— Я нахожу это… — Она сосредоточенно нахмурилась. — Фантастическим.
— Фантастическим? В каком смысле?
— Это производит такое необычное впечатление. Знаешь, как будто летаешь во сне. Тебе когда- нибудь снилось, что ты летаешь, Макс?
— Я думаю, всем это иногда снится.
— А что это значит — когда летаешь во сне?
— Само по себе ничего особенного не значит. Это зависит от характера человека и обстоятельств. Но такие сны могут появляться из очень ранних воспоминаний. Профессор Фрейд говорит, что нет ни одного дяди, который не подбрасывал бы в воздух своего племянника или племянницу…
— Это очень интересно.
— Что именно?
— По-моему, со мной это проделывала тетя Труди. Она подхватывала меня и бегала по комнате, держа меня на вытянутых руках, а я визжала и смеялась.
— Ну вот, видишь. Возможно, катаясь на чертовом колесе, ты воскрешаешь в памяти счастливые воспоминания детства. Может быть, именно поэтому оно и не пугает тебя.
Клара немного помолчала, а потом произнесла с наивной мечтательностью:
— Она такая милая, тетя Труди, и добрая. Она подарила мне духи и две коробки конфет.
Не успела Клара продолжить, как Либерман перебил ее.
— Кстати, я вспомнил: у меня кое-что для тебя есть.
Клара отпустила его руку, ее щеки зарделись от волнения.
— Подарок?
— Да.
— Где он?
Она положила руку на грудь Либермана.
— Не здесь.
— Ну покажи!
— Подожди минутку.
Либерман с трудом вытащил из тесного жилетного кармана для часов кольцо и показал ей. Слегка потрясенная, Клара смотрела на него некоторое время.
— Дай руку, — мягко попросил Либерман.
Притихшая, Клара протянула ему тонкий белый палец.
Либерман надел ей кольцо и поцеловал в лоб.
Она вытянула руку и поводила ей из стороны в сторону. Она сделала это довольно неуклюже, но очень трогательно. Бриллианты вспыхивали и сверкали вокруг сапфира в форме сердца, заставляя Клару смеяться от невинного удовольствия.
— Идеально сидит, — с восхищением сказала она.
И это было так.
Клара обхватила Либермана руками за талию и прижалась лицом к его груди. Он обнял ее, и взгляд его устремился куда-то вдаль, туда, где над садами, задумчивыми меланхоличными сфинксами и городом возвышались голубые холмы.
73
Щетина на подбородке, красные глаза и галстук, торчащий из кармана брюк, — все это ясно говорило о том, что Генрих Хёльдерлин провел бессонную ночь в своей камере. От его прежней солидности не осталось и следа. Он уже не выглядел величественным и ухоженным, теперь он был помятым и нерешительным. И хотя Райнхард прекрасно понимал, что этот трогательный человек может оказаться хладнокровным и жестоким убийцей, его вид вызывал только жалость.
По просьбе Либермана Хёльдерлина вывели из камеры и проводили в комнату с диваном. Все это очень не нравилось фон Булову, но комиссар отклонил все его возражения. Сейчас Хёльдерлин лежал на спине, уставившись безумными запавшими глазами в потолок.
Либерман занял свое привычное место в изголовье дивана так, чтобы Хёльдерлин его не видел.
— Клянусь вам, — сказал Хёльдерлин, — я только один раз встретился с ней, один раз! Я вел себя как дурак, идиот, я признаю! Она приходила в банк, чтобы договориться о встрече, — сказала, что должна скоро получить большое наследство и хотела посоветоваться со мной как с финансистом. Это коварная маленькая кокетка, поверьте мне. Она говорила с расчетом польстить моему самолюбию — о моем кабинете, должности и…
— Что?
— О моей внешности, — Хёльдерлин вздохнул. — Как будто такая молодая женщина, как она… я знаю, это нелепо. Какой идиот! Тогда мне не пришло в голову остановиться и задуматься о ее мотивах. Она предложила встретиться за обедом в Пратере на следующий день, и я согласился. Вы должны понять, что это было все очень нетипично для меня. Точнее, так я поступил впервые. Знаете, я совсем не такой. У меня никогда не было тайных любовных свиданий. Но фройляйн Лёвенштайн… — Он покачал головой. — Когда она подала мне руку, я не мог сопротивляться… Я чувствовал… чувствовал, как будто она меня околдовала.
Он бросил взгляд на Райнхарда.
— Другой инспектор, фон Булов, он ошибается. Говорю вам, мы не были любовниками. Дети, которых она носила, не от меня! А до вчерашнего дня я не видел этих ужасных фотографий. Она не угрожала, не пыталась меня шантажировать — я не знаю, что она задумала.
— Вы видели фройляйн Лёвенштайн после той встречи в Пратере?
— Нет, тогда я видел ее в последний раз. Через неделю она была мертва.
Банкир вдруг замолчал, только дышал громко и со свистом.
— В любом случае, — начал он снова, — даже если она бы угрожала мне, я не стал бы ее убивать, боже упаси! Я же не сумасшедший.
Либерман откинулся на спинку стула, вытянул ноги и скрестил их.
— Герр Хёльдерлин, зачем вы остановили сеанс у мадам де Ружмон?
— Разве это не очевидно?
Либерман промолчал.
— Я не считал, что меня могут обвинить в убийстве, если вы об этом подумали. Но мне казалось, что мадам де Ружмон могла узнать от фройляйн Лёвенштайн что-то о ее флирте со мной. И это могло вызвать подозрения моей жены. Эта мадам де Ружмон обладает необыкновенным даром…
— Но ведь ваши отношения с фройляйн Лёвенштайн не стали слишком интимными?
— Верно, не стали, герр доктор. Но если ваша совесть обычно чиста, даже относительно небольшой проступок приобретает немалое значение. Пожалуйста, герр доктор, прошу вас, сделайте так, чтобы моя жена ничего об этом не узнала. Она хорошая женщина, и это разобьет ей сердце. Она и так уже много перенесла.
Либерман разгладил складку на брюках и поднял указательный палец вверх.
— Герр Хёльдерлин, как вы спали этой ночью?
— Не очень хорошо, как вы догадываетесь.
— Вам что-нибудь снилось?
Хёльдерлин ненадолго задумался.
— Да… — сказал он, медленно и неуверенно.
— И что это было?
Хёльдерлин вопросительно посмотрел на Райнхарда. Инспектор ответил едва заметной вежливой улыбкой, которая тут же пропала, когда он заметил, что Либерман улыбается и неодобрительно качает головой.
— Герр Хёльдерлин, — произнес Либерман, слегка повысив голос.
