Мелкин нашел доктора и оставил записку в строительной конторе. Контора уже закрывалась: все разошлись по домам. Мелкин промок до костей, и ему нездоровилось. Доктор явился по вызову не так быстро, как сам Мелкин откликнулся на просьбу Прихотта. Он прибыл лишь на следующий день — и очень кстати, потому что к этому времени в двух домах было уже два пациента. Мелкин лежал в постели с высокой температурой, и в голове его сплетались чудесные орнаменты из листьев и ветвей. Ему не стало лучше, когда он узнал, что у миссис Прихотт была легкая простуда и она уже встала на ноги. Он отвернулся к стене и зарылся лицом в листья.
Несколько дней он не поднимался. Ветер выл в трубе. Ветер продолжал разрушать крышу Прихотта, и у Мелкина на потолке тоже начало подтекать. Строители так и не приехали. Несколько дней Мелкину было все равно. Потом он выбрался из дому поискать какой-нибудь еды (жены у него не было). Прихотт не появлялся: у него разболелась нога. А его жена была занята тем, что вытирала лужи и выносила ведра с водой. Если бы ей понадобилось одолжить что-нибудь у Мелкина, она послала бы к нему Прихотта, несмотря на ногу. Но так как одалживать у художника было нечего, он ее не интересовал.
Примерно через неделю Мелкин, шатаясь, добрел до сарая. Он попробовал влезть на стремянку, но у него кружилась голова. Тогда он сел и уставился на картину. Но в этот день ему в голову не приходило ничего замечательного. Он мог бы написать песчаную пустыню на заднем плане, но и на это у него не хватало фантазии.
Однако назавтра Мелкину стало гораздо лучше. Он взобрался на лесенку и взялся за кисть. Тут раздался стук в дверь.
— Силы небесные! — возопил Мелкин. С таким же успехом он мог бы сказать: «Войдите!» —. потому что дверь все равно отворилась. На этот раз вошел незнакомый, очень высокий мужчина.
— Здесь частная студия, — сказал Мелкин. — Я занят.
— Я — инспектор домов, — отвечал мужчина, подняв кверху удостоверение, чтобы Мелкину было видно со стремянки.
— Ах так! — проговорил художник.
— Дом вашего соседа в неудовлетворительном состоянии, — сказал инспектор.
— Знаю, — ответил Мелкин. — Я уже давно известил строителей, но они почему-то не явились. А потом я заболел.
— Понятно. Но теперь-то вы здоровы.
— Я не строитель. Прихотту следует обратиться с просьбой в муниципалитет, пусть пришлют аварийную службу.
— Служба занята более серьезными делами, — сказал инспектор. — Затопило долину, и многие семьи остались без крова. Вам бы следовало помочь соседу и сделать временный ремонт, чтобы повреждения не распространились и починка крыши не стала слишком дорогой. Здесь у вас масса материалов: холст, доски, водоотталкивающая краска…
— Где? — негодующе спросил Мелкин.
— Вот! — сказал инспектор, указывая на картину. — Моя картина! — воскликнул художник.
— Ну и что? — возразил инспектор. — Дома важнее.
— Не могу же я… — но тут Мелкин замолчал, ибо в сарай вошел еще один человек. Он был так похож на инспектора, что казался его двойником: высокий, с головы до ног одетый в черное.
— Поехали! — произнес вошедший. — Я возница. Мелкин, дрожа, слез со стремянки. Казалось, лихорадка
вернулась к нему: его знобило, в голове все плыло.
— Возница? Возница? — забормотал он. — Чей возница? — Ваш и вашего экипажа, — ответил незнакомец. — Экипаж заказан давно. Сегодня он, наконец, пришел — и ожидает вас. Пора, сами понимаете. — Ну вот, — сказал инспектор. — Вам надо отправляться. Не очень-то, конечно, прилично уезжать, не доделав дела. Ну да ладно, теперь мы, по крайней мере, сможем воспользоваться этим холстом.
— Боже мой! — и бедный Мелкин разрыдался. — Ведь она… эта картина… еще не готова!
— Не готова? — удивился возница. — Во всяком случае, ваша работа над ней закончена. Пошли.
И Мелкин подчинился, понимая, что спорить бесполезно. Человек в черном не дал ему времени на сборы, сказав, что об этом надо было думать раньше, а теперь они опаздывают на поезд. Второпях Мелкин захватил в прихожей небольшую дорожную сумку. Позже оказалось, что в ней был только ящик с красками и альбом для эскизов — ни одежды, ни еды. Но на поезд они поспели. Художник устал, ему хотелось спать, он плохо понимал, что происходит, когда его впихнули в купе. Он забыл, куда и зачем он едет. Почти сразу же поезд вошел в туннель.
Проснулся Мелкин на большой станции, за окном смутно рисовался вокзал.
По платформе шел носильщик, но выкрикивал он не название станции, а имя художника.
Мелкин торопливо выбрался из вагона и вдруг обнаружил, что забыл сумку. Он бросился назад, но поезд уже уходил.
— А, вот и вы! — сказал носильщик. — Наконец-то. Идите за мной. Как, вы без багажа? Придется вас направить в работный дом.
Мелкин снова почувствовал себя плохо и упал без чувств на платформу. Была вызвана карета скорой помощи, и приезжего отвезли в больницу работного дома.
Лечение ему совсем не понравилось. Его поили чем-то очень горьким. Санитары были молчаливые и недобрые, смотрели исподлобья, а кроме них его изредка навещал врач, очень суровый. Вообще больница сильно смахивала на тюрьму. В определенные часы Мелкину приходилось заниматься изнурительным трудом: он копал землю во дворе, сколачивал какие-то доски и красил их в один и тот же цвет. За ворота выходить не разрешалось. Вдобавок его заставляли время от времени сидеть в полной темноте, «чтобы он хорошенько подумал».
В такие минуты Мелкину вспоминалось прошлое. Лежа в темноте, он говорил себе одно и то же: «Как жаль, что я не зашел к Прихотту в первый день, когда начался ветер. Я ведь собирался. Тогда черепицу поправить ничего не стоило. Миссис Прихотт не простудилась бы, и я бы тоже не заболел. Ах, как жаль. У меня была бы в запасе еще целая неделя». Но постепенно он забыл, зачем ему нужна была эта неделя. Теперь его интересовала только больничная работа. Он прикидывал, сколько времени ему понадобится, чтобы перестлать пол, навесить дверь, починить ножку стола. Он стал нужным человеком, но, конечно, не по этой причине беднягу так долго держали в больнице. Врачи ждали, когда он поправится, — хотя подразумевали под этим совсем не то, что подразумеваем мы.
И вдруг все переменилось. У него отобрали плотницкую работу и заставили день за днем, с утра до ночи копать землю. Мелкин трудился, как вол, кожа на ладонях была содрана, спина болела, как переломленная. Наконец он почувствовал, что не сможет больше воткнуть лопату в землю. Никто не сказал ему спасибо. Немного позже появился врач.
— Достаточно! — произнес он. — Полный отдых… в темноте.
Лежа впотьмах, Мелкин принимал прописанный отдых. Ничего кроме усталости он не чувствовал и ни о чем не думал, и не мог бы сказать, сколько времени пролетело — часы или годы. Но вдруг он услышал незнакомые голоса: похоже было, что за стеной, в соседней комнате, заседает медицинская комиссия, а может, чтонибудь и похуже.
— Теперь дело Мелкина, — сказал чей-то голос, и был он еще суровей, чем голос врача.
Другой голос спросил:
— А что у него было не так? Что не в порядке у Мелкина? Сердце у него было на месте. И голова работала.
— Плохо работала, — возразил первый голос. — Сколько времени он потерял даром! Не подготовился к путешествию… Был вроде бы человеком не бедным, а сюда явился чуть ли не нагишом, так что пришлось поместить его в отделение для нищих бродяг… М-да, боюсь, что дела его не блестящи. Во всяком случае, отпускать его рано.
— Может быть, вы и правы, — отозвался второй голос, — но ведь он всего лишь человек. Маленький и слабый. Давайте заглянем еще раз в досье. По-моему, кое-что здесь говорит в его пользу. Например, есть сведения, что он был художником. Вы этого не знали? Разумеется, он не был великим художником, и все же ему удалось написать очень недурной Лист. Вот заключение экспертов… Он очень упорно работал, и,
