сюда святой Брендан пришел навсегда, пришел, чтобы здесь умереть. «Отец, ты мне расскажи, наконец, и ничего не таи — о том, что встретил в просторе морском, что узрели глаза твои. Живет ли за морем эльфийский народ, чьи скрыты от нас острова? Семь лет ты искал — так нашел или нет ту землю, что вечно жива?» «Много забыл я того, что чудно, но не забыть никогда — поныне стоят пред глазами они: Облако, Древо, Звезда. Целый год мы плыли вперед и вперед, и нам не встречалась земля, нигде мы не видели птиц на воде, ни встречного корабля. Вдруг темное Облако встало — и гром раскатами загремел. О нет, не закат то был, не рассвет, но запад побагровел. И прямо под Облаком встала гора — отвесные склоны черны, вершина курилась, и были в тиши удары прибоя слышны; жерло на вершине пылало светло, как пламя небесных лампад: гора, словно столп, подпирающий Храм, корнями сходила во ад. Стояла она, основанье тая во мгле затонувшей земли, куда после смерти ушли навсегда далекой страны короли. Во мраке угрюмом утихли ветра, и весла ворочали мы — нас мучила жажда, и голод был жгуч, мы больше не пели псалмы. Зато миновали мы Облако то, и открылся берег высок: спокойной волною стучался прибой, катая жемчужный песок. Нам мнилось — неужто здесь будет волна наши кости катать века?.. Найти не могли мы на скалы пути — уж больно стена высока. Вокруг мы пошли и увидели вдруг обрывистый фьорд меж скал — по водам свинцовым вошли мы в него, и сумрак нас вновь объял. Гребли мы все дальше в глубь этой земли, ни звука вокруг — тишина, лишь слабые всплески из-под весла — святою казалась она. И мы увидали долину, холмы, чредой уходившие вдаль, горела долина та, вся в серебре, как будто Священный Грааль. И Белое Древо росло посреди — такие, должно быть, в Раю, — в бездонное Небо вздымалось оно, подъемля вершину свою. Тяжелою башней высился ствол, и крона была густа: как лебедя перья, снега белей, ладонь любого листа! Недвижным казался нам, словно во сне, под звездами времени бег. И думали мы, что себе на беду не уйдем отсюда вовек, что останемся здесь, — и, отверзши уста, тихо начали петь, но сами дивились, что голоса, словно в храме, стали греметь. И листья, как белые птицы, взвились, и дрогнуло Древо тогда — лишь голые ветви остались да ствол, а листья смело без следа. И слово певучее к нам донеслось,