Солнце уже заходило за длинный западный отрог, когда Гэндальф со своим маленьким отрядом и Король с гвардейцами выехали, наконец, из Исенгарда. Гэндальф посадил рядом с собой на коня Мерриадока, Арагорн взял Пипина. Два роханских всадника по приказу Короля сразу от Ворот пустили коней вскачь и быстро скрылись из глаз, остальные ехали без особой спешки.
Энты торжественно выстроились по обеим сторонам дороги, поднимая длинные руки прощальным жестом, но молчали. Отъехав уже довольно далеко от котловины, Мерри и Пин в последний раз оглянулись. На небе еще розовел закат, но над Исенгардом простерлась тень, и серые развалины были едва видны в полумраке. Древесник одиноко стоял на дороге и издали казался стволом старого дерева. Хоббиты вспомнили первую встречу с энтом на краю Фангорнского Леса.
Столб с гербом Белой Руки был разбит. Точнее, сам столб, хоть и с треснутой верхушкой, стоял, как раньше, а разбитая рука валялась на земле. Посреди дороги белел длинный указательный палец с почерневшим ногтем.
— Энты ничего не пропустили, — заметил Гэндальф. Дальше двигались уже в густых сумерках.
— Мы что, будем ехать всю ночь, Гэндальф? — спросил через некоторое время Мерриадок. — Я не знаю, как ты себя чувствуешь с вцепившимся в твой плащ босяком, но босяк так устал, что охотно бы отцепился и лег где-нибудь поспать.
— Значит, ты слышал все оскорбления? — ответил Гэндальф. — Не держи их в своем сердце. Будь доволен, что Саруман еще кратко выразился. Он хоббитов до сих пор не видел и не знал, что вам сказать. Теперь увидел. Если хочешь пластырь на свою раненую гордость, то знай, что сейчас он наверняка больше думает о вас с Пипином, чем обо всех остальных. Кто вы такие? Как попали в Исенгард и зачем? Много ли знаете? Были ли в плену, а если были, то как спаслись, когда все орки до единого погибли? Этими загадками занята сейчас мудрая голова Сарумана. Издевка в его устах — это честь, Мерри, если правильно оценить то, что вы его заинтересовали.
— Спасибо, — ответил Мерри, — но самая большая честь для меня — это вцепиться в твой плащ, Гэндальф. Во-первых, чтобы еще раз повторить вопрос: неужели мы всю ночь будем ехать?
Гэндальф рассмеялся.
— От тебя так просто не отделаешься. У каждого мага всегда должна быть рядом пара хоббитов. Уж они бы нас научили ясно выражаться и не витать в облаках. Прости меня, Мерри. Ты прав, я сам уже думал об этих простых вещах. Мы проедем еще пару часов, без спешки, до конца этой долины. Утром поскачем быстрее. Сначала мы собирались прямо из Исенгарда ехать через степь в королевский дворец в Эдорасе, это заняло бы несколько дней, но потом подумали и изменили планы. Мы выслали гонцов в Хельмскую Теснину, они предупредят, что Король вернется туда завтра. И уже оттуда с более многочисленной свитой Феоден поскачет по горным тропам в Дунгарское Укрытие. Теперь по открытой местности большим отрядом ни днем, ни ночью не проедешь — опасно стало.
— Вот у тебя всегда так — или ничего, или сразу много! — сказал Мерри. — Я же спрашивал только про ночлег. Что это за Хельмская Теснина и все остальное? Ты забыл, что я этих краев совсем не знаю.
— Стоило бы и поинтересоваться, если хочешь понять, что делается вокруг. Только узнавай не сейчас и не от меня; мне еще многое надо срочно обдумать.
— Ну хорошо, на первом привале я все выпытаю у Бродяжника. Он не такой озабоченный, как ты. Но хоть скажи мне, зачем нам надо прятаться? Я думал, что мы выиграли бой.
— Да, выиграли, но это лишь первое испытание. Одержав в нем победу, мы находимся под еще большей угрозой. Между Исенгардом и Мордором есть какая-то связь, которую я пока не разгадал. Я не знаю, как они обменивались вестями, но этот обмен был. Красный Глаз Барад-Дура, как мне кажется, зорко следит за Чародейской Котловиной и за роханскими степями. Чем меньше он увидит, тем лучше для нас.
Отряд медленно спустился по крутой дороге в долину Исены. Река в каменном ложе то приближалась к ним, то снова убегала от Тракта. С гор сползала ночь. Туманы ушли. Дул холодный ветер. Почти полная луна в восточной половине неба разливала бледный холодный свет. Справа горные отроги переходили в безлесные холмы, впереди открывалась широкая серая равнина.
Здесь путники свернули с тракта на мягкую траву, проехали около мили на запад и оказались в ложбине, открытой с юга и упирающейся в подъем последнего в цепи Мглистых Гор отрога Дол-Барн, утопающего в зелени и увенчанного вересковыми кустами. В ложбине росли буйные папоротники, среди побуревших прошлогодних листьев появились первые весенние побеги. Пахло свежей землей. Путники разбили лагерь среди колючих терновых кустов на склоне и разожгли костер под большим кустом шиповника, используя в качестве топлива сухую траву.
Выставили караульных, по двое на смену. Остальные завернулись в плащи и уснули. Хоббиты лежали отдельно, на подстилке из папоротника. Мерри засыпал, а Пина охватило странное беспокойство. Листья папоротника под ним скрипели и шуршали, он вертелся и крутился, не давая спать другу.
— Что с тобой? — спросил Мерри. — Ты лег на муравейник?
— Нет, — ответил Пин. — Но мне ужасно неудобно. Я пытаюсь вспомнить, когда последний раз спал в постели.
Мерри зевнул.
— Посчитай на пальцах, — предложил он. — Ты что, не помнишь, сколько времени прошло с тех пор, как мы были в Лориэне?
— Лориэн не считается, — возразил Пин. — Я думаю о настоящей спальне и кровати.
— Тогда считай от Райвендела, — сказал Мерри. — Но я сейчас усну на чем угодно.
Счастливчик, — продолжал разговаривать Пин. — Tы ехал с Гэндальфом.
— Ну и что?
— Может быть, узнал у него какие-нибудь новости?
— Даже много новостей. Больше, чем обычно. Разве ты не слышал, что он говорил? Ты ведь ехал совсем рядом, а мы не секретничали. Если ты думаешь, что мог бы узнать от него больше, чем я, садись утром с ним на коня. Конечно, если сам Гэндальф захочет сменить пассажира.
— Ты уступишь мне место? Замечательно! Только ведь Гэндальф ужасно скрытный. Он таким и остался, правда?
— Нет, он изменился, — ответил Мерри, у которого сон начал пропадать, так его растревожили вопросы друга. — Он будто бы вырос. Стал сразу и добрее, и строже, и веселее, и серьезнее, чем был. Изменился. Но пока у нас не было возможности узнать, насколько. Вспомни конец расправы с Саруманом. Раньше Саруман был выше Гэндальфа, он был главой Белого Совета, хотя я точно не знаю, что это такое. Он был Саруман Белый. А теперь Гэндальф сам Белый. Заставил Сарумана вернуться, сломал ему Жезл, а потом одним словом прогнал!
— Да, пожалуй, Гэндальф немного изменился, но скрытность в нем осталась, ее даже больше стало, — ответил Пин. — Например, этот случай со стеклянным шаром. По нему было видно, что он ужасно обрадовался. Что-то он уже про этот шар знал или сразу догадался. А нам разве сказал хоть что-нибудь? Ни словечка. А ведь если бы не я, он бы в воду провалился. «Эй, хоббит, отдай его мне», — и все. Интересно, что это за шар? Он мне показался страшно тяжелым.
Последние слова Пин проговорил тихим шепотом, будто сам с собой разговаривал.
— Ага, так вот что тебя грызет. Пипинчик мой любимый, вспомни, что сказал Гилдор, и что Сэм любил повторять: «Не вмешивайся в дела магов, каждый маг хитер и на расправу скор».
— Но мы уже много месяцев только и делаем, что вмешиваемся в дела магов, — ответил Пин. — Я бы охотно рискнул немножко, чтобы только что-нибудь узнать. И мне очень хочется получше присмотреться к этому шару.
— Да спи ты, наконец, — возмутился Мерри. — Рано или поздно все узнаешь. Я тебя уверяю, что ни один Тук еще не переплюнул Брендибака по части любопытства, но согласись, что еще не время лезть, куда не следует.
— Хорошо, но что плохого, если мне хочется узнать про этот шар? Допустим, это даже невозможно. Старина Гэндальф сидит на нем, как квочка на яйце. Но мне не становится веселее от того, что даже ты говоришь, что мне нечего туда лезть, и посылаешь меня спать.
— А что тебе еще сказать? — ответил Мерри. — Конечно, обидно, но придется подождать до утра. После завтрака ты увидишь, что меня эта загадка не меньше твоего интересует, и я тебе помогу, как сумею,
