— Короче, это… Минут десять назад пришел легавый и Ольгу увел.
— В смысле, легавый? Клиент?
— Да че-то… это… Не похож.
— Что значит, не похож?! Куда увел?
— Да вроде туда, к ней. На работу. В тот подъезд зашли, по крайней мере.
— Ну так значит, бля, клиент! Что вы мне тут мозги ебете?!
— Понимаешь, братан, у клиентов не такое выражение лица бывает, как у этого. И у нее тоже, когда клиент… Что он ей сказал, мы не слышали, но лицо у нее было… Скажи, Лысый.
— Ну.
— А это чтобы с тобой по дороге ничего не случилось, Оля. Попросил товарища полицейского эскортировать тебя, чтоб в целости и сохранности. Ты ведь дорога для меня очень… А я тебе подарок принес, Оля. С работы, как обычно. Я ведь, кажется, говорил тебе, что я в конторе работаю, на площади Дзержинского? Служу, точнее. Вот, видишь, и экран уже подключил. Нет, экран это не подарок, а подарок — вот.
Виктор Михайлович достал из внутреннего кармана пиджака маленький черный диск.
— Это кино. Показать тебе хочу. Про любовь… Вот, смотри, началось… Парень симпатичный… И курточка у него красивая, яркая такая. Только он ее сейчас снимет. И брюки тоже… А вот и девочка. Фигура какая! Божественная фигура. Ты смотришь? А сейчас она повернется, и мы ее лицо увидим… А вот это вот, кстати, сильно сейчас! Прямо я подивился даже: как это они! Так ведь, наверное, неудобно? Прямо художественная гимнастика… Ну а вот она и лицом повернулась… Лицо не знакомо тебе? Нигде его не видала? В зеркале, например?
Виктор Михайлович нажал на кнопку пульта, и экран погас.
— Что же это получается, дорогая ты моя девочка? А как же «Правила и обязанности»? А ведь я предупреждал! Неделю назад. Помнишь? Чувствовал я беду-то, Оля. Чутье, понимаешь… А вижу, ты не реагируешь! Ну а что мне оставалось делать в такой ситуации, сама посуди? Пришлось съемку организовать — если несправедливо подозревал — чтоб сомнения рассеялись, а если справедливо… И вот оно как получилось! Что ж ты такое наделала, а? Ну зачем же так? Ведь я люблю тебя, Оля! Ты ведь знаешь… А что вот теперь прикажешь делать? Жалко до слез, а ничего не поделаешь. Все, всему конец теперь, Оля! Понимаешь ты это? Ведь ты теперь собираешь вещи и едешь на китайский фронт! И даже не в солдатский бордель, а прямиком в штрафной батальон! Была Оленька… — Виктор Михайлович снимает с гвоздика на стене тряпичного зайца, — а вот ее уже и нет!
С легким треском игрушка рвется по швам и летит на пол. Дорогой кожаный ботинок топчет каблуком тряпочку с пуговицами, возит ее по полу.
— Вот так вот, блядь, Оля, нога судьбы на тебя сейчас наступила!
Что молчишь? Не слышала раньше, чтобы я ругался? Так ведь любому спокойствию есть предел-то, Оля… Короче, так. Если я постараюсь… Если я ОЧЕНЬ постараюсь, то за Байкал ты не поедешь. И даже останешься в Москве. Но на другой квартире.
Виктор Михайлович сделал паузу.
— Которую я, в общем, уже снял. Нуждаться ни в чем не будешь, зарплата у меня большая. Дальше. Служить в физичках тоже не будешь. Есть люди, кое-чем мне обязаны, помогут, сделают что надо… В деле твоем будет написано, что за особые заслуги перед Отечеством ты демобилизована досрочно. Жить будешь спокойно, хорошо, с матерью и сестрой можешь встречаться, а с мальчиками с площади ты больше не знакома. Ни с дневными, ни с ночными. Это условие.
Ну? Ну что ты? Все ведь позади уже! Вытирай слезы! Платок есть? Вытирай, и поехали на новую квартиру. Да что ж лицо-то такое?! Ты злиться что ли еще мне тут вздумала?! Оль, ты пойми правильно: тебя никто ничего насильно не заставляет. Мы сейчас выйдем отсюда, в любом случае, потому что здесь-то — что сидеть? Выйдем, сядем в машину, а там ты уже мне сама скажешь, куда ехать: на новую квартиру или в военную полицию. Как говорится: «Желание дамы — закон». — Виктор Михайлович печально улыбнулся. — Как раньше благородные офицеры говаривали… Я ведь, Оленька, российский офицер в пятом поколении, я тебе не рассказывал?
Когда Виктор Михайлович и Ольга спустились по последнему лестничному пролету на первый этаж, какая-то тень метнулась им навстречу — это все, что успел заметить безопасник. В следующую секунду на его голову обрушился мощный удар и Виктор Михайлович упал на кафельный пол.
— Держи! Рванули!
Кислый сунул Ольге в руки скейт. Вторым скейтом он только что врезал по голове безопаснику, от чего тот лишился чувств. Они выбежали из подъезда.
— Давай! Налево!
Они понеслись на досках вниз по улице Первых Побед.
— Стоять! — послышалось сзади.
Кислый обернулся.
— Черт, очухался!
— У него машина!
Держась за голову, Виктор Михайлович ввалился в служебный автомобиль. Завел двигатель, врубил сирену и мигалку. Гнать пришлось по встречной. Что, впрочем, было чистой условностью — машины были редки, денег на бензин не было не только у частных лиц, но у и большинства организаций.
— Сейчас через дорогу, направо, там переулок!
— Догонит!
Кислый остановился.
— Давай, давай, не тормози! Я догоню.
Снял с плеча лук, поставил стрелу на тетиву, натянул, прицелился и всадил стрелу в скат переднего колеса. Звук лопнувшей камеры был слышен, наверное, даже на площади. Завизжали тормоза, машину занесло и ударило о фонарный столб. Кислый вскочил на доску и понесся вслед за Ольгой. Грохнул пистолетный выстрел.
— Давай в подворотню!
Виктор Михайлович опустил пистолет. Черт, надо было опереться о машину! Руки дрожат после удара по башке. Медленно соображаю. Подонок, сопляк! Ничего, догоню и без машины. Им там некуда деваться, двор не проходной. Недолго летали птички, попали из клетки в клетку.
Кислый не знал, что двор не проходной. Откуда было ему это знать, если он там никогда не бывал. Поскольку не искал ни смерти, ни телесных повреждений, и, соответственно, территории коммунистов не посещал. Только ведь когда спасаешься от пули, то о топорах не думаешь… До тех пор, пока с ними не встретишься. Въехав с Ольгой во двор из подворотни, Кислый даже не успел понять, что оказался в тупике. Потому что сразу увидел черные куртки и ирокезы. Клан Неглинки. Ублюдочки с профилями Гагарина на своих звездах. Кислый натянул тетиву.
— Не, это без шансов, — послышался голос с другой стороны.
Сам Неглинка. И с ним еще десяток бойцов. Да. Действительно, без шансов.
— Умри, падла! — Неглинка поднял топор.
Вот и наша подворотня. От пробежки голова прояснилась, последствия удара, вроде, не ощущаются. Так, тут сейчас надо поосторожнее. Все-таки у щенка лук… Когда Виктор Михайлович, соблюдая все правила, как на боевых занятиях в училище, выскочил наконец во двор из подворотни, там никого не было. Что еще за хренотень? Куда они могли подеваться?! Отсюда нет выходов!
Виктор Михайлович в сердцах сплюнул.
— Ну погоди! Я вас найду! И тебя, сучка, и тебя, щенок! Из-под земли достану!
— Достань! — послышалось вдруг в ответ откуда-то снизу. — Я под землей!
Открытый канализационный люк. Выставив вперед руку с пистолетом, Виктор Михайлович осторожно приблизился. Он ожидал увидеть согнутый лук, но парень был безоружен. Да, он! Тот самый, что трахал эту сучку!
— Вылезайте! Спокойно, без резких движений. Так. А вот и наша девочка. Хорошо. К забору. Вон туда. Значит так, перед тем, как девочка умрет за интересы Отечества в Забайкалье, мы еще подумаем, как ее наказать. Слышишь, Оленька? Умница. Да, мы подумаем, мы пофантазируем. А для начала умрет наш
