Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи

двенадцать тысяч почтовых открыток и двадцать четыре тысячи журналов и газет.

Открытки завоевали огромную популярность уже в год своего появления (1880), а когда в 1904 году стали выпускать открытки с картинками, предназначенные в первую очередь для солдат, находящихся в армии, их количество сравнялось с количеством рассылаемых писем. Успех открыток был таким ошеломительным, что их выпуском занялись многочисленные государственные и частные компании. На открытках изображали живописные пейзажи своего региона, животное-символ года и прочее в том же духе, что годилось на все случаи жизни.

Телеграфная связь развивалась быстрее почтовой, потому что она не зависела от транспортных средств. В 1869 году один из британцев установил телеграфную линию, связывающую Йокогаму с Токио, и это нововведение так пришлось по вкусу японцам, что в 1902 году в стране существовало уже две тысячи двести телеграфных станций, а длина кабеля превышала тридцать тысяч километров. В этом же году было отправлено более восемнадцати миллионов сообщений, набранных азбукой Морзе, приспособленной к японской кане. Но поддерживать телеграфные линии в хорошем состоянии оказалось для правительства делом непростым, потому что крестьяне (особенно на юге страны) валили телеграфные столбы, считая, что от них исходит некая зловредная магическая сила. Немногие японцы решались безбоязненно пройти мимо проводов без того, чтобы не натянуть покрепче шляпу, думая, что это защитит их от влияния нечистой силы… Другие, полагая, что послания действительно движутся внутри проводов, привешивали к ним собственные письма, веря, что так они дойдут до адресата. Но, если не считать самых отдаленных деревень и самых старых крестьян, испытывавших священный ужас при виде электрических искр, большая часть японцев быстро привыкла к телеграфу, принцип действия которого объясняли уже в начальной школе.

Телефон японцам продемонстрировал сам Грэхем Белл в 1877 году, и это изобретение немедленно вошло в повседневную жизнь страны. Правда, первые аппараты, установленные в министерствах и на некоторых почтовых станциях, так плохо работали, что собеседники едва могли слышать друг друга. Только в 1890 году правительство приняло решение создать национальную компанию и стало производить набор молодых девушек для обучения их профессии телефонистки. Большинство телефонных станций было расположено в Токио, где в 1896 году насчитывалось более двух тысяч абонентов, в то время как в таком крупном торговом городе, как Осака, их было всего четыреста пятьдесят пять. Среднему классу телефон стал доступен только в 1930 году.

РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ ЯПОНИИ

«…Та часть нашего военного образования, которую мы называем «воспитанием духа» и которой уделяем особое внимание, действительно дает понятие о высоких этических ценностях, несет людям возвышенную мораль и воспитывает в них чувство патриотизма и верность. И эти понятия солдаты сохраняют не только во время службы в армии, но и потом, когда они оставляют ее. Ни одна другая страна не имеет подобного воспитания, а у нас его плоды зреют всюду, где есть молодые люди, прослужившие несколько лет в армии. О солдатском духе говорится в военных инструкциях так: 1. Верность и честность. 2. Отвага и мужество. 3. Доверие и правдивость. 4. Соблюдение своих обязанностей. 5. Умеренность во всем. 6. Безукоризненная вежливость. 7. Подчинение военной дисциплине. К этому еще добавляется чувство ответственности, возлагающейся на каждого человека, как и ответственность за свои поступки. Тщательное соблюдение всех этих пунктов должно стать целью всего военного образования».

Так писал барон Суэмацу в письме в 1904 году к лорду Ньютону. Он превосходно сумел передать чувства, которые испытывали большинство японцев в конце эпохи Мэйдзи, по крайней мере молодежь, получившая возможность с 1872 года посещать начальную и высшую школы, а также университет. Хотя по своей природе японцы — мирный народ (здесь речь идет, разумеется, о крестьянах и торговцах, а не о самураях), они прекрасно осознавали необходимость создания единой нации и считали себя бесконечно обязанными императору и Японии (этот принцип назывался кококу). Образование, которое дети получали в школе, прививало им преданность стране и императору и, кроме того, любовь к родине (айкокусин), — понятие, которого, вероятно, не существовало прежде. История Японии практически не знает примеров, чтобы страна воевала с другими странами. Возможно, причиной тому послужило ее островное положение. Исключение составляет попытка Кореи и Китая захватить территории Японии в конце XIII века. Но в то же время нельзя сказать, чтобы в Японии возникли ура-патриотизм и шовинизм. Только с появлением у границ Японии европейских кораблей страх перед иностранными державами, которые считали потенциальными колонизаторами, перерос в ненависть к ним. А эта ненависть, рожденная из страха, развилась, в свою очередь, в любовь к родине. Прежнее деление населения страны на самураев и простой народ подразумевало, что благополучие последних целиком зависело от первых, в обязанность которых входила защита страны. Патриотизм, столь естественный и понятный для европейца, был еще плохо воспринят японцами. Военное сословие практически никогда не вступало в противостояние с иностранцами, так что весь его боевой опыт состоял из сражений с враждебными кланами. Гражданские войны постепенно выработали неписаный кодекс поведения воина — «Путь лука и коня» (кюбано-мити), которому должен был следовать каждый благородный воин. Конфуцианская этика сёгуната Токугавы в XVIII веке, веке относительного внутреннего спокойствия, переработала этот «закон поведения военной свиты» (Букэ Сёхато) в письменно зафиксированный кодекс, Бусидо, или «Путь воина». Этот кодекс, регламентировавший поведение воинов и относящийся только к мужчинам — членам клана, вскоре превратился в свод правил для правящего класса и приобрел социальнополитическое содержание. Простолюдины, крестьяне или торговцы, ремесленники и священнослужители не придерживались его. Их единственным правилом было повиновение правящим классам и глубочайшее почтение к императору, божественному символу Японии.

Когда в начале эпохи Мэйдзи начался всеобщий воинский призыв, народ в своей основной массе воспротивился ему и отказался участвовать в защите страны (ему казалось, что она в этом не нуждается). Простолюдины не умели и не желали сражаться, считая, что это удел самураев. Сами же самураи отнюдь не стремились передавать свои привилегии народу и таким образом подрывать свой престиж.

В 1881 году японская армия насчитывала тридцать три тысячи солдат, две тысячи четыреста офицеров (все — бывшие самураи, которые с презрением относились к рядовым) и более четырех тысяч человек, составлявших императорскую охрану, среди которых также практически все были самураями. Служба в действующей армии длилась три года, три года проходили в запасе первой очереди и четыре года в «территориальной» армии. «Летом солдаты носят белую куртку и брюки, зимой — мундир из темно- голубого сукна. Они подстрижены на русский манер, их волосы зачесаны назад».

Это была очень небольшая армия, которая все еще сохраняла дух кастовости и отделяла себя от остального населения. В 1882 году, после введения всеобщего воинского призыва, сам император, встревоженный отсутствием патриотизма в народе, решил издать рескрипт — Гундзи, обращенный к нации в целом: «Знайте, что Мы являемся вашим главным маршалом. Подобно тому, как ноги служат опорой для тела, так и вы — опора для Нас. Мы же, в свою очередь, — ваша шея и голова, и именно такое отношение может укрепить нашу взаимную симпатию. От того, насколько полно вы, солдаты, сумеете выполнить вашу миссию, зависит то, сможем Мы или не сможем защитить наше государство, когда к этому нас призовет Небо, и сможем ли Мы заплатить долг нашим доблестным предкам. Если престиж нашей Империи пошатнется — вы разделите с Нами эту боль. Если военный дух Империи пробудится и приведет ее к славе — Мы разделим ее с вами. Если вы все будете соблюдать свой долг и, таким образом, духовно объединяясь с Нами, направите вашу силу на защиту государства, то наш народ будет радоваться мирной жизни, а слава Империи возрастет и станет светочем человечества…»

Император продолжал давать армии ценные указания этического характера для того, чтобы она объединила свои усилия с усилиями императора и всей нации. Этот рескрипт быстро распространился не только среди солдат, но даже среди школьников, а офицеры и профессора занимались тем, что разъясняли