей так нельзя тревожить. Ты, Ванюш, давай на паром да мальца в его детский сад проводи. А то они там иэмытарются, чай, уже заискались.
— А как же Кеша? — приуныл Ростик.
— Да схожу к Митрию Глебычу, погляжу. Может, он, собака-пёс, туда сам придёт.
