– А ты подумай.
– Ну, не знаю... Накормить?
– Хэ! Рассудил! Да ведь если кормить да кормить, да кормить да кормить, так людишки и работать бросят. Один ты работать и будешь, на них стараться. А ну как у тебя еда вся выйдет? Где новую взять? Откуда ж еда, если никто не работает? Нет! Думай еще.
Бенедикт стал думать: как подмочь брату. Правда, у него брата не было, и думать было несподручно. Представлялся кто-то докучный, долговязый: сидит будто на тубарете и нудит: «Бра-а-ат... Помога-а-ай... Помога-а-ай, бра-а-ат...» И не захочешь, а по шее дашь.
– Может, постеречь чего? Пока он там ходит?
– Ага. Вот и стой столбом до вечера. А он тем временем – по бабам.
Бенедикт рассердился на брата: вот ведь стервец! Что же ему надо-то?
– Сдаешься, – покачал головкой Тесть. – Ну ладно. Вот давай мы с тобой так рассудим. Ты репу садил?
– Садил.
– Садил. Хорошо. Стало быть, технику знаешь: посадишь репу и ждешь. Ждешь ты, скажем, репу – а незнам чего вырастет. Половина – репа, половина – сорная трава. Ты траву полол?
– Полол.
– Ладно. Значит, знаешь. Что ж тебе и объяснять. Ежели репу вовремя не прополешь – все поле сорняком зарастет. А репа-то сквозь сорняк и не пробьется. А? И кормить нечем, и сторожить нечего. Так- то!
– Верно, – признал Бенедикт.
– А еще бы не верно. Теперь следи. «Репку» читал? Переписывал?
– Сказку? Читал: посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая.
– Но. Только это не сказка. А притча.
– Что значит притча?
– Притча есть руководящее указание в облегченной для народа форме.
– И чего ж тут указано? – удивился Бенедикт.
– А вот плохо ты читал! Тянет дед репку, а вытянуть не может. Позвал бабку. Тянут-потянут, вытянуть не могут. Еще других позвали. Без толку. Позвали мышку – и вытянули репку. Как сие понимать? А так и понимать, что без мыши – никуда. Мышь – наша опора!
А ведь верно! Вот как тесть объяснил – так все сразу понятно стало, все и сошлось. Большого ума человек.
– Так что в обчем и целом, – заключил тесть, – картина у нас выходит такая: коллектив опирается на мышь, как есть она краеугольный камень нашего счастливого бытия. Это я тебе излагаю обчественную науку, не верти головой. И, опершись таким манером, тянет что может. Репу – хорошо, а нет репы – так хвощ али ржавь на худой конец.
– Это точно. Верно говорите. У меня о прошлом годе всю ржавь из чулана стянули! Я пришел – двери настежь, все вынесли!
– Хорошо, вот ты уже думать начал. Ну а как ты понимаешь свою задачу?
– Какую?
– Какую! Да полоть!
Бенедикт крепко подумал.
– Полоть?.. Хм. А надо полоть?.. А! Воров ловить?
– Каких воров!.. Соображай! Кто это – воры?
– Воры? Это которые крадут.
– Ну? А кто крадет?
– Кто крадет... кто крадет... да все крадут.
– То-то! – засмеялся тесть. – Все крадут! Кого же ты ловить собрался? Себя самого, что ли? Экой ты забавник.
Тесть открыл рот и посмеялся как следует. Бенедикт отворотил голову: уж очень дух у него изо рта нехороший.
– Ну дак как ты свою задачу понимаешь?.. Сдаешься?.. Да лечить! Лечить надо людей, золотой ты мой!
Бенедикт похолодел.
– Кто – я?
– Ну а кто же? Конечно ты! Вот отъешься маленько – малый крюк тебе дам, а попривыкнешь, руку набьешь – и большой выслужишь.
– Я не могу, нет, нет, нет, я не могу, как же... я не могу крюком, нет, нет, нет... тьфу, тьфу, тьфу, не могу, нет, нет, нет...
– Ну вот, пожалте! Объяснял я тебе, объяснял, вроде так ты хорошо слушал, и нате: не могу! А ты через не могу! Есть у тебя долг перед обчеством али нет? К светлой жизни народ должен прийти али нет? Брату подмочь надо? Надо! Не спорь. Задача у нас, мил человек, благороднейшая, а народ отсталый, недопонимает. Страхи глупые, сплетни распускает. Дикость!
Бенедикт затосковал. Только что все понимал, и вот тесть как-то вывернул – и опять ничего не понятно, а только тоска.
– Так что: книги читать нельзя, что ли?
– Почему нельзя? – удивился тесть. – Читай на здоровьичко, у меня цельная библиотека старопечатных, есть и с картинками. Я тебе доступ сделаю.
– Так а зачем лечить?
– Опять двадцать пять! Потому что Болезнь!
– Я ничего не понимаю...
– Не все сразу. Поймешь.
– Ну а вот... вот вы сказали, что мышь – наша опора. А отчего у нас в доме мышей нету?
– Оттого у нас мышей нету, что у нас жизнь духовная. Нам мышь без надобности.
Ук
Старопечатных книг у тестя – целый склад. Когда Бенедикт доступ к книгам-то получил – и-и-и- и-и-и! – глаза-то у него так и разбежались, ноги подкосились, руки затряслись, а в голове паморок сделался. Горница такая просторная, на самом верхнем этаже и с окнами, а вдоль стен все полки, полки, полки, а на полках-то все книги, книги, книги! И большие, и маленькие, всякие. Которые совсем с ладошку – а буквы в них большие. А которые большие – а буквы в них малые. Есть книги – а в них картинки, да не простые, а цветные! Право слово, цветные! Цельная книга цветных картинок, а на них бабы голые, розовые, – и на траве сидят, и на тубарете, и в раскорячку, и по-всякому! Которые тощие, как метла, а другие ничего, полненькие. Одна вон на лежанку лезет и одеялку откинула – ничего бабец. Ничего.
Полистал дальше: мужики какие-то идут себе куда-то, идут, идут, с граблями, – должно, репу сажать.
Потом море, а на нем ладья, а над ней на палках простыни. Видать, постирушку затеяли и сушат. Но дак оно и удобно: вон в море воды сколько.
Опять отлистал назад, где баба на лежанку лезет. Хорошая баба. Вроде Оленьки, только личико без сметаны.
Потом еще много голубчиков на зверях сидят – звери эти вроде козляка, но без бороды. Тесть сказал: это конь. Конь. Ага. Это, значит, вот он какой, конь. Страшный какой. Но а эти-то сели на него и не боятся.
Потом цветы цветные. Горшок, а из него цветы торчат. Это скучно. Потом вообще все закалякано, не разбери поймешь чего. Тоже скучно. Потом еще полистал, а там картинка такая: ничего на картинке нет, один лист белый, а посередь черная дыра квадратная. Больше ничего. Вроде как конец всему. Смотрел на дыру, смотрел – вдруг так что-то страшно стало, как во сне. Захлопнул быстро книгу и бросил.
В других книгах тоже картинок без числа. Бенедикт три дня на полу сидел, листал. Чего только не нарисовано, и-и-и, Боже ты мой, Господи! Девушки такие приятные с дитем сидят, смеются, а вдали белые дороги, зеленые холмы, а на холмах города горкой, светлые такие, голубые али розовые, как заря. Мужики
