было одно и то же: отель с варьете, краткая экскурсия в православный храм и послеобеденный шопинг. Мелькание церквей, варьете и сувенирных магазинов сливалось в однообразный круговорот, изредка прерываемый маленькими происшествиями. У одного туриста вытащили в метро паспорт, у другого случился понос после кваса «Добрый молодец». Третий познакомился с русской красавицей, а утром был найден в сквере, живой, но без денег. Лето кончилось, а с ним и туристский сезон.
Дома на автоответчике меня ждала запись: нужен переводчик на полдня, в ближайшую субботу, с выездом за город. Оплата почасовая, платит клиент. Возьму халтуру в последний раз, и хватит, решила я. До следующего сезона.
В вестибюле гостиницы меня встретил маленький веселый человек, Рон. Он держал за руку толстого мальчика, Виктора. Подъехало такси, и мы покатили в сторону Гатчины.
— Купим сегодня клюшку? — спросил мальчик и прижался к отцу.
— Купим, купим, — ответил отец. — Я обещал ему русскую хоккейную форму, объяснил он мне. — Иначе он ни за что не хотел ехать в Россию.
До больницы мы ехали молча, каждый думал о своем. Машина остановилась перед воротами парка, и мы двинулись к центральному корпусу. Я приготовилась к худшему: слыхали мы, что такое психиатрическая больница. В кабинет к главному врачу надо было идти через большую проходную комнату. Вокруг стола сидели женщины в белых халатах, медперсонал. Стол был покрыт клеенкой с плохо пропечатанными экзотическими фруктами: фрукты были сами по себе, а их цвет — отдельно, рядом. Женщины ели винегрет из пол-литровых банок. Увидев нашу делегацию, они недобро поздоровались. Главврач, Рюрик Яковлевич, сразу предложил чаю.
— Ну, как доехали? Осень-то какая стоит — золотая.
— Спасибо, все хорошо, — сказал Рон. — Могу я видеть Нелю?
— И увидите, и поговорите. Сейчас за ней пошлем.
— Может быть, ее как-то подготовить? Я беспокоюсь за мальчика.
— Не надо волноваться. Состояние у Нели стабильное, без динамики. Она всем довольна. Жалуется, правда, что нечем себя занять.
В дверь постучали. Вошла женщина, и в кабинете запахло хлоркой. На вошедшей было голубое детдомовское пальто, фланелевый халат и серый платок на плечах. Увидев сына, она бросилась к нему и прижала к себе.
— Не ля, Неля, спокойнее, — постучал карандашом Рюрик.
Женщина отпрянула, погасла и села на табурет.
— Вот мы и приехали к тебе, Неля, — бодро сказал Рон. — Врач говорит, что тобой доволен. Дело идет на поправку.
— Рон, забери меня отсюда, — прошептала Неля, глядя в пол. — Давай жить вместе, как раньше.
— Вот что, — Рон посерьезнел, — ты пока нездорова. Вот когда совсем поправишься, тогда я опять приеду к тебе, и мы поговорим. И потом… Ты же знаешь, что у меня другая семья.
— Неля, возьми сына, — распорядился Рюрик, — и посиди с ним в комнате свиданий, а мы с Роном побеседуем.
Мне показалось, что теперь Неля уже не посмеет коснуться сына. Так и вышло. Она первая пошла к двери, а мальчик нехотя поплелся за ней, опустив голову, ни на кого не глядя. Он ждал, когда все это кончится.
— Почему вы держите ее здесь, если она практически здорова? — спросила я, когда дверь за ними закрылась.
Рюрик достал большую конторскую книгу.
— Вот, смотрите. Наш запрос ее братьям в Горно-Алтайск. Мы предлагали, чтобы братья забрали ее к себе. Ответ: самим жить не на что. Нелю нельзя выписать, некуда. Нет у нее дома. И в Англию тоже нельзя: она ведь российская гражданка с просроченной визой. Вы на три дня приехали? Если хотите, я отпущу Нелю с вами в город. С условием, что вы мне ее обратно привезете, перед отъездом. Пусть пообщается с сыном: мать все-таки.
— Нет, нет, не надо. Ради бога, не говорите ей об этом. Она разволнуется, будет плакать. Мы ведь живем в гостинице, возвращаемся поздно, у нас большая программа.
— А вы ей из еды ничего не привезли? Конфеток, печенья? Кормят у нас так себе.
— Не подумали. В следующий раз — обязательно. Ну, нам пора. Машина ждет. Спасибо.
— Да не за что. Это наша работа. Сейчас мальчика приведут.
Когда мы вышли в парк, уже стемнело. В десяти шагах я увидела лошадь, которая бесшумно везла телегу. На телеге стояли два больших бидона, на них потекшей краской было написано: «Третий корпус», «Пятый корпус». Держась за края телеги, шагали два гражданина в синих балахонах, у одного шея была обернута вафельным полотенцем. Это развозили ужин больным. Лошадь повернула в боковую аллею, и видение исчезло.
На обратном пути отец с сыном вполголоса переговаривались, но мне с переднего сидения не было слышно о чем. Такси довезло нас до гостиницы. Рон и Виктор пошли в спортивный магазин. Я, получив гонорар, отправилась домой и стала под душ. А Неля из пятого корпуса, наверно, закончила ужин, который ей привезла тихая лошадь, и легла спать, потому что в восемь вечера в больнице гасили свет.
1998 год
Выбор России
Светлана работала библиографом в центральной библиотеке, сидела в углу за столиком. До этого три года оттрубила в новых поступлениях. Дальнозоркий взгляд читателя, оторвавшегося от ученых записок, блуждая по стеллажам, натыкался на Светлану, но не задерживался на ней. Худенькая, бесцветная, незамужняя.
Жила Светлана с мамой в очень тесной, но своей, своей однокомнатной квартире. Семьи в таких условиях не создать, но ведь и мама не вечна… Один блондин, с утра до вечера торчавший в читальном зале, нравился ей, но он никогда не обращался к библиографу — сам знал, что брать и где. Подходили в основном пишущие диссертацию. Светлана могла бы написать научную работу «Психологические типы любителей ученых степеней». Про молодых соискателей она думала так: только институт физкультуры окончил, а уже строчит про роль замаха при броске по кольцу, чертит диаграммы. Встретишь такого в лесу испугаешься: чистый гамадрил. А ведь защитит. И профессором станет.
Пожилой тоже не встречал у Светланы сочувствия: туда же, спохватился. Раньше надо было думать. «Гипербола в лирике Лучезара Пипкова». Кто сегодня про это читает? Только сам Пипков, сидя на Солнечном берегу и потягивая «Монастырскую избу».
С заведующим межбиблиотечным абонементом Долинским Светлана столкнулась в комнате для курения.
— Что вы, Юрий Зиновьевич, такой невеселый?
— Ох, Светлана, я на пределе, валюсь с ног: баллотируюсь в местное самоуправление.
— Господь с вами. Зачем вам это нужно?
— Значит, нужно. Вы бы не иронизировали, а помогли. Мне нужен наблюдатель в избирательную комиссию.
— За кем наблюдать?
— Чтоб без подтасовок, без жульничества, особенно когда будут подсчитывать результаты.
— Неужели подтасовывают?
— Вы как маленькая. Не будьте наивной. Ну как, поможете? Вам заплатят.
— А что, приду. Мать честная, так это же послезавтра!
На избирательный участок Светлана пришла в десять утра, предъявила бумагу с печатью, села на стул и начала наблюдать.
Стать депутатами могли пять человек, а хотели — восемнадцать. На столах лежали брошюрки с
