Банкир запрокинул голову назад и сказал:
— Вы хотите знать, что мне снилось? Этой ночью?
— Да.
— Я не знаю… какая-то ерунда про мою мать.
— Продолжайте.
Хёльдерлин вздохнул, слишком утомленный, чтобы возражать.
— Это было в детской, там была лошадь-качалка.
— В вашем сне вы были ребенком?
— По-моему, да.
— Это была настоящая детская? Вы ее узнали?
— Да, это была детская в доме, где я вырос — в большом доме в Пенцинге. Я сидел верхом на своей лошадке и раскачивался, представляя, что я скачу. Потом я заметил на полу шкатулку.
— Что это была за шкатулка?
— Она принадлежала моей матери.
— Шкатулка с драгоценностями?
— Нет. Она была из слоновой кости, а внутри — перламутровая. Я помню, что когда ее открывали, она играла мелодию, «К Элизе» или что-то в этом роде.
— Что было потом?
— Я соскочил с лошади, взял шкатулку и попробовал ее открыть. Но крышка не поддавалась. Потом появилась моя мать и начала меня ругать, она кричала на меня. Вы уверены, что хотите слышать всю эту чушь, герр доктор?
— Абсолютно.
— Хотя шкатулка была в моих руках, я утверждал, что не виноват. Сейчас это кажется глупым, но во сне это имело смысл, было логично. А потом я проснулся.
Либерман немного помолчал. Затем, повернувшись к Райнхарду, он сказал:
— На этом все, инспектор.
Слегка тронув Хёльдерлина за плечо, он добавил:
— Спасибо, герр Хёльдерлин.
Банкир сел.
— Мы закончили?
— Да.
Хёльдерлин встал с дивана и сделал несколько неуверенных шагов к центру комнаты. Он выглядел слабым и сконфуженным. Галстук выпал у него из кармана, и Либерман поднял его.
— Спасибо, — прошептал Хёльдерлин, нацепив галстук на шею и не затянув.
Райнхард открыл дверь и проводил его в коридор, где ждали двое полицейских.
— Итак? Твой вывод?
— Он говорит правду.
Райнхард снова сел на стул, а Либерман лег на диван.
— Почему ты так решил?
— Он говорил быстро. Не было серьезных колебаний. Он ни разу не оговорился и не запнулся. А сон его очень интересный.
— В самом деле?
— Да, он полностью совпадал с его показаниями, а подсознательное никогда не обманывает.
— Может быть, объяснишь?
— С удовольствием, Оскар. Для сохранения состояния сна сознание должно произвести некоторые трансформации в содержании сновидения, особенно если сон может повысить волнение. В противном случае мы будем постоянно просыпаться из-за этого волнения, что не очень хорошо для нашего здоровья в целом. Поэтому сон, который мы запоминаем, — это измененная версия действительности. Представь себе, что это закодированное сообщение, язык символов, в котором относительно безобидные образы заменяют более значительные и наполненные большим напряжением и тревогой. Герр Хёльдерлин оказался во сне в детской, что говорит о желании вернуться в мир детства. Там все было просто, не было сексуальной интриги. В большинстве снов скрываются разные подавленные желания… — Говоря все это, Либерман обращался к потолку, подкрепляя свое объяснение выразительными жестами. — Но это тайное свидание с фройляйн Лёвенштайн все еще глубоко сидит в его сознании, и его внутренняя защита не смогла не впустить ее в идеальный мир детской в Пенциге.
— Макс, он же ни разу о ней не упомянул!
— Нет, но тем не менее она являлась главной в его сне. Например, раскачивающаяся лошадь…
— А что?
— Разве лошади не являются символом потенции? Жеребцы и прочие? — Либерман взял в руки воображаемые поводья воображаемого жеребца, скачущего галопом.
— Да, но…
— А где в Вене проходят скачки?
— В Пратере.
— Где что?
— У него было это тайное свидание.
— Очень хорошо, Оскар, — Либерман резко опустил руки. — А в тот момент он, несомненно, был взволнован возможностью предаться любовным утехам с фройляйн Лёвенштайн. Надеюсь, мне не нужно объяснять тебе связь между надеждами господина Хёльдерлина, верховой ездой и раскачиванием игрушечной лошадки.
Райнхард поднял брови.
— Он увидел, — продолжал Либерман, — шкатулку на полу.
— Которая принадлежала его матери.
— Давай все по порядку, Оскар. Как ты думаешь, что может символизировать шкатулка?
— Я знаю, что некоторые невежливые люди иногда так называют…
— Правильно. Не будь таким застенчивым, Оскар. Это распространенный термин, сленговое слово для обозначения женского детородного органа. Так вот, во сне Хёльдерлин старается проникнуть в шкатулку, что в какой-то степени совпадает с тем, как все было в действительности. Его застукали во время тайного свидания. Однако сон говорит нам, что его сексуальные желания закончились неудачей. Он не слишком в этом продвинулся. Возможно, он сделал фройляйн Лёвенштайн неприличное предложение — а скорее всего так и было — и получил отказ. Поэтому во сне крышка остается закрытой.
Либерман бросил взгляд на своего друга. Увидев на его лице скорее ужас, чем удивление, он добавил:
— Оскар, если ты считаешь, что эта гипотеза немного надуманна, посмотри еще раз на эти фотографии. Шкатулка была из слоновой кости, перламутровая внутри. На фройляйн Лёвенштайн тогда было белое платье и ожерелье из двух нитей жемчуга. Я убежден, что Хёльдерлин говорит правду о своих отношениях с фройляйн Лёвенштайн. Не он был отцом ее детей — они не были любовниками.
Либерман говорил совершенно уверенно.
Райнхард согласно хмыкнул, и молодой доктор продолжал анализ.
— Герр Хёльдерлин, хотя его застали со шкатулкой в руках, он все же утверждал, что не виноват. Думаю, можно смело предположить, что мать ругала его за что-то плохое. На первый взгляд кажется, что это нелогично. Как он мог настаивать на своей невиновности, когда его застали — и я говорю это сознательно — in flagrante delicto?[9] Но в сновидениях эти значения сливаются. Он не отрицал, что было свидание. Его протест касается более серьезного обвинения — в убийстве. Поэтому противоречивость его положения не вызывает никакого эмоционального конфликта. Его отказ переживается во сне как приемлемый. Из чего можно сделать вывод, что по крайней мере в убийстве он действительно невиновен.
— Но почему его застала мать? В действительности же его застал фон Булов.
— Профессор Фрейд предположил, что важные сновидения инсценируют сцены из детства. Возможно, что все сновидение Хёльдерлина построено на реальном воспоминании о том, как его застала за
