на подарки.
— Думаю поработать в библиотеках, походить по музеям.
Дама по Анне Зегерс кивнула:
— Желаем счастливого пути!
«Какие вы милые, идеологи, — думала Марина, идя домой, — не терзали, не гоняли по пленумам. Дай вам бог хорошей импортной краски для волос».
По четвергам заседало партбюро факультета. Перед дверью собралось человек пятнадцать, вызывали по фамилиям.
— Какие будут вопросы Марине Николаевне?
— Как вы готовитесь к поездке? Есть у вас план подготовки?
Это спросил старый хрен, фадеевед. Сорок лет изучает «Молодую гвардию», а диссертации так и не защитил. Но уволить его нельзя: участник парада победы на Красной площади. Фадееведа всегда включали в приемную комиссию, и он всегда задавал абитуриенту один и тот же вопрос; «Что самое главное в истории университета?» Простые души, обрадовавшись, что можно показать эрудицию, соловьями разливались про двенадцать коллегий, некоторые начинали с семнадцатого века, с мызы полковника Делагарди. Думали: оценит, отметит. А надо-то было всего ничего. Скажи: «Владимир Ильич сдавал здесь экзамены за юридический факультет», — и ушел бы с пятеркой.
— Изучаю историю датского рабочего движения. Работаю с газетным материалом.
Марина слыхала, что в партбюро любят, чтобы газеты не просто читали, а «работали» с ними.
Секретарь партбюро (изучает частушки советского времени, но стажируется при этом в Англии) кашлянул в кулак.
— Полагаю, все ясно. Вы свободны. Пригласите Птичку Анатолия Васильевича.
Прошедшие партбюро факультета допускались на центральную идеологическую комиссию университета. Тут, в предбаннике, был народ со всех факультетов. В таких очередях люди всегда дают советы, делятся опытом. Многие были нервно возбуждены. Некоторые стояли с отрешёнными лицами, в разговор не вступали. Все это напоминало очередь на аборт: всем сейчас будет плохо — и веселым, и зеленым от страха. Никто тебя не спасет. Назад дороги нет. Молись.
Марина примкнула к разговорчивым. От них и узнала: в комиссии шесть мужчин и одна баба. К бабе — ни в коем случае! Гоняет по африканским борцам за свободу. Причем требует по фамилиям; кто в тюрьме — отдельно, кто на воле — отдельно. Из мужчин трое комсомольцы, злые, как осы. Жалости не знают — карьеру делают. Надо постараться попасть к старикам, особенно советовали полковника с военной кафедры: любит женщин любого вида и возраста. Марине повезло: попала к пожилому историку, автору монографии «О правах человека — истинных и мнимых», любителю поговорить о себе. Марина узнала, что он служил в Корее, и что там были особые крысы — белые, а хвосты короткие. Крысы-диверсантки, прошедшие обучение в США, нападали на советских военнослужащих, понижали их боеспособность. Марина слушала историка с глубоким интересом, сама задавала ему вопросы, смеялась, когда ей казалось, что ему будет приятно.
Краем уха она слышала, как комсомолец с серым лицом говорил доценту-биологу:
«Сожалею, но вам придется прийти еще раз. Сколько газа добыто за пятилетку, не знаете, задачи коммунистов Непала сформулировать не можете…»
Маринин экзаменатор вынул расческу, провел ею по редким волосам, дунул на нечистые зубья, вздохнул и поставил нужную подпись.
Партком университета заседал в мраморном Петровском зале. Бывалые учили новичков:
— Как вызовут в зал, проходи на середину, там стул стоит. Предложат сесть — садись. Будут читать твою характеристику — сиди. Как начнут задавать вопросы — встань. Тот, кто продолжает сидеть, не уважает партком.
— Может, вообще не садиться?
— Нет, если скажут сесть, то надо сесть обязательно.
Маринину характеристику читала дама-юрист, стерва высокого класса. О количестве печатных работ неразборчиво бубнила, а о разводе — громким, звонким голосом.
— Будут вопросы товарищу?
— Товарищ Петрова в Данию собралась, а в своей-то стране, что, уже и смотреть нечего?
Секретарь парткома неожиданно вступился:
— Марина Николаевна еще молодая. Успеет и по своей стране поездить. Вот вы на неделю за границу уедете, а муж-то справится один?
Шутка, поняла Марина. Надо смутиться и потупиться, застесняться. Они это любят.
— Мужа одного оставлять нельзя. А то как бы чего… Следующий!
Райком КПСС был последним барьером, который предстояло взять. Из райкома бумаги попадут туда, где их будут изучать в тиши и вопросов не зададут. В райком рекомендовали идти, одевшись аккуратно, но некрасиво. Никакой косметики, никаких французских духов! Комиссия состояла из трех женщин с партийными прическами — белыми начесанными «халами». Райкомовские женщины терпеть не могли молодых преподавательниц из вузов.
Марину вызвали одной из последних, впереди прошли две автобазы и завод «Вибратор». «Халы» устали и смотрели неприязненно.
— В ленинских субботниках участие принимаете?
— Конечно, каждый год участвую.
— На овощебазу ходите?
— Раз в месяц по графику.
Женщина с брезгливым ртом, проткнув высокую прическу остро отточенным карандашом, осторожно почесала им голову:
— Университетские хуже всех на базе работают. Белоручек много. Капусту зачистить не умеют. Наверно, образование мешает. У нас есть сводки за прошлый месяц — десять человек из ЛГУ на проходной задержали: выносили чищенные лимоны.
Другая женщина перечитывала Маринину характеристику, шевеля губами.
— Первый-то муж женился или нет? Дети у него есть от новой жены?
Таких теток Марина любила: с ними всегда можно было найти общий язык. Бабское любопытство надо удовлетворять, рассказать о личной жизни подробно, с юмором, себя не жалеть. Им ведь интересно послушать. После Марининых рассказов о том, кто с кем живет, женщины потеплели, и стало ясно: райком пройден.
Осталось последнее, добыть справку о здоровье. Терапевт в пуховом берете, мельком взглянув на Марину, начала строчить направления: к невропатологу, лору, гинекологу, рентгенологу… Анализы крови и мочи.
Тридцать лет исполнилось? Значит, еще и кардиограммочку сделаем… Мочу и кровь надо было сдавать до восьми утра, а остальные врачи принимали, как назло, после шести вечера. Пока Марина ловила невропатолога, анализы успели устареть, и их пришлось сдавать по второму заходу. «Неси всем по коробке конфет», — советовали коллеги. «Как же я эту коробку буду всучивать?мучилась Марина. — Прямо с порога или раздетая во время осмотра, или класть на историю болезни, пока врач моет руки за ширмой?»
Просидев в очереди перед кабинетами, Марина перечитала все стенные газеты. В каждой поликлинике есть пишущий врач, и Марина выучила наизусть стихи из «Санлистка» и «Голоса медиков ЛГУ».
