«в доме председателя земской управы Алексея Аполлоновнча Бострома».
Кому верить, если нельзя верить самому В. Петелину? Стр.15:
«продолжал исполнять свои обязанности председателя земской управы»,
стр.20:
«в качестве члена губернской управы».
Был или не был Востром председателем, и если да… то почему нет? Мучительная неясность.
А что еще содержат те 102 страницы из «Алексея Толстого», которые не вошли во второе издание? Точно такую же лапшу из писем, чужих мемуаров и т. д. — картина знакомая…
1983 год[5]
Примечания
1
Даю (тебе), чтобы (ты) дал (мне) (лат.)
2
«Букера» Галковскому не дали, а вот «Антибукера» за 1997 год дали, да он не взял: облаял по электронной почте антибукеровское жюри, покусал руку дающую, обвинил людей, высоко оценивших его труд, в том, что они хотят заткнуть его неподкупный рот какой-то «севрюжиной с хреном». Председатель жюри В.Т. Третьяков, он же — главный редактор «Независимой газеты», много в свое время печатавший Галковского, не понял жанра, в котором работает писатель (игра на неразличении бытового и литературного хамства), и на полном серьезе призывал одуматься, пытался отнять у него чистую как спирт, злобную радость отказа, публичного плевка из подполья. Нет чтобы порадоваться за писателя в его звездный час: вот тот уныло влачил свои дни среди призрачных врагов и безответно поливал человечество ядом, как вдруг такое счастье: гнусные скоты, подло глумясь, оскорбили его: наградили, возвели в сан великомученика, льют в глотку расплавленный свинец, закамуфлированный под копченую рыбку!..
Умоляю: продлите его муки, дайте же ему «Букера»! [Примечание Т.Т., 1998 г.).
3
В своей статье для американского журнала я как-то процитировала строку Пушкина: «Потомок негров безобразный».
Мне позвонил редактор: «Вы что, с ума сошли? Я не могу напечатать эти слова».
— «Но Пушкин это сказал о себе».
— «Этого не может быть».
— «Может».
Молчание.
— «Снимите строку».
— «Не сниму».
— «Тогда давайте напечатаем вашу статью под другой фамилией».
— «Тогда я вообще снимаю свою статью и напечатаю ее в другом месте, сославшись на вашу цензуру».
— «Это тоже невозможно. Слушайте, ваш Пушкин что, расист?»
— «Наш Пушкин — эфиоп».
Долгое молчание.
— «Слушайте, без этой строки ваша статья только улучшится. Поверьте мне, старому редактору».
Долгий визг с моей стороны о том, что я это уже семьдесят лет слышу, и что советская власть, и тоталитарный режим, и Главлит, и Николай Первый, и кишиневская ссылка, и понятно что. И что я от бабушки ушел, и от дедушки ушел, а от тебя, политическая правильность, и подавно уйду.
Визг не помогает. Тогда я меняю тактику и холодно, злобно, раздельно: «Так. Мало того, что черных вы, белые, держали в рабстве в течение трехсот лет. Теперь вы затыкаете рот единственному русскому черному поэту, томившемуся в неволе среди берез тоталитарного строя. Вот он, расизм. Вот она, сегрегация. Генерал Ли сдался, а вы — нет. Мы что, в Алабаме?..» Пушкина напечатали.
4
Лето 1913 года. — Т.Т.
5
Эта статья была написана черт знает когда — в 1983 году.
Страна, в которой мы тогда жили, исчезла с карт. Но плагиат жив, а плагиатор, о котором идет речь в статье, выпустил новое, ухудшенное издание своей книги об Ал. Толстом. Пухлый такой томина, написанный по той же схеме: обворовать и опошлить и своего героя, и десятки достойных мемуаристов, которые уже не смогут за себя постоять. Грабители могил среди нас, а стало быть, и моя рецензия не устарела.
