Уберхорст стоял в середине своей маленькой мастерской. На нем был белый передник в масляных пятнах, но руки были ничем не испачканы.
— Вы были очень расстроены в тот вечер, когда было обнаружено ее тело?
— Да, инспектор, я все еще не могу поверить в случившееся. Она была моим близким другом.
Очевидно, ему еще было трудно справиться со своими эмоциями.
— Вы хорошо ее знали?
— Кое-что я о ней совсем не знал. Если бы вы спросили меня, где она родилась, кто были ее родители или в какой школе она училась, я бы не смог ответить. Но я знаю другое…
Уберхорст не смог выдержать взгляд. Он отвел глаза, посмотрел вокруг. Его отрывистые птичьи движения выдавали волнение.
— Что именно? — спросил Райнхард.
— Что она была добрым человеком — и смелым.
— Вы когда-нибудь виделись с фройляйн Лёвенштайн наедине? Только вдвоем?
— Да. Когда она мне гадала.
Уберхорст вытянул руку и провел по линии на ладони указательным пальцем левой руки.
— Она предсказывала будущее?
— Нет, она никогда не говорила об этом.
— А в чем тогда был смысл сеанса?
— Она рассказывала… обо мне.
— Это соответствовало истине?
— Да, во многом. Поэтому я чувствовал, что… что меня понимают. Чувствовал себя менее… — Он умолк и посмотрел на распятие, висевшее над маленьким книжным шкафом. Его нижняя губа задрожала.
— Менее что? — настаивал Райнхард.
— Одиноким, — сказал Уберхорст. Его глаза наполнились слезами.
— Сколько фройляйн Лёвенштайн брала за эти гадания, герр Уберхорст?
— Нисколько, но я с радостью делал добровольные взносы.
— И в каком размере?
— Две кроны.
— Вы могли бы сходить в Придворную Оперу за меньшие деньги.
— Но тогда я не смог бы воспользоваться ее необыкновенным даром.
Уберхорст провел рукой по щеке, пытаясь скрыть слезы. Это был трогательный жест, как будто обиженный ребенок старался не подать виду, что плачет.
— Почему вы сказали, что она была доброй и смелой?
— У нее была очень трудная жизнь, инспектор. Только бесстрашная душа смогла бы пережить такие ужасные несчастья.
— Да? А в чем они заключались?
— Ее родители умерли, когда она была маленькой, лет десяти или одиннадцати, я думаю. Ее взял к себе дядя, брат ее отца. Он жил один, и Лотте приходилось ему готовить и заботиться о нем. Она старалась изо всех… сил, но он всегда был недоволен. Дядя часто бил ее… а когда она подросла… стала превращаться в женщину, он… Он был жестоким человеком и…
Уберхорст содрогнулся.
— Что, герр Уберхорст?
— Я думаю, он…
— Лишил ее невинности?
Уберхорст кивнул и поправил пенсне, молча подтверждая предположение инспектора.
— Как вы думаете, почему фройляйн Лёвенштайн рассказывала вам об этом? Это ведь очень личное, не так ли?
— Может быть, ей тоже было одиноко.
Райнхард обдумал эту мысль. Возможно ли это? Что красавица Лёвенштайн и жалкий Уберхорст были в равной мере отдалены от других людей? Что они стали близкими друзьями? Райнхард записал в своем блокноте слова «одиночество» и «откровение» с тремя восклицательными знаками.
— А что было потом? После того, как она жила у дяди?
— Она убежала…
— Куда?
— Я не знаю.
— А как она жила?
— Она работала за гроши: убирала, выполняла поручения, а потом, наверное, работала в театре. Инспектор, то, что я…
— Да?
— То, что я только что рассказал вам о ее дяде… Она говорила мне это по секрету.
— Я понимаю.
— Все другие — Брукмюллер, Заборски, Хёльдерлины — ничего об этом не знают. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы не обсуждали это с ними.
— Даю слово. Герр Уберхорст, когда фройляйн Лёвенштайн стала медиумом?
— У нее всегда были дар: она видела.
— Духов?
— Да.
— Хорошо. Скажите, когда она стала профессиональным медиумом?
— Она осознала свое призвание после того, как у нее было видение.
— Какое видение?
— Она говорила, что не может это описать. Как можно описать общение с бесконечным?
— Вы думаете, что она получила указания от высшей силы?
— Конечно.
— Понятно. — Без какой-либо паузы или подготовки Райнхард добавил: — Вы помните, что делали в среду вечером, герр Уберхорст?
— Да, — голос Уберхорста немного дрогнул.
— Где вы были?
— Пожалуйста, инспектор, я не хочу быть невежливым, но я уже говорил вашему помощнику, который…
Райнхард нахмурился, требуя от Уберхорста ответа.
— Я был здесь. Я живу наверху.
— Кто-нибудь может подтвердить ваши слова?
— Это не слова, инспектор. Я действительно был здесь… нет, у меня нет алиби — ко мне редко кто приходит.
Райнхард подошел к токарному станку, металлическая стружка, которой, как ковром, был укрыт пол, хрустела у него под ногами. Над станком висела гравюра меццотинто. Она не представляла художественной ценности — просто схематичное изображение какого-то механизма, части которого были обозначены буквами.
— Что это? — спросил Райнхард.
— Это чертеж замка с многоточечным запиранием, сконструированного Джеремией Чаббом. Он был запатентован в 1818 году. По-моему, настоящий шедевр.
Райнхард сделал несколько шагов и просмотрел названия книг в книжном шкафу. В основном там были подшивки журналов и технические архивы.
— Похоже, вы специалист в этом деле?
— Я люблю свою работу.
Уберхорст тоже подошел к шкафу и вытащил том с верхней полки. На корешке была надпись на английском языке, и Уберхорст перевел: «О строении замков и ключей. Автор Джеремия Чабб».
