Ночью, лишь только я задремал, кто-то в квартире громко произнес:
— Старик на дереве хохочет!
На этот раз, не приснилось. Голос в квартире прозвучал, без сомнения, наяву. Опять откуда-то с кухни. Я встал, зажег свет, пошел на кухню, отодвинул холодильник от стены… Так и есть, радиоточка включилась! Я в прошлый раз кнопку на ней отжал, а сейчас она снова нажата. То ли я ее холодильником задел, когда двигал, то ли там раздолбанный механизм уже живет какой-то своей жизнью. Надо ее из радио розетки выключить, да и все. Но не тут-то было! Никакой радио розетки не обнаружилось, провода шли прямо из стены. Обрезать их я не решился. Ведь только вчера обещал хозяйке не совершать в квартире разрушений! Взял спичку и с ее помощью заклинил кнопку так, чтобы уж точно больше не нажалась. Холодильник на место ставить не стал. Вернулся в постель.
Среди ночи проснулся от громкого хохота. На этот раз звук шел не с кухни, а со стороны балкона. Неужели залез кто-то?! Сходил в коридор, к вешалке, достал из кармана куртки газовый баллончик. (Всегда ношу в кармане, на всякий случай). Кто знает, что там за черт на моем балконе? А хохот все не умолкал. Я подошел к балкону, осторожно отодвинул занавеску… На балконе, кажется, никого! А откуда же… Ох, твою мать! На дереве напротив сидит костлявый старик, тычет кривым пальцем в сторону моего балкона и хохочет! Увидев меня в окне, старик хохотать перестал, вперил в меня безумный взгляд и закричал:
— Что? Как там дядя? На паровозиках катается?
Я даже не стал выходить на балкон. Какой смысл разговаривать с идиотом? Ясно, что это или пьяный, или, вообще, сумасшедший. Только вот, что теперь делать? Как уснуть в такой обстановке? И тут зазвонил телефон. Едва я успел поднести трубку к уху, как услышал:
— Долго еще он у вас ржать будет?! Спать же не дает!
— А я-то тут причем?
— Э… А где Никифоровна?
— Она сейчас здесь не живет.
— А ты кто?
— А я у нее квартиру снимаю.
— Ну и что, она тебе ничего не рассказала, что ли?
— Нет. А что она должна была рассказать?
— Это ж муж ее! На дереве сидит. Сумасшедший. Его в богадельне держат. А он оттуда иногда сбегает и сюда залазит, смотрит на свою бывшую квартирку. Звонить надо, пускай за ним приедут! Никифоровна всегда звонила.
— А куда звонить?
— Обожди, сейчас номер найду, скажу.
— Простите, а вы кто?
— Кто, кто! Сосед твой из 144-й квартиры.
— А… Так вы с дачи вернулись?
Но в трубке уже звучали короткие гудки. Видно, сосед пошел искать телефонный номер богадельни. Надеюсь, найдет, перезвонит мне.
Однако, прошло минут десять, мне никто не звонил, а безумный старик на дереве продолжал заливаться истерическим хохотом. Я решил зайти к соседям. Выйдя в тамбур, я с удивлением обнаружил, что дверь их квартиры как была задвинута стиральной машиной, так и осталась. Я постучался. Безрезультатно. Тогда я вышел на лестничную площадку и нажал на кнопку звонка 144-й квартиры. Послышалась звонкая трель. Но никто не открыл.
Вернувшись к себе, я с облегчением обнаружил, что хохота больше не слышно. Неужели старик слез с дерева? Нет, как оказалось, не слез. Но замолчал и смотрит куда-то вниз. Я вышел на балкон и тоже посмотрел вниз. Сквозь густую листву, да еще в темноте, разглядеть что-либо было трудно, но ясно было, что на земле под деревом суетятся несколько человек с фонарями. В какой-то момент, вроде бы, мелькнул оранжевый жилет, типа тех, что бывают у железнодорожных рабочих. И там, внизу, несколько мужских голосов пели какой-то странный полубессмысленный куплет:
— Рука пород древесных,
Река дорог железных
Течет к нам из Орла,
Ла-ла, ла-ла.
Куплет этот они повторяли снова и снова, и снова, и это продолжалось до тех пор, пока сумасшедший старик не стал спускаться по дереву вниз. Когда голова безумца скрылась в листве, пение прекратилось. Фонари погасли, и больше я ничего не видел и не слышал.
Ближе к утру, сквозь тяжелый предрассветный сон, мне слышалось, что, вроде бы, опять кто-то стучится в створку шкафа, но сон оказался сильнее и не выпустил меня из своей пелены.
Проснувшись наутро, я почувствовал себя не очень хорошо. Меня слегка мутило. Завтракать не хотелось. Я заставил себя выпить чаю, после чего меня едва не стошнило. В голове крутился дурацкий напев: «Рука пород древесных, река дорог железных…»
Я вышел из квартиры. Вход к соседям все так же был забаррикадирован стиральной машиной. Заперев все двери, я стал убирать ключи в портмоне, где обычно их ношу в том же кармашке, что и мелочь, и тут на глаза мне попалось несколько рублевых монет, лежавших там. От их вида мне сделалось совсем дурно. Словно повинуясь какому-то инстинкту, я вытащил эти монеты и отбросил их подальше от себя, в сторону мусоропровода. И мне сразу стало гораздо легче! Только очень захотелось поскорее помыть руку, которой я дотрагивался до монет.
Прогулка по улице до метро окончательно привела меня в чувство. В вагоне мне посчастливилось занять сидячее место, я слегка прикорнул и прибыл в офис вполне в бодром здравии. А на работе меня снова ждал приятный сюрприз! На этот раз, на личном фронте.
Вику я окучивал уже давно. И мне казалось, что я ей нравлюсь. Но при этом дело как-то не двигалось. В смысле какого-нибудь прогресса в отношениях. Даже на мои невинно-интеллигентные приглашения сходить, к примеру, в театр или в кино она, как правило, отвечала вежливым отказом. Не всегда, но чаще всего. А сегодня в середине дня она позвонила мне сама.
— Не хочешь покурить?
— А… Сейчас, только мейл допишу. Давай минут через пять в курилке встретимся?
— О кей.
В курилке мы с Викой оказались только вдвоем, что тоже было как нельзя кстати.
— Помнишь, я обещала тебя своим фирменным яблочным пирогом угостить?
— А как же! Еще полгода назад! Но ведь обещанного три года ждут. Так что, я раньше чем через два с половиной года, не рассчитывал…
— Можно немного пораньше. Можно сегодня. Заедем после работы ко мне?
Вот оно, неожиданное счастье! Но, не успел я что-либо ответить, как Вика, поправляя прическу, отвела рукой свои волосы назад, и я увидел у нее в ухе серьгу в виде серебряной монеты. В ту же секунду меня скрутило. Уронив сигарету на пол, я едва нашел в себе силы промямлить:
— Извини… Плохо себя чувствую… Сегодня не получится.
И побежал из курилки в туалет. До конца рабочего дня за своим столом я досидел, более-менее, нормально. О Вике старался не думать, потому что иначе тут же перед глазами вставала ее серьга-монета и…
По дороге домой, в метро, случился очередной рецидив. По вагону с протянутой рукой тащился нищий. Когда он поравнялся со мной, я увидел, что это не живая рука, а протез. Причем, деревянный. Кисть руки, пальцы — все было вырезано из дерева. «Рука пород древесных», — вспомнилось мне. Протез рассохся, потрескался, и самая глубокая трещина шла через всю ладонь, словно линия жизни. В эту деревянную ладонь нищий собирал мелочь. Я поспешил закрыть глаза, но сознание успело зафиксировать картину: несколько рублевых монет и одна двухрублевая, ребром застрявшая в «линии жизни».
Меня вырвало прямо на пол вагона.
Нищий посмотрел на меня с ненавистью и промычал:
